На открытии очередной сессии Думы 9 февраля 1916 г. царь обратился к депутатам Думы с приветственной речью, которая вселяла надежду о том, что царь пойдет навстречу требованиям "Прогрессивного блока". Под впечатлением этого председатель Думы М.В.Родзянко даже обратился лично к царю, сказав: "Ваше Величество, воспользуйтесь этим светлым моментом и объявите здесь же, что даете ответственное министерство". На что царь ответил уклончиво: "Об этом я еще подумаю". Царь трагически долго думал и не до чего спасительного не додумался, а что касается Думы, то в народе говорили: "Дума думать не успела, революция приспела!" Общее положение в настроениях различных социальных групп общества к концу 1916 г. монархист историк С.Ольденбург рисует так:
"Осенью 1916 г. в России царила смутная тревога… решающей чертой положения была усталость от войны, стихийно родившаяся в широких массах. Страх перед голодом, скорбь по огромным потерям, безнадежное ощущение "войне не видно конца", все это создавало у людей, далеких от всякой политики, растущее раздражение против власти, которая эту войну вела. В рабочей среде, в кругах полуинтеллигенции, где социалистические течения были сильны еще до войны, их влияние чрезвычайно возросло; в столичных заводах получила преобладание партия социал-демократов-большевиков. Армия, в которой уже почти не оставалось старых кадров, держалась не традицией, а тенью традиции… Общество, вплоть до высших слоев, с самоубийственным рвением работало над разрушением веры в Царскую власть… Та среда, которая всегда была политически наиболее активной, была охвачена страстным желанием добиться перемены строя… Общей очередной задачей была смена власти…"
Движение за смену царя возглавил сам правый ли дер октябристов Гучков. В своих показаниях в Вер ховной следственной Комиссии Временного прави тельства от 3 августа 1917 г. Гучков заявил:
"К вопросу об отречении Государя я стал ближе не только в дни переворота, но задолго до этого… Я и мои друзья искали выхода из положения… Выхода найти нельзя, что надо идти решительно и круто, идти в сторону смены носителя Верховной власти. На Государе и Государыне и тех, кто неразрывно с ними был связан, на этих головах накопилось так много вины перед Россией, свойство их характеров не давало никакой надежды ввести их в здоровую политическую комбинацию; из всего этого для меня было ясно, что Государь должен покинуть престол".
Когда в ноябре 1916 г. открылось заседание Четвертой Думы, представители социалистических партий — А.Ф.Керенский и Н.С.Чхеидзе, как и представители "блока” Б.В.Шидловский и ПН.Милюков — подвергли деятельность правительства и его премьера Штюрмера критике небывалой до сих пор остроты. Милюков даже считал, что свержение правительства равнозначно победе в войне. Речь он кончил словами: "Именно во время войны и во имя войны мы боремся с правительством… Мы имеем много, очень много отдельных причин быть недовольными правительством… Но все частные причины сводятся к одной общей: к неспособности данного состава правительства. Это наше главное зло, победа над которым равносильна выигрышу всей кампании…". Зло воплощает в себе, по Милюкову, тот же склонный к измене немец Штюрмер в союзе с самой царицей, тоже немкой, Александрой Федоровной. Милюков приводил многочисленные цитаты из немецкой прессы, в которых не было никаких фактов "измены", кроме сплетен, общих мест, голословных утверждений, что вокруг царицы, якобы образовалась группа "сепаратного мира" или что "пан-славянское" правительство возглавляет опять таки немец Штюрмер. В.Л.Бурцев заметил, что "речь Милюкова историческая, но вся она построена на лжи". Царица нашла нужным зафиксировать в "Дневнике" свое отношение к речи Милюкова о Штюрмере: "Бедный старик, как подло о нем и с ним говорят… Так как он играет роль красной тряпки в этом сумасшедшем доме, лучше ему на время исчезнуть". 11 ноября газеты сообщили, что Б.В.Штюрмер уволен с поста премьера. На его место был назначен А.Ф.Трепов. 19 ноября Трепов выступил со своей правительственной декларацией перед Думой, в которой он выразил желание сотрудничать с ней. Однако, ораторы почти всех фракций встретили декларацию нового премьера с глубоким недоверием. От имени эсеров Керенский выразил недоверие не только правительству, но и самой Думе: "Мы остаемся на посту верными служителями народа и говорим: страна гибнет и в Думе больше нет спасения". Это повторил от меньшевиков Чхеидзе: "Народ, которого здесь не видно, имеет свое мнение о происходящих событиях. Я предостерегаю вас, что это мнение не только против власти, но и против вас", — сказал он обращаясь к самой Думе. Представители "блока" также резко критиковали Трепова, как и его предшественника: "Тот же Штюрмер, но только более ласковый", — сказал один из его ораторов о Трепове. Отличился и Пуришкевич, на этот раз уже против правительства и даже косвенно против царя, сделав темой своего выступления Распутина. Он требовал от министров "отправиться в Ставку, пасть к ногам царя и умолять его избавить Россию от Распутина". Действительно, как бы в согласии с Пуришкевичем, 22 ноября Дума потребовала, чтобы страна была избавлена от "влияния темных сил", то есть от Распутина и его покровителей, и возобновила свое старое требование: государством должен править кабинет, опирающийся на думское большинство и пользующийся доверием общества. В этих условиях, когда наверху власти обозначился явный политический кризис под влиянием военных поражений и разгула "темных сил", когда царь не может выиграть войну, и народ не хочет воевать, когда все политические партии России отвергают "сепаратный мир" — правые партии и "блок", чтобы получить Константинополь и проливы, левые социалистические партии от эсеров и меньшевиков до большевиков, чтобы конец войны не задушил нарастающую революционную ситуацию, — вот в этих условиях германская дипломатия сделала умнейший шахматный ход: 29 ноября германский канцлер на заседании Рейхстага заявил, что Германия готова начать переговоры о мире. Это был последний шанс царя спасти свой трон и страну от революции. Он им не воспользовался. "Верность” союзникам сделалась догмой, лозунг "война до победного конца" — верой. Свою единственную опору — армию, которая решительно не верила в собственную победу, царь в приказе 12 декабря 1916 г. наставлял, что для России не наступило время для заключения мира, ибо "враг еще не изгнан из захваченных им областей", Россия еще не достигла поставленных ею задач — "обладанием Царьградом и проливами", "будем же непоколебимы в уверенности в нашей победе".
Погромная речь Пуришкевича против Распутина оказалась не простой угрозой — 17 декабря 1916 г. князь Ф.Ф.Юсупов при ближайшем участии Пуришкевича и при моральном участии некоторых великих князей убил Распутина, чтобы спасти династию. Кризис верховной власти принял зловещие очертания. Выстрел прозвучал, исторически и символически, как выстрел в сердце самой династии. Наступающий новый 1917 год угрожал быть последним годом ее трехсотлетнего существования. Поставленный в известность царицей об исчезновении Распутина, царь 19 декабря вернулся из Могилевской ставки в столицу. Непосредственные участники убийства были взяты под домашний арест, а моральных участников — четырех великих князей — выслали из Петрограда. Премьера Трепова царь уволил со всеми министрами, кроме преданного ему, но ненавистного Думе Протопопова. Царь назначил премьером последнего правительства старика князя Н.Д.Голицына, единственным достоинством которого считали его абсолютную веру в царя. Такими же были и новые министры. Страна и Дума левели, а царь и правительство правели. Никакой концепции или политической программы, как выйти из последнего рокового кризиса, ни у царя, ни у нового правительства, разумеется, не было.
В последние дни декабря 1916 г. послы союзников — французский посол Палеолог и английский посол Бьюкенен, по поручению своих правительств, решили, в интересах успешного ведения войны, повлиять на царя в сторону принятия программы "Прогрессивного блока". Царь холодно отчитал послов за непрошенные советы. История, как и мемуары послов, сохранили нам результаты их аудиенции у царя. Первым посетил царя 25 декабря французский посол, но когда он начал говорить о тяжелых внутренних делах России, о брожении "лучших умов" в столице, то царь резко прервал его вопросом; "А что делается с вашим приятелем Фердинандом Болгарским?”, — не суй, мол, свой нос в русские дела. Через пять дней, 30 декабря, английский посол, в надежде на лучший прием, попросил царя разрешить ему изложить свой взгляд по вопросу, как выиграть войну. Посол изложил царю программу "блока" насчет необходимости создать правительство "доверия народа", чтобы заодно парализовать и "германские интриги", на что царь ответил вопросом: "А не так ли обстоит дело, что моему народу следовало бы заслужить мое доверие?" — и не дав послу досказать, царь встал со словами: "До свидания, господин посол!". Английский джентельмен несолоно хлебавши смылся восвояси. Отвергнув спасительный совет союзников и их трезвых наблюдателей, царь сделал еще один шаг навстречу катастрофе: союзников он толкнул в лагерь заговорщиков из "Прогрессивного блока". Вот это было победой не мнимой, а действительной "немецкой партии" — победой стратегии Парвуса!
