Большим моральным ударом по революции оказался выпуск в 1909 г. сборника "Вехи", своего рода исповеди русских либеральных мыслителей, среди которых были и бывшие марксисты (Булгаков, Струве, Бердяев). В "Вехах" была произведена переоценка ценностей в плане осуждения революции. Авторы с разных сторон критиковали свои же вчерашние идеалы и проповеди. Бердяев доказывал, что русская интеллигенция совершенно не интересовалась объективной истиной. Он писал, что "она начала даже Канта читать потому, что критический марксизм обещал на Канте обосновать социалистический идеал. Потом она принялась за с трудом перевариваемого Авенариуса, так как отвлеченнейшая философия Авенариуса, без его вины, представилась вдруг философией социал-демократов-большевиков". Другой автор "Вех", Б.А.Кистяковский утверждал, что русская интеллигенция питает такое же неуважение к праву, как и Ленин, и в доказательство приводил следующую выдержку из речи Ленина на II съезде РСДРП:
"Меня нисколько не пугают страшные слова об осадном положении (в партии), об исключительных законах. По отношению к неустойчивым и шатким элементам мы не только можем, но и обязаны создавать осадное положение".
Третий автор М.О.Гершензон говорил о кризисе недоверия между народом и интеллигенцией и даже призывал интеллигенцию поблагодарить власть за то, что она своими штыками ограждает ее от ярости народа:
"Мы не люди, а калеки, сонмище больных изолированных в родной стране — вот что такое русская интеллигенция. Мы для народа не грабители, как свой брат деревенский кулак, мы для него не просто чужие, как турок или француз. Он видит наше русское обличье, но не чувствует в нас человеческой души, и потому ненавидит нас страстно. Каковы мы есть, нам не только нельзя мечтать о слиянии с народом — бояться мы его должны, пуще всех казней власти, и благославлятъ эту власть, которая одна своими штыками и тюрьмами еще ограждает нас от ярости народной".
Четвертый автор И.С.Изгоев напоминал: "Наши предостережения не новы. То же самое неустанно твердили от Чаадаева до Соловьева и Толстого. Их не слушала интеллигенция… Теперь разбуженная великим потрясением, она, может быть, "услышит более слабые голоса…" Эти "слабые голоса" услышал такой великий мыслитель, как Д.С.Мережковский, когда сравнил интеллигенцию с измученной лошадью, а авторов "Вех" с мужиками, которые забивают лошаденку насмерть. В целом "Вехи" встретили больше протестов, чем одобрения. Только правые круги были во вполне понятном восторге.
Поскольку "переоценка ценностей" шла и среди большевиков, в связи с модной тогда философией Авенариуса и Маха, на которую указывал Бердяев, в новой роли философа неожиданно выступил и Ленин. Выступление Ленина было связано с появлением книг русских марксистов, в том числе и ближайших единомышленников самого Ленина, посвященных критическому пересмотру ошибок философии Маркса и Энгельса в свете данных новейшего естествознания. Это были книги марксистских интеллектуалов: "Очерки по философии марксизма", сборник статей, в котором участвовали такие виднейшие большевики как Богданов, Базаров, Луначарский (их поддерживал Максим Горький), книги Юшкевича "Материализм и критический реализм", Бермана "Диалектика в свете современной теории познания", Валентинова "Философские построения марксизма". Н.Ва-лентинов сначала был сотрудником и учеником Ленина, потом отошел к Плеханову. Молодой человек с высшим образованием Валентинов еще в начале века избрал своей профессией революцию под прямым влиянием "Что делать?" Ленина. Он организовал несколько политических выступлений на юге России, сидел за это в тюрьме. Когда на II съезде произошел раскол на большевиков и меньшевиков, он решительно стал на позицию Ленина. Все время рвался за границу, чтобы лично познакомиться со своим "марксистским идолом" — с Лениным. В конце 1903 г. представился такой случай — соратник Ленина по петербургскому "Союзу борьбы за освобождение рабочего класса" Г.М.Кржижановский отправил его к Ленину с секретным докладом о работе большевистских групп в России и с соответствующим рекомендательным письмом. Ленин уже знал о революционной деятельности Валентинова по корреспонденциям, которые печатались в газете "Искра". Разумеется, что с таким молодым большевиком у Ленина установились самые доверительные и дружеские отношения, что дало возможность Валентинову ближе присмотреться к некоторым человеческим чертам своего учителя, к тем, которые впоследствие оттолкнули его от Ленина. В своей книге "Встречи с Лениным" Валентинов особое внимание уделил специфическим методам Ленина в полемике, не только в политике, но и в гуманитарных науках. Вот некоторые характеристики, которые дает Валентинов Ленину. Ленин крепыш и недоступен:
"Ленину, когда я познакомился с ним, было 34 года… Лысины… Крепко сколоченный, очень подвижный… Никто из его свиты не осмеливался бы пошутить над ним или при случае дружески хлопнуть по плечу. Была какая то незримая преграда, отделяющая Ленина от других членов партии, и я никогда не видел, чтобы кто-нибудь ее переступил" (стр.71–72).
Ленинская грубость в полемике искренняя и намеренная:
"Ленин был бурный, страстный и пристрастный человек. Его разговоры и речи во время прогулок о Бунде, Акимове, Аксельроде, Мартове, о борьбе на съезде, — были злой, ругательской, не стесняющейся в выражениях полемикой. Он буквально исходил желчью, говоря о меньшевиках… Ленин, как заведенный мотор, развивал невероятную энергию. Он делал это с непоколебимой верой, что только он имеет право на дирижерскую палочку. В своих атаках, Ленин сам в том признавался, он делался бешеным. Охватившая его в данный момент мысль, идея властно, остро заполняла весь его мозг, делая его одержимым… Он их всех (противников) бешено ненавидит, хочет, — "дать им в морду", налепить "бубновый туз", оскорбить, затоптать, оплевать. С таким ражем он сделал и Октябрьскую революцию, а чтобы склонить к захвату власти колеблющуюся партию, не стеснялся называть ее руководящие верхи трусами, изменниками, идиотами" (стр.208–212).
Те же приемы полемики Ленин применяет и в чисто философской дискуссии с названными большевистскими и меньшевистскими авторами, написав в какие-нибудь считанные месяцы свою книгу "Материализм и эмпириокритицизм". Ленин скромно, но точно назвал свою книгу "заметками", а его наследники объявили эти полемические "заметки" вершиной философской мысли. Советские недоучки от физики даже выдвигали абсурдный тезис, что возможность расщепления атомного ядра была предсказана в том ленинском труде (ЮЖданов в "Правде"). А Ленин писал свои "заметки" с одной только целью: выругать отступников от марксизма в таком стиле:
"В настоящих заметках я поставил себе задачей разыскать, на чем свихнулись люди, преподносящие под видом марксизма нечто невероятно сбивчивое, путанное и реакционное".
На книгу появились пара рецензий. Либеральные "Русские Ведомости" писали, что в книге Ленина "Литературная развязность и некорректность доходит поистине до геркулесовых столбов и переходит в прямое издевательство над самыми элементарными требованиями приличия". В том же смысле отозвалась и единомышленница Ленина по марксистской философии Л.Ортодокс (Аксельрод) в "Современном мире": "Уму непостижимо, как это можно нечто подобное написать, а написавши не зачеркнуть, а не зачеркнувши не потребовать с нетерпением корректуры для уничтожения нелепых и грубых сравнений”. Такой же полемический прием Ленин применял и к классику немецкой философии, у которого Маркс взял свою диалектику — к Гегелю. В опубликованных в 1933-36 г.г. "Философских тетрадях" есть уникальные примеры ленинского "академического" языка. С большим опозданием Ленин узнал, что нельзя понять "Капитал" без изучения "Логики" Гегеля. Вот тогда взявшись за "Логику", Ленин заносит свои впечатления от ее чтения в особые тетради в таких выражениях: "ахинея", "пустота". Он соглашается с одним из критиков Гегеля, что писания Гегеля "галиматья". "Он прав: это учить нелепо. Это на 9/10 шелуха". "Архипошлый и идеалистический вздор". "Переход из количества в качество до того темен, что ничего не поймешь". "Пошло, мерзко, вонюче". Там, где Гегель критикует Эпикура, что тот не постигает конечной цели бытия — мудрости Бога, Ленин раздраженно восклицает: "Бога жалко! Сволочь идеалистическая!". Эти заметки Ленина, конечно, были домашние, личные, не для публикации, но Сталин, видимо, решил, что Ленин именно в такой агрессивной интеллектуальной наготе сослужит ему новую службу в запланированной им инквизиции. Поэтому предложил опубликовать эти "Философские тетради" Ленина. У самого же Ленина ничего случайного и незапланированного не бывало. Массовое разочарование либеральной интеллигенции в революции, "богоискательство" не только среди членов "Религиозно-философского общества" Д.Мережковского, но и в собственных рядах ("Религия и социализм" А.Луначарского, "Исповедь" М.Горького), проповеди свободы личности против тирании социализма, — все это разлагающе действовало и на интеллигенцию, которая примкнула к большевикам. Прямым результатом этого и было появление марксистских "вех" из-под пера названных интеллектуальных лидеров большевизма Богданова, Базарова, Луначарского и "пролетарского писателя" Максима Горького. Если бы это течение мысли победило в партии, то тогда совершенно отпала бы вся ленинская стратегия революции. Поэтому Ленин ставил этих своих единомышленников в один ряд со Столыпиным, называя их новую ревизию марксизма "реакционной". Опровергать "отступников" путем кропотливого анализа и философских аргументов у Ленина не было ни веских данных, ни времени, зато был много раз испытанный метод — дискредитировать противника личными нападками, подвергая сомнению его интеллектуальную честность, политическую благонамеренность. Ленин нещадно топил своих же единомышленников в интересах революции, как он их понимал. Как только провинившийся сдавался, он его прощал и даже возвеличивал, чем он и отличался от Сталина.
