на самом деле хочешь. Как раз до дядюшкиного приезда.
«И кто в этом виноват?» — разозлился Митя. Вот зачем нужно было писать дядюшке, вызывать его сюда, зачем вообще? И что Мите теперь делать?
— Если я больше не нужен, я пойду спать. Спокойной ночи, батюшка, — с ядовитой любезностью процедил он и поднялся.
— Спокойной… — отец посмотрел на него растерянно: кажется, он ждал совсем иного исхода разговора. Что ж, видно, такая у Мити судьба — отца разочаровывать. Он повернулся и вышел, печатая шаг.
За дверью Ниночки слышался тихий плач, похожий на скулеж щенка. Он остановился на мгновение, прислушался. Оскалился, тихо сбежал вниз по лестнице на кухню. Отправившаяся домой Георгия оставила Нинину пахлаву в буфете. Митя подхватил тарелку и ступая на носках, взлетел обратно по лестнице. Поставил тарелку у двери. Задумался на миг — а зачем он это делает? Потому что со сладостью во рту у Ниночки не получится ныть? Или потому, что хочет сделать отцу хоть мелкую пакость? Милая Нина останется с отцом здесь, в этом доме, в этом городе, когда Мити уже не будет. Возможно, не только здесь, но и вовсе — в живых. Вот пусть отец с противной девчонкой и мучается! Митя коротко стукнул в дверь и метнулся к себе в комнату, быстро и бесшумно нырнув за дверь.
Остановился, шумно переводя дух. Пакет, принесенный от Альшвангов лежал на столе. Сейчас бы вытащить свои новые-старые вещи, да примерить, то приподнимая снятое со стены средних размеров зеркало, то вновь опуская, пытаясь оценить всю фигуру.
Но вместо этого лишь мерзкие мысли водят хороводы в голове.
У него три пути. Погибнуть до приезда дяди — судя по творящемуся вокруг, это могло случиться в любой момент. Словно весь мир против него! Выжить — и тогда дядя вне сомнения его прикончит: безболезненно и с полным уважением к Митиной высокой и славной судьбе. Может даже прямо в поезде собственные кузены заломят ему руки за спину (наверняка ведь дядя не один приедет!), а любимый дядюшка быстро и аккуратно, со свойственной Моранычам сноровкой перехватит горло. Митю передернуло. И остается третий путь: сбежать. Хотя бы от дядюшки, а еще лучше — от всех! Митя с сомнением покачал головой: от дядюшки бежать можно, а вот от рыжей мары, а тем более ее хозяйки… вот уж от кого никому не уйти. В конце все равно ведь встретишь именно ее. Но можно хотя бы попробовать, чтоб хотя бы знать — сопротивлялся до последнего! А значит, понадобятся деньги. Потому что жить нищим беглецом он не хочет еще больше, чем умирать!
Митя метнул быстрый взгляд в темноту за окно. Остается надеяться, что альв-портной достаточно хочет утереть такие же могучие, как у него самого, носы родне, и не станет тянуть с организацией встречи.
Глава 15. Визит маэстро
— Паныч! Да паныч же!
Митя перевернулся на бок, утыкаясь носом в подушку. Тетушка ответственно готовилась к холодам, велев вставить в окна двойные рамы. Но здешняя погода оказалась коварной — холодать и не думало. Октябрь радовал двойным золотом: золотистыми лучами пока еще теплого солнца, и золотом листвы на деревьях.
Но в комнатах было, увы, душновато. В полусне Митя взбрыкнул ногами, сбивая к коленям перину, волей тетушки сменившую тонкие шерстяные одеяла, вздохнул полной грудью…
— Вы встаете чи нет? — ввинтился в уши требовательный голос.
Митя захлопал глазами, разлепляя закисшие со сна ресницы. И в щелочки призажмуренных глаз явилась Леськина недовольная физиономия. Несколько мгновений Митя моргал, разглядывая веснушки на курносом носу горничной, потом издал совершенно неприличный, попросту девчачий писк и принялся торопливо натягивать на себя перину.
— Пхе! — Леська посмотрела на судорожно кутающегося в перину Митю сверху вниз и уперла руки в бока, выпятив ладно обтянутую платьем горничной грудь. Вот как специально! Хотя почему — как? Она специально!
— Там до вас пришли! — обронила Леська, не сводя с Мити бесстыдных глазищ.
— Кто? — очень хотелось потереть лицо, сгоняя со щек предательскую краску, но чем тогда держать край перины?
— Паныч, — коротко, и в сущности, совершенно бессмысленно, уведомила Леська.
Ее взгляд прошелся по Митиным всклокоченным волосам, по красным щекам, скользнул на плечи и особенно выразительно уставился на вцепившиеся в край перины пальцы. Кажется, она хихикнула. Усмешка в уголках губ точно пряталась!
Митя разозлился. Кто тут, по правилам если, стесняться-то должен? Краснеть, глаза опускать? Митя собрался: это, все же, нелегко было сделать. Пальцы точно окаменели, держась за край перины с такой силой, что чувствовались слежавшиеся комки пуха. Но у светского человека должна быть сильная воля! Отчаянным усилием сохраняя маску невозмутимости, Митя отбросил перину!
И встал, да, встал, прошествовав к гардеробу мимо пялящейся на него Леськи, как… как мимо табуретки! Да-да! Безгласной, бессмысленной деревяшки, которая вот никак не может буравить ему спину пристальным — и вот даже голыми лопатками чувствуется — ехидным взглядом! И взгляд этот сползает вниз по позвоночнику — будто гусеница ползет, щекочась лапками! Ниже ползет, ниже, так что мышцы поджимаются, как от холода.
— А паныч-то гарнесенькиииий! — у него за спиной мечтательно протянула Леська.
Митя замер, невольно передергивая лопатками.
— От николы такого красовитого паныча не видала! Прям як лялечка! Хиба шо носатенький…
Митя потянул из комода сорочку:
— Кто… носатенький?
— Так паныч же! — хмыкнула Леська, встряхивая головой, как гарцующая кобылка, и перекидывая косу на грудь. — Волосы — як листва осенняя, сам личиком нежный, як дивчина, хиба що нос…
— Йоэль? Йоэль Альшванг? Где он?
— Навить имя — як песня. Йоэээль… — Леська пропустила сквозь пальцы пушистый кончик косы, и нагло-дразняще покосилась на Митю из-под ресниц. — В гостиной, где ж ему быть. Ожидают…
Йоэль здесь! Митя рванул к шкафу. Починенную старым Альшвангом сорочку на встречу с его племянником надевать нельзя. Значит, снова вот эту, единственную, уцелевшую от петербургского гардероба — пусть задумается альв, сможет ли сравняться со столичными портными. Кальсоны, брюки… ладно, сойдут вот эти… Роняя с ног домашние туфли, Митя ринулся в ванную. Счастье, что там хоть не было никого, иначе в нетерпении и ажитации дверь бы вынес, а окажись внутри тетушка, оба пали бы на месте от потрясения.
Митя торопливо плеснул в лицо пригоршню воды, и уставился в зеркало на стене: щеки пылают, глаза сверкают. Надо взять себя в руки, иначе этот Йоэль решит, что может ставить свои условия. Подрагивающими руками принялся укладывать влажные волосы. Взмах расческой. Вот так, тщательно, волосок к волоску,
