— Так она в него играет?
— Иногда, кажется, что да.
— Но ее ведь он слушал.
— Да. Потому что…
— Я понял, — поднимаюсь на ноги. — Спасибо, что рассказал, — протягиваю руку.
Мирон хмурится, крепко пожимая мою ладонь, не понимая моей реакции.
— И что теперь? — спрашивает он, настигая меня своим вопросом уже у двери.
А что теперь? Я не знаю. По-хорошему, нужно собрать вещи и валить нахрен из этого дурдома. Это не моя история и не моя борьба, но…
Я видел в Еве эти всполохи просветления. И, узнав всю правду, мне становится ее просто по-человечески жаль. Ведь вокруг нет никого, кто бы реально мог помочь. Вывести из этой тьмы к свету. Я не хочу говорить громких слов. Я не доктор и не психотерапевт, но… Всего за неделю я уже надломил ее скорлупу и ни один раз. Мне, безусловно, страшно. Я не хочу сделать еще хуже. Но во мне сейчас настоящая буря, и она не успокоится и не даст мирно спать за сотни километров отсюда, зная, что Ева здесь одна. В своем выдуманном мире. Что она истязает себя, бросаясь под камни, летящие в ее сторону.
— Теперь я иду к ней.
— Максим!
Оборачиваюсь и ловлю браслет перед своим лицом. Мирон кивает мне, и я покидаю кабинет.
Дверь открывается беззвучно. Сердце стучит в горле. Стараюсь не думать о плохом, когда вхожу в номер, по которому гуляют вечерние солнечные лучи. Не делаю резких движений, просто ищу глазами ее.
Ева сидит на краю кровати, прижав колени к груди и обняв их руками. Она скашивает взгляд и приподнимает уголок губ в сучьей ухмылке.
Ну, сейчас начнется. Готовлюсь морально, запирая раздражительность в дальнем уголке сознания.
— Так сильно хочешь меня, сладкий? Ну а че? На кровати мы еще не трахались… Нужно это исправить.
Молча шагаю вперед, не сводя с нее глаз. Она дрожит, будто ее бьет жутчайшая температура. Замираю рядом с Евой, не понимая, что делать дальше. По крайней мере, она цела… Нет никаких следов…
— Ну, давай, сладкий, — это даже не ее голос, настоящий я слышал этим утром и тогда на вечере караоке. — Что ты стоишь? Ждешь приглашения? Или хочешь, чтобы я у тебя отсосала?
Ева опускает ноги и разворачивается, хватаясь за ремень на моих шортах. Кладу свои руки поверх ее ладоней, она поднимает голову, заглядывая мне в глаза. Этот взгляд забирает душу. В нем нет страсти, похоти. Нет ни единой эмоции. Нет жизни. Словно эта девушка уже мертва.
Черт! Что мне делать? Я не знаю… У меня нет идей, нет подходящих слов или действий. Их здесь в принципе не может быть. Вероятность благоприятного исхода один на миллион. Но все же она есть. Крошечная надежда, которую я пытаюсь взрастить, просто глядя на ту, что убивает теперь и меня.
Такое не выбирают. Это не контролируют и не планируют. Это решается не в нашем мире, а где-то за его пределами. Химическая реакция с физической и эмоциональной подоплекой. Когда ты просто не можешь ничего сделать с собой и несешься на всей скорости к краю Ниагарского водопада.
Ева поднимается, вырывая свои руки. На ее лице беснуются эмоции, не имеющие ничего общего: злость и отчуждение, уязвимость и самодовольство. Она словно борется сама с собой или пытается определиться с образом, в котором хочет появиться.
— Ты… — цедит она сквозь зубы. — Ты просто… — качает головой, поднимая брови, снова меняясь.
Ева сжимает руки в кулаки, собираясь ударить, но опускает их на мою грудь легким толчком. Ее подбородок дрожит, в глазах появляется блеск, в котором угадываются слезы.
— Иди сюда, ведьмочка, — не выдерживаю я, обхватывая ее руками и прижимая к себе.
Ева сжимает мою футболку, пряча лицо в изгибе моей шеи.
— Тише-тише, — успокаиваю, и ее, и себя заодно, потому что нервы натянуты так, что скоро лопнут ко всем чертям.
— Максим… — всхлипывает Ева.
— Ничего… Я же сказал, что мы разберемся. Значит, разберемся.
9
Макс
— Нет, — говорит Ева, напрягаясь всем телом, но я только обнимаю ее крепче. — Ты не понимаешь…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Не понимаю, но если ты попытаешься объяснить, то…
— Я не могу, — жалобно произносит она, потираясь мокрым носом о мою шею.
— Ничего. У нас есть много времени.
— Зачем?
— Что «зачем»?
— Зачем тебе все это? Я… Да вообще все! Если ты волнуешься, что тебя уволят…
— Я уже говорил, что мне похер, уволят меня или нет.
— Тогда почему ты здесь?
Задает такие тупые вопросы, но голос… Куда ты себя загнала, ведьмочка? Самое первое проклятие испробовала на себе? Похоже на то... Как мне помочь тебе, не расшатав и так хрупкое состояние? Я безумно боюсь сделать хуже. Мне нельзя ошибиться.
— Потому что здесь ты, — отвечаю, а внутри все клокочет.
Я не думал, что это может быть так. Это еще даже не любовь, просто наваждение, от которого нельзя избавиться. Оно скручивает руки, сжимает сердце и затуманивает разум, позволяя тебе ощутить себя максимально беспомощным перед его силой.
— Я плохая. Стерва и дрянь. Я…
Кого она убеждает? Меня или себя? Идиотка! Хочется всыпать ей по первое число, но я держусь, понимая теперь, откуда у нее это расстройство личности. Она потерялась, запуталась в паутине прошлого, тонет в горе и печали, нацепив маску, чтобы отпугнуть тех, кто хочет помочь.
— Поздно, Ева… Слишком поздно. Говори, что угодно, я уже знаю правду.
— Ты ничего не знаешь! — пытается вырваться из моих объятий, но я все-таки сильнее. — Ничего!
Смотрим друг другу в глаза. Ее испуганная голубизна терзает сердце.
Я знаю, девочка. Все знаю. Ты умеешь любить так сильно, что теперь это убивает тебя.
— Так позволь мне узнать, — каждое мое слово должно быть выверено до малейшего звука, но «мерника» для таких дел не существует.
— И откуда ты взялся? — обессиленно качает головой, развеивая враждебность. — Я о тебе не просила.
— А о чем ты просила?
Она горько усмехается, отводя взгляд. Боюсь представить, что у нее в голове.
— Ни о чем…
Отлично… Ударяюсь лбом о стену, за которой она прячется. Мы в тупике. Класс! И что делать дальше?
— Ева, нас ждут ребята на пляже...
— Иди один.
— Нет. Не хочу.
— Что мне сделать, чтобы ты отцепился? — шипит Ева.
И тут не понятно на кого она злится, на меня или на себя?
— А ты хочешь, чтобы я отцепился?
— Я… — запинается она, и я хватаю острый подбородок двумя пальцами, чтобы не дать ей отвести глаза.
— Скажи правду. Ты хочешь, чтобы я ушел? Чтобы уехал отсюда? Чтобы оставил тебя в покое?
— Я… Я хочу… — и вот мне под ноги летят камни, открывая вновь молодую хрупкую нерешительную девушку, которая боится всего на свете, в том числе и саму себя.
— Вот и договорились, — спокойно произношу я, касаясь ладонью ее щеки и поглаживая нежную кожу на взволнованном лице.
— Что ты со мной делаешь? — спрашивает Ева, прикрывая глаза, то ли от боли, то ли от нежности.
Эта грань так тонка, что я сам едва держусь.
— То же, что и ты со мной.
Ева обнимает меня за шею, приподнимаясь на носочки, чтобы дотянуться до губ. С облегчением принимаю ее поцелуй, потому что желал его, но боялся сделать этим только хуже. Ведьмочка ласково проводит по моим губам, легонько надавливая, и, когда я отвечаю, она полностью расслабляется, растворяясь в моменте. Становится на несколько мгновений только моей. Получаю разряд тока в грудь, напитываюсь ощущением счастья от внимания этой девушки, что сводит меня с ума, превращая мир вокруг в сумасшедший дом.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Сейчас надену купальник и пойдем, — говорит Ева, оставляя еще один короткий поцелуй на моих губах.
Хочется громко и с облегчением выдохнуть, но я не могу себе этого позволить. Просто киваю ей, отпуская. Кажется, этот шторм мы пережили, но когда теперь ждать новую волну? Я не дебил и понимаю, что это всего лишь начало.
