Напиток оказался — вырвиглаз, крепкий даже для полковника, и тот едва не поморщился, но сдержался: пара проницательных чёрных глаз напряжённо следили за ним из-за толстых стёкол круглых очков.
— Хорошо! — выдохнул мужчина, и увидел, как потеплел взгляд за очками. — А нет ли чего-нибудь… к чаю?
— Сама настаивала! — похвасталась Роза. — Кирк, дружочек, достань полковнику закуску! А мне не надо, — из ридикюля появилась старинная курительная трубка и табакерка, — у меня своё! — через минуту кухня наполнилась клубами забористого дыма. — Давайте-ка ещё по чашечке!
— Ну что, полковник, рассказывай, чего щетиной зарос, как старый тапок под кроватью — пылью? — спросила Роза после третьей чашки.
Винтерсблад закурил.
— А должен быть повод?
— У таких, как ты, ничего без повода не бывает. Ни рюмка, ни щетина.
Винтерсблад усмехнулся.
— И какой повод может быть у меня? В жизни чего хотел — добился, и умереть не страшно: всё, что необходимо для смерти, у меня есть.
— А для жизни чего-то не хватает.
— Глупости, — флегматично возразил Винтерсблад.
— Тоскуешь ты. Давай-ка добавочки! — Роза обновила содержимое их чашек. — Всего добился, весь герой по самую макушку, все дела знаешь. Но есть что-то, без чего тебе жизнь не мила. Этого-то и боишься.
— Я ничего не боюсь.
— А вот и нет! — за круглыми запотевшими линзами промелькнули искорки азарта. — Боишься, что это твоя слабость. Боишься лишиться власти: над собственной жизнью да над самим собой. Боишься не справиться. Но какая ж тут власть: сидеть, щетиной зарастать? Это, мил друг, трусость. А раз уж ты герой, то действовать нужно!
— А если я ничего не могу сделать? — огрызнулся полковник.
— Ну тогда ты уже помер, — Роза пожала плечами, обдав собеседника облаком слезоточивого табачного дыма.
В кухне на какое-то время воцарилось молчание.
— Я действовал, — произнёс Винтерсблад, прикончив очередную чашку крепкого напитка, — и всё стало ещё хуже. Из-за моих действий невинного человека могут подозревать в предательстве, а за это — расстрел. Скверно, что предатель там действительно есть, но не она.
— Она? — одновременно переспросили Медина и бабуля.
— Уж не подполковник ли Грин? — Медина, конечно, знал недавнюю историю, пусть и не во всех подробностях, а если знал он, то знала и Роза. — А я говорила тебе, что тут всё неспроста, — прошептала она внуку, — а ты мне не верил! С тебя десятка.
— Бабуля! — Кирк покраснел как рак, потупил глаза.
— Мы тут поспорили, — как ни в чём не бывало повернулась она к Винтерсбладу, — я была убеждена, что во всей этой истории с бресийским подполковником замешана любовь! И я оказалась права.
— Штепсель в дроссель, Медина! Как это мило, что вы принимаете в моей личной жизни столь горячее участие! — процедил мужчина, испепеляя взглядом пилота, готового провалиться сквозь землю. — Но о какой любви речь, если война…
— К чертям войну! — перебила женщина, огрев Винтерсблада по плечу увесистой деревянной трубкой, горстка пепла высыпалась ему на рубашку. — Не может вся жизнь сводиться к одним лишь боям! Вот в этих книжонках тоже всегда война, — Роза извлекла из ридикюля потрёпанный дамский роман недвусмысленного содержания и хлопнула им по столу.
— Бабуля! Срамно такое читать! — воскликнул Медина.
— Это тебе срамно! А мне не грех молодость вспомнить. Так вот, там тоже война, но ни одному герою (если это настоящий герой) она ещё не помешала взять свой нефритовый жезл и спасти возлюбленную!
Повисла напряжённая пауза. А потом Винтерсблад громогласно расхохотался.
— Бабуля! — простонал пунцовый от стыда Кирк, закрывая глаза ладонью. — Бабуля! «Нефритовый жезл» — это… это не оружие.
— Ты-то откуда знаешь, Медина, — выдавил полковник, утирая выступившие от смеха слёзы, — сам, что ли, читал «срамные книжонки»?
***
«Крысиное гнездо» пришвартовался в девятом часу вечера, и Медина сразу получил назначение на завтра: вновь патрулирование, вылет ранним утром. Не было смысла распускать команду по казармам и квартирам, и эту ночь им опять предстояло провести на цеппелине.
По окончании перемирия наступили жаркие деньки: бои велись почти по всей линии фронта, которая неумолимо сдвигалась вглубь Бресии, приближаясь к её столице, Сотлистону. А боевой дредноут «Крысиное гнездо» всё это время болтался где-то в сторонке, в патруле, и это вызывало подозрения его капитана.
— Хотели меня видеть, подполковник? — Винтерсблад заглянул в каюту Медины, и тот спешно спрятал за спину очередной шарф, только что извлечённый из посылочки от бабули.
— Не хотите поделиться, почему мы который день в патруле, а не в бою? — поинтересовался Медина. — Что-то мне подсказывает, вы в курсе.
Полковник усмехнулся.
— Что-то мне подсказывает, вы тоже. Как минимум, догадываетесь.
— Допустим. Но вот о чём не догадываюсь, так это о том, что будем делать, когда найдём, кого ищем. И чего от нас ждёт генерал. Это ведь его назначения. Он вообще знает, зачем вам патруль?
— У генерала есть свои причины. У меня — свои. О последних известно только вам.
Медина замялся.
— Что вы от меня хотите? Найти «Звёздного пастуха», дальше что?
— Абордаж. Я должен попасть к ним на борт. А потом командуйте отступление.
— Вы хотите сказать, что останетесь… там? — понизив голос до шёпота, спросил Медина.
Ответа не получил, но всё понял по многозначительному взгляду Винтерсблада. Долго молчал, глядя в сторону, в задумчивости пощипывая гладкий смуглый подбородок.
— У вас наверняка есть какой-то план, но… Я не могу потерять командира пехоты.
— Тогда я буду переназначен на другой цеппелин, где смогу сделать задуманное без вас.
Медина тяжко вздохнул, вновь погрузившись в размышления.
— Вы окажетесь в плену. Вас передадут в тайную полицию для допроса. Вы же представляете, что это такое?
— Да. Именно туда мне и нужно. На допрос в тайную полицию. Но лишнего я не скажу, если вы переживаете за председателя.
— Вы сумасшедший!
Винтерсблад равнодушно пожал плечом.
— И каков план? Как будете выбираться?
— Плана нет, — спокойно ответил полковник, — буду импровизировать.
— А если не выйдет?
— Что ж, значит, так тому и быть.
