Духу Огня нравится, когда много пламени и дыма. Считалось, что если ублажить его как следует в праздник, он меньше заберет потом пожарами, лихорадками и засухой. Старики говорили, что раньше в это время года вовсю горели торфяники, а с ними полыхали целые поселения и леса. Все потому, что люди забывали кланяться повелителю жаркой стихии, посчитав себя царями природы. Теперь то ли торфяники сошли на нет, то ли Дух был доволен, но пожары стали редкостью.
Тут и там мужики ставили мангалы всех мастей и размеров, складывали дрова рядом – тоже, чтоб прокалились под знойным июльским солнцем.
В Глосском Дикторате каждый сезон года люди посвящали какому-то повелителю стихии, воздавая всем почестей поровну, чтобы ни один из Духов не разгневался и не был обижен невниманием. Жрецы утверждали, что Сила переходит с сезонами от Духа к Духу, наделяя одного из них бо́льшими полномочиями. Так, летом почитали особо Духа Огня, боясь пожаров, извержений вулкана и изнуряющего зноя; осенью – Духа Воды, чтобы не залил дождями до потопа, но и дал воды в меру, да такой, которую можно пить, ведь по-разному бывало с конца света; зимой – Духа Ветра, боясь вихрей и ураганов, скручивающихся в воронки, ломающих деревья, подхватывающих в воздух людей и скотину, будто пушинки, задабривая, чтобы подсушивал раскисшую от ливней землю и разгонял туманы; весной – Духа Земли, чтобы больше не вздымал дыбом земной покров, превращая равнины в горы, пожирая в разломах живых существ, чтоб принимал семена растений в свои недра для будущего урожая. Воздавали должное и духам леса и степей, духам пещер и разломов. Но те считались помладше рангом, и празднеств, подобных этому, для них не закатывали.
В день, посвященный Духу, когда вся жизнь и мысли жителей Диктората должны были быть подчинены размышлениям о нем, о его Силе и дарах, глоссы не брали в рот ни крошки до заката. А с заходом солнца никто не ел дома. Все ублажали властителя стихии сочным ароматом шашлыка и запахом дыма. Каждый чистил до блеска решетки и шампуры, мариновал мясо, кур, дичь, овощи по собственному рецепту, чтобы потом удивить соседа и угостить прохожего. Складывали люди отдельно горсти монет и лучшее из одежды, чтобы отдать в жертву Огню, попросив богатства и здоровья, горсти зерна – выпрашивая не спалить солнцем урожай, фигурки из соломы – моля о потомстве.
Эдэр шел по улицам и отвечал на приветствия ежесекундно. От ощущения, что здесь он нужен, что это его город, где все привычно и объяснимо, где все подчиняется строгому порядку, стало спокойнее.
«Так и следует жить, – подумал Эдэр. – Без идиотских волнений. В мужском, понятном, логичном мире».
Площадь у стадиона старательно мела целая дюжина дворников. Мастера сколачивали огромный деревянный факел по центру. Сюда к ночи завтра, исполнив свои домашние ритуалы, стечется весь мегаполис для ритуала общего, грандиозного, сопровождающегося играми и зрелищами. Все кланы будут славить и задабривать Духа, обратив лица на запад, вслед ушедшему солнцу.
Эдэр заглянул в участок, и на сердце совсем отлегло. Ребята тренировались. Нормально, привычно, с громкими выкриками и лязгом мечей.
– Хэйдо! – вновь чувствуя силу, крикнул он своим.
– Хэй, шеф! – ответил ему дружный хор.
«Главное не впускать женщин в мир мужчин. И все будет хорошо», – решил начальник стражи.
– Шеф, минута есть? – остановил его у входа в здание Ляпис.
– Да, рассказывай.
– Посоветоваться хотел. Пацан мой, Тоха, по-прежнему к матери в Общий дом бегает. Я его уже отлупил один раз, но ему по барабану. Вот сейчас обыскался, наверняка опять туда побежал.
– Нечего пацану там делать, – нахмурился Эдэр.
– И я говорю, – топтался в смятении Ляпис. – А он упрямый: мама, говорит, там. Я, типа, мать не брошу.
– Я предупреждал, что он дерзкий.
– Да я не жалуюсь, – поспешил вставить Ляпис. – Просто, шеф, я вот чего выяснил: к бабам из Общего дома не только мой Тоха бегает. Стражи на Общий дом давно внимания не обращали, а пацанвы туда чуть ли не с полсотни ходит. Может, даже больше. И все типа «к мамам». Развели, понимаешь…
– Нарушение закона.
– Прямое, – подтвердил Ляпис. – Только вы, шеф, если можно, моего Тоху виноватым прилюдно не выставляйте. Если мамашу не считать, во всем хороший мальчишка. Я как-то сразу прикипел к нему.
– Не детей надо приструнить, а шлюх, – угрожающе заметил начальник стражи. – Спасибо за службу.
– Рад служить командо и Дикторату! – вытянулся по-военному конюх.
Эдэр кивнул ему и пошел переодеваться. Скоро причесанный и подтянутый, с мечом и кинжалом в ножнах, он опять появился на площадке для тренировок.
– Никол, Сём, Вартан, ко мне! – гаркнул он, и когда ребята-стражники подбежали поближе, сообщил: – Снимаю вас с тренировки. Пора нам пройтись.
– Куда, шеф? – поинтересовался рослый Вартан.
– В Общий дом.
Никол и Сём лихо присвистнули, а Вартан, хмыкнув, пригладил усы.
– В полном вооружении и на псидопсах. Как в рейд, – мрачно добавил Эдэр.
Сальные улыбочки мигом стерлись с лиц стражников. Но все знали, что спрашивать не стоит, когда у шефа подобное выражение лица. Стражники пошли вслед за ним в конюшню, поправляя амуницию.
Несколько минут спустя, четверка вооруженных воинов на огромных боевых псидопсах, устрашающих одним своим видом, вырвалась за ворота и понеслась по улицам в сторону Общего дома.
* * *
Эдэр ушел. И слезы сами потекли из глаз.
«Что со мной происходит?» – я не понимала. В душе бушевала ярость, жалость к себе, а в теле – огонь. Я прогнала Эдэра, потому что не могла видеть, говорить с ним, чувствовать его рядом. Слишком. Все в присутствии Эдэра было слишком. Особенно я сама. И потому боясь, что эмоции и чувства разорвут меня на части, что огонь электричества, который плескался во внутренностях, багряным ураганом сметет все вокруг меня, я кричала, я гнала Эдэра, как безумная. Лишь бы оставил меня. Лишь бы не смотрел. Лишь бы не касался больше.
Потому что больше я не смогу сдерживать в себе это жалящее, игольчатое варево. Я захлебнусь в нем, взорвусь на миллион обугленных, алеющих на краях кусочков.
Едва бушующий во мне жар начал успокаиваться, Эдэр вернулся. И все всколыхнулось снова. И я прогнала гиганта.
Эдэр врезал кулаком по стене так, что даже пол подо мной зашатался, а потом гаркнул «Всё» и ушел. И когда стихли его шаги, когда охладилась лава внутри меня, когда я опять ощутила свои контуры, свои границы, меня одолел страх. Я осталась одна в этом чудовищном доме, и где-то рядом бродят шипастые монстры… Страх сковал меня ледяными щупальцами, забился в висках, увлажнил ладони. После изнуряющего жара мне стало холодно. Одеться не было сил.
Ноющая, муторная боль в пояснице не отпускала. Шеска говорила, что в первый раз больно. Надо перетерпеть, и все проходит. Приходилось верить Шеске. Как всегда.
Медленно, как в полусне, я осмотрела себя. На внутренней стороне бедер застыла кровь. Я попыталась оттереть ее, ненавидя Эдэра и себя еще больше. Потом легла на кресло и свернулась калачиком. Боль не утихла. Кроме нее в моем нутре ничего не осталось. Там зияла пустота. Я превратилась в полую бутыль, которую сначала наполнили до краев кипящим маслом, а потом опустошили, не оставив ничего, кроме изнывающих от тоски и немощи стенок.
А ведь такое было прекрасное утро! Теперь же я вспыхнула, как факел, и, сгорев, умерла. Зачем он так со мной? Зачем?!
Эдэра здесь не было, но все вокруг было пронизано его запахом. Казалось, обернись, он стоит за спиной. Смотрит обиженно и непонимающе синющими глазами.
Гад! Гад. Гад…
Я всхлипнула, закусив палец до боли. Я же могла его оттолкнуть, могла не поддаться сразу, как только полез с поцелуями, могла не ухаживать за его ранами, могла не спасать ото льва… Но тут же представилось, как мутант разрывает клыками того, кто так неистово целовал меня, как раздирает большое тело, как то, что осталось от Эдэра, обмякшее, изувеченное, неживое, падает вместо чудища в бурные волны реки. Н-нет! Содрогнувшись, я покрылась холодным потом. Нет, не могла! Я не могла его не спасти.
Я обхватила себя руками, пустая и жалкая. Захотелось, чтоб каким-нибудь чудом рядом появилась мама, обняла покрепче и утешила своим почти неслышным голосом. Или хотя бы Шеска, которой можно было бы излить душу, выслушав в ответ тысячу советов. Но никого не было. Потому что… потому что я проклятая, и мне не место среди людей, где рожают и растят детей, кормят вечерами всю семью тем, что послали духи, где сплетничают о пустяках с подружками, где веселятся у костра и танцуют в праздники. Завтра праздник Духа Огня, а мое место тут – за запертой дверью, в жерле чудовищной конструкции по соседству с дикими зверями. Мне стало нестерпимо жаль себя, и я расплакалась еще горше.
Не знаю, сколько времени я рыдала взахлеб, кусая кулаки и подвывая, выпустив со слезами страхи, обиды и переживания последних дней. Но вдруг с лестницы послышался шум. Эдэр?! Сердце пропустило удар. Я вскочила и тотчас подхватила с пола одежду. Натянула штаны и жилет в считаные секунды, провела рукой по растрепавшимся волосам… Но сколько бы я ни ждала стука костяшками пальцев в дверь, раздраженного баса Эдэра или певучего голоса Тима, все было тщетно. За дверью царила тишина. Давящая, сизая, душная.
