я как раз к вам, ваше высокоблагородие! Что прикажете делать с подполковником Грин, сэр?
— Отпускайте. Её слова подтвердились, квартиру и кабинет обыскали. Никаких подозрений.
— Назначить кого-нибудь?
— Для чего?
— Ну… как обычно в таких случаях. Присмотреть. Всё-таки был продолжительный контакт с вражеским офицером, сэр, — несколько смутился второй агент.
Допросный скользнул по нему холодным взглядом.
— Не нужно. Я с этим разберусь.
— Сэр, вы уверены, что удобно…
— Я с этим разберусь, — повысил голос допросный, — свободны!
— Есть, сэр!
***
Меня продержали под арестом три дня. Удивительно, но никаких «пристрастных» мер, так любимых тайной полицией, не применялось. Полагаю, за это время они успели не только найти и допросить всех четырёх сандерсят, но и перевернуть вверх дном мою квартиру — в поисках чего-то, что могло бы послужить доказательством моей связи с Винтерсбладом. Разумеется, они ничего не нашли. Видимо, все жёсткие меры достанутся Свирепому Суслику. И поделом!
За эти три дня в тесной тёмной камере я устала больше, чем могла бы устать за три дня боя. Я мечтала оказаться дома и принять ванну, мечтала остаться одна, без сопящего под дверью тюремщика, и смыть с себя впечатления всех этих дней, застывших на коже кровавой коркой.
Казалось, стоит только погрузиться в горячую воду, вся тяжесть, сковывающая меня, отстанет, словно старая короста, растворится и забудется.
Не тут-то было. Меня разморило, но стоило лишь закрыть глаза, я вновь оказывалась на той кухне. Кончики моих пальцев скользили по плечам и изувеченной шрамами спине Винтерсблада, я чувствовала его дыхание на своей шее, слышала его голос. В груди и горле саднило, глаза щипало.
Выбравшись из ванной, я наткнулась на сброшенную у кровати рубашку. Его рубашку. Несмотря на то, что я провела в ней последние три дня, ткань всё ещё хранила его запах.
«У нас одна страна, Скади».
Эта война отняла у меня отца, а потом заменила мне не только его, но и весь мир: дала мне цели и стремления, стала моей жизнью, сделала своей частью, и я не представляю себя вне её. Но сейчас я её ненавижу.
***
Глаза Уилларда Сандерса уже давно привыкли к темноте, как и тело — к жёсткой скамье и неудобной скрюченной позе. Камера, в которой он ожидал трибунала, была слишком мала и не позволяла вытянуться во весь рост даже такому низкорослому человеку, как майор. Когда дверь распахнулась, впустив сноп обжигающего глаза света, Суслик скукожился ещё сильнее: сейчас подхватят под руки и поведут бить. Но на сей раз никто его не тронул. В камеру зашёл крупный человек и занял собою всё свободное пространство. Дверь осталась отворена, но посетитель отослал надзорного. «На пару минут».
Больше самого трибунала Сандерс боялся до этого трибунала не дожить: ждал, что кто-нибудь придёт, вот так вот попросит тюремщика «подождать поодаль», и поминай, как звали! Но он никак не ожидал, что мстить за Грин будет военный столь высокого ранга: слезящиеся от яркого света, заплывшие синяками глаза разобрали на плечах визитёра эполеты со звёздным треугольником. Генерал.
— Ну, майор, на что ты готов ради спасения паскудной своей жизни?
— На всё, ваше высокопревосходительство! — словно расстроенный рояль, продребезжал Сандерс.
Маскелайн неспешно кивнул, заложил большие ладони за спину.
— Если адъютантом своим сделаю, будешь полезен? Или тоже нож в спину всадишь?
— Буду, ваше высокопревосходительство, буду! Что угодно делать буду! Кофе носить, двери отворять, сапоги ваши языком вылизывать! Мамой клянусь!
— Хе, мамой! — качнул седой головой Маскелайн. — Верно, что мамой. Чести-то нет у тебя, чтоб честью офицерской клясться!
***
В гости к Медине приехала бабуля — проведать внука в последние дни перемирия. Они собирались чаёвничать, когда в дверь его офицерской квартиры постучали. На пороге стоял Винтерсблад.
— Ваше высокоблагородие? — удивился Кирк.
— Оно самое, — хмыкнул полковник. — Завтра в восемь вылет. За полчаса брифинг у генерала.
— Есть, сэр. Пройдёте? — Медина сделал неуверенный приглашающий жест. — Мы с бабушкой как раз хотели чай пить.
— Пейте, — кивнул Винтерсблад, — я по пути, чтоб курьера не гнать. Бабуле моё почтение.
— Благодарю, сэр! Доброй ночи!
— А ну-ка, стой! — полководческому тону Розы Дельгадо позавидовал бы любой генерал.
Медина замер, так и не затворив до конца дверь, сквозь щель которой помятой рубахой белела спина полковника, не посмевшего удалиться.
— Кирк, дружочек, что ж ты его на чай-то не позвал?
— Позвал, бабуля, но полковнику нужно идти, у него дела.
— Погоди чутка, — бросила Винтерсбладу старая женщина и притворила дверь.
— Да чую я, какие у него дела! — донеслось из квартиры. — И двух слов не сказал, а в коридоре после него — хоть закусывай!
— Бабуля!
— Что бабуля? Нельзя человека так оставлять, не с радости ж он пьёт! Тем более, завтра в бой.
— Бабуля, он всегда пьёт. Но я ни разу не видел его даже хмельным, не то что пьяным, — терпеливо объяснил Медина.
— Ах! — лёгкий хлопок: за дверью всплеснули руками. — Человек всё время пьёт, а тебе и дела нет? Ну, дружочек, огорчил! Помогать людям надо, а не глядеть, как они загибаются. Ну-ка, пусти.
Дверь вновь отворилась. На сей раз в проёме стояла бабуля, а Медина со скорбным видом маячил за её спиной.
— Пойдём, полковник, чайку выпьем!
— Мэм, мне действительно нужно идти.
— Куда?
— Бабуля!
— Не встревай! Так куда?
— Домой, мэм.
— И кому ты там нужен?
Винтерсблад вздохнул, не нашёл, что ответить и усмехнулся, признавая своё поражение. Пришлось пройти.
Сели за стол, Медина принялся разливать чай.
— Не до полной, не до полной, — старушка замахала руками между чашкой и носиком чайника, — и полковнику тоже!
— Но бабуля, это только заварка!
— Ну и хватит, — она извлекла из своего ридикюля, занимавшего подле неё отдельный стул, небольшую плоскую фляжку и разбавила доверху заварку себе и Винтерсбладу. — Для аромату, — ответила она на ошалевший взгляд Кирка. — Ну как? — спросила после первого же глотка.
