еврейской жизни! И… простите, а куда мы идем?
За разговором они дошли до Тюремной площади, а оттуда свернули в переулок. Доходные дома в три-четыре этажа здесь перемежались мазанками, утопающими в осенних багряно-золотых садах, а те — яминами и остовами стен. И только по свежему запаху древесной стружки можно было определить: эти стены еще не успели выстроить или уже успели развалить.
Переулок и впрямь вывел к участку — к задней его стене.
— Свистеть умеете?
Йоэль наклонил голову так величественно, будто его спросили, знает ли он церемониал Полых Холмов. Ну, или как быть шацем в синагоге14. — Отлично, тогда давайте одежду и свистните, если сюда вдруг кто явится.
За спиной тут же раздался негромкий свист.
— Мне свистнуть не тяжело. — задумчиво произнес альв. — Но некоторые явившиеся справляются сами.
Из-за ближайшей то ли недостроенной, то ли разрушенной стены торчала голова в здоровенном, не по размеру картузе.
— Панычи, эй, панычи! — мальчишка сдвинул картуз на затылок, и открывая чумазую физиономию с веснущчатым носом и настороженными глазами. — Йдить сюды — чего скажу! Вам для дела сгодится.
— Юноша умеет вести переговоры. — Йоэль первым направился к мальчишке.
Пацаненок высунулся из-за стены, огляделся настороженно, будто боялся, что подслушают, поманил пальцем, предлагая придвинуться поближе и заговорщицким шепотом выдал:
— Купите кирпич!
— Что? — выпалил Митя — голос его сорвался. Но услышать средь бела дня, в глухой провинции, от мелкого шкета любимую шуточку апашей Марьиной Рощи? Ножичка, пляшущего между пальцами, только не хватает!
— Кирпич, говорю. — терпеливо повторил мальчишка. — Тот самый… — физиономия его стала многозначительной. Он понизил голос еще больше и веско обронил. — Вы не думайте, настоящий! Это Стешка с рябым Михайликом вовсе совесть потеряли — обыкновенные кирпичи берут, да сами клеймо выцарапывают. А у меня все почестному — вот этими вот руками со стройки у губернаторского дома спер! — пацан важно предъявил грязные ладошки и веско закончил. — Так что червонец с вас, панычи.
— За телегу? — опешил ничего не понимающий альв.
— Тю! — опешил пацан — и выразительно покрутил пальцем у виска. — Ты шо, дурной? Тот-то гляжу какой-то не такой! — он презрительно покосился на длинные серебристые волосы альва и повернулся к Мите, как к более достойному доверия. — За один!
— А клеймо — серп, да? — безнадежно спросил тот.
— Соображаешь! — пацаненок ощерился в щербатой улыбке. — Самый что ни на есть доподлинный мертвецкий кирпич. Я и показать могу, только ты сперва гроши покажи.
— Спасибо, не нужно. — ошарашенно пробормотал Митя.
— Как это — не нужно? — заволновался пацаненок, — думаешь, я не понял, чего вы туточки крутитесь? Уж не знаю, зачем вам до мертвяков занадобилось: может, халамидники вы, одежу тырить лезете, — посмотрел на ошарашенные физиономии обоих и успокаивающе покивал. — Мертвякам она уже без надобности. А может… — он подозрительно прищурился. — сами мертвяки вам занадобились…
— Зачем? — вырвалось у альва.
— А я знаю? — мальчишка возмутился эдакой попыткой свалить на него их проблемы.
— Говорят, душегубы на них того… руку ставят, — и задумчиво добавил. — Или вовсе — на пирожки…
Йоэль крупно сглотнул. То ли тошнило, то ли вдруг пирожков захотелось.
— Ну так чего, панычи, берете?
— Нет, спасибо, мы как-нибудь без кирпича обойдемся, — слабым голосом откликнулся Митя.
— А я думал, ты умный, а ты такой же дурной как этот вот, — мальчишка презрительно кивнул на альва. — Обойдется он, вы видали! Думаешь, залезешь туда, а мертвячки там рядками смирнехонько лежат и ничего тебе не сделают? Неет, паныч, шалишь! Мертвяк нынче бойкий пошел. Весь город видел, как они целым войском по улицам маршировали. Да чего там! Я летом своими глазами видел, как мертвая девка из окошка мертвецкой лезла! Лицо как череп, глаза как двери в пекло, а волосья… волосья, как швабра, о! И рыжие! Страшная, жуть! Клычищи на меня оскалила, а сама фррр — будто дымом утекла. А я еще жалился тогда, что трое дён не евши! — деловито прикинул мальчишка. — Да будь я поупитанней — точно сожрала б, а так, видать, не занравился я ей, кого пожирней искать отравилась.
— Рыжая, говоришь… — повторил Митя. — Из какого окна?
— Вон из того! — мальчишка ткнул грязным пальцем в полуподвальное окошко. — Ей-Богу, не вру!
— Верю. — Митя даже хотел похлопать его по плечу, но вовремя остановился, оценив сомнительной чистоты рубаху. — А теперь пошел вон отсюда, чтоб духу твоего не было! Пока я тебя лично госпоже губернаторше как главного расхитителя кирпичей не сдал! Уж она тебе пропишет каторгу, ворюга! — он скорчил жуткую рожу и потянулся, будто хотел ухватить мальчишку за шиворот.
Мальчишка взвизгнул и ринулся прочь, сверкая босыми пятками. Заскочил за угол, высунулся оттуда и напоследок зло погрозил чумазым кулаком:
— Чтоб тебя там мертвяки покусали! Вот тогда пожалеешь, что у тебя супротив них мертвецкого кирпича не было — да поздно будет! — его босые ноги снова зашлепали по битой брусчатке — убежал.
— А что, кирпич против мертвецов помогает? — неуверенно спросил окончательно замороченный альв.
Вместо ответа Митя снял сюртук и жилет и сунул их Йоэлю — это мара могла дымом в окошко просачиваться, да и без дыма — тощая девчонка. А у него все-таки плечи. Ну ничего, как-нибудь… Толчком высадил прикрывающую полуподвальное окошко фанеру — стекло, которое они с рыжей марой расколотили летом, так и не вставили. Забросил внутрь сверток с собранной Йоэлем одеждой и сдавленно шипя сквозь зубы, принялся протискиваться внутрь. Края старой оконной рамы впились в плечи — так, наверное, чувствуешь себя в челюстях крокодила, прежде чем попасть к тому в желудок!
Что-то треснуло — Митя лишь понадеялся, что ветхая рама, а не последняя пристойная сорочка — и он провалился внутрь, кулем рухнув на кирпичный пол мертвецкой. Кряхтя, как столетний старик, встал, подобрал сверток. И поглядел на три покрытых простынями тела на прозекторских столах:
— Да у меня есть выбор!
Под первой простыней обнаружилась старуха — Митя торопливо накинул простынь обратно. Зато между оставшимися двумя замер, как привередливый покупатель в лавке, поглядывая то вправо, то влево. На правом столе обнаружился труп молодого мужчины — был он крепко сбит и коренаст, так что Митина одежда должна была ему подойти, но все портила покрытая синяками физиономия и свернутый на сторону нос. Второй, немолодой — лет пятидесяти — худой и высохший, как старый корень, выглядел вполне прилично.
— Это можно и шляпой прикрыть, — разглядывая единственный черно-багровый синяк на виске, пробормотал Митя и решительно выдохнул…
Спокойно… Его учили… И он уже делал это… в горячке боя, почти в бреду, для сотен тел… Осталось сделать это
