– Миш, – наконец не выдержала я, – а ты-то почему так хорошо в этом разбираешься? Тебе часто приходилось проституток покупать?.. Так странно, мы вместе, но я почти ничего о тебе не знаю.
– Ты знаешь, что я хорош в постели, и это главное, – отшутился он, поцеловав меня в шею.
– А тебе раньше приходилось в Таиланде бывать? – гнула я свою линию.
– Пару лет назад. В Бангкоке, – неохотно признался он, – и еще один раз на Ко Самуи.
– И у тебя были тайские женщины???
– Вер, ну что ты начинаешь, – поморщился он.
– Нет, правда! Я не из ревности спрашиваю, а из любопытства.
– Ничего себе любопытство… Ну были, конечно, – он отвернулся и посмотрел на подиум, на котором извивалась беловолосая красотка, – ни один мужчина, который приезжает сюда один, не сможет устоять.
Я удивленно огляделась по сторонам. Вот это заявление. Тайские красотки были похожи на куколок, на экзотических тропических птиц, и что-то в них, несомненно, было, но… У них же фигуры девочек-школьниц, ни груди, ни попки, ничего! Может быть, таким образом мужчины сублимируют желание переспать с малолеткой? Какие крошечные у них ладошки, ступни, какие тонкие высокие голоса, какие детские коленки…
– У них идеальные тела, – тем временем, к моему удивлению, продолжил Миша, – я никогда не встречал такого тела у европейской женщины. Даже наши манекенщицы по сравнению с тайками рыхлые коровы.
Я ушам своим не могла поверить.
– Миш, но… Они, конечно, хорошенькие, но у них нет вторичных половых признаков! По крайней мере, у тех из них, кто не подсуетился насчет силиконовой груди!
– Да все у них есть, – раздраженно поморщился мой спутник, – зато у них до сорока лет кожа гладкая, как у девочек. По их внешности невозможно определить возраст. У них не бывает дебелых ляжек, растяжек, вислой груди. Все такое аккуратное, тугое, плотное.
Я промолчала. Если он из любителей мальчишеской бесполой красоты, то… то какого хрена он делает со мной? Как он мог заинтересоваться такой женщиной, как я, как?! Или я ему и не нравлюсь вовсе, просто со мною весело, легко… Черт побери, опять меня косвенно упрекают лишним весом! Наверное, Нинон права, и мир правда сошел с ума.
– Вер, не грузись, – Миша, видимо, прочитал мои мысли, – ты тоже очень красивая. Поэтому я в тебя и влюбился. Поэтому и приехал сюда с тобой.
– Влюбился? – я подняла на него глаза. – Ты никогда не говорил, что…
– И не думал, что скажу это в такой идиотской ситуации, – рассмеялся он, – но ты сама виновата. А теперь давай выпьем за это шампанского и перейдем в другой бар, а то здесь становится скучновато.
И пусть этот разговор оставил где-то на дне моего сердца нехороший свинцовый осадок, и пусть несмотря на Мишино несвоевременное признание между нами просвистел ледяной сквознячок взаимной неловкости, я постаралась взять себя в руки. Позволила опоить себя дешевой розовой шипучкой. Что-то ему рассказывала, над чем-то мы вместе смеялись. Тему проституции интеллигентно обходили, барных девиц больше не обсуждали, хотя я все равно краем глаза на них посматривала, недоумевая – ну неужели он может считать этих кузнечиков идеалами женщин?
В какой-то момент Миша оставил меня одну, устремившись в глубину бара, где мигали неоновые буквы WC. Воспользовавшись паузой, я извлекла из вечерней бисерной сумочки зеркало, чтобы немного привести в порядок «поплывшее» от удушающей жары лицо. Промокнула лоб влажной салфеткой, подправила подводку на глазах, расчесала слипшуюся от влажного воздуха челку.
И вдруг почувствовала на себе чей-то внимательный взгляд.
Удивленно вскинула глаза – рядом со мною стояла та самая платиновая блондинка в купальнике, на которую я обратила внимание, еще когда она извивалась на шесте. Перехватив мой вопросительный взгляд, она отвернулась, присела на соседний стул и неожиданно низким для азиатки голосом попросила сигарету. Что-то в ее манере поведения меня сразу насторожило, но я не видела иных причин ей отказать, кроме своей дурацкой мнительности, которую вообще лучше не брать в расчет. Я протянула ей открытую пачку Vogue, она с нарочитым простодушием, за которым угадывалась элементарная наглость, вытащила сразу три сигареты – одну томно прикурила, одну через барную стойку протянула подруге, третью спрятала за ухо.
– Спасибо. Я уж думала, время остановилось, и моя смена не закончится никогда. Устала, как чернорабочий.
Она проговорила все это, глядя в пространство прямо перед собой, но я поняла, что обращается девчонка ко мне, ибо других иностранцев поблизости не наблюдалось. Ее английский был безупречным, что нехарактерно для тайцев с их плавным мяукающим произношением, которым они, словно хитроумным шифром, засекречивают чужеземные языки. Понять, что говорят официанты, горничные, пляжные спасатели, было невозможно, а эта девчонка шпарила по-английски так, словно ей довелось учиться в Оксфорде. Подумав, я сказала ей об этом. Она повернула ко мне усталое накрашенное лицо и вдруг улыбнулась так широко, белозубо и искренне, что сразу показалась мне красавицей. У нее было странное, гипнотическое обаяние. Вроде бы еще пять минут назад она казалась мне тощей обезьянкой в неуместно «взрослом» для ее подростковой фигуры купальнике, и если бы не скандинавски платиновая волна волос, я бы вряд ли на нее обратила внимание. Но стоило ей посмотреть на меня своими каре-зелеными бархатными глазами, стоило растянуть полные, липкие от розового блеска губы в улыбке, стоило заговорить, обращаясь непосредственно ко мне, сверля меня одновременно нахальным и бесхитростным взглядом, как я растаяла и пропала.
– Меня зовут Нан, – представилась она, протянув унизанную массивными серебряными перстнями загорелую ручку.
– Вера.
– У тебя медовый месяц? – спросила она.
Я удивилась:
– С чего ты взяла?
– А я, когда танцую, всегда людей рассматриваю, – рассмеялась Нан, – и за вами тоже наблюдала. Твой мужчина симпатичный.
– Спасибо.
– Нет, правда! Очень симпатичный для farang, иностранца. И от него не пахнет.
– Что-о? – в первый момент мне показалось, что я плохо расслышала.
И снова этот глухой гортанный смех.
– Он проходил мимо меня, когда шел в уборную. Обычно от ваших мужчин пахнет так, как будто они таскали камни по солнцепеку, а потом, не сменив рубашку, пришли в бар.
Ее презрительные слова неожиданно всколыхнули волну несвойственного мне патриотизма.
– Если тебе так кажется, что же ты с нашими мужчинами спишь? – спросила я, решив с ней не церемониться.
Нан и не подумала обидеться. Удивленно вытаращив глаза, она пожала смуглыми точеными плечиками:
– Деньги. Мне нужны деньги, у меня три младших брата и сестра. Кто-то ведь должен их содержать. Если бы у моих родителей были деньги отправить меня учиться, я бы зарабатывала как-то по-другому. Но у меня нет образования, а есть только это, – она провела наманикюренной рукой вдоль умащенного пряным массажным маслом тела. – Мое лицо называют красивым. Мое тело считают безупречным. Я зарабатываю, как умею. И я не стыжусь своей работы, хоть и не горжусь ей.
