Мысли старика, плавно переходя с предмета на предмет, неизменно останавливались на убитой женщине.
— Салли Грегори, почему тебе пришлось увидеть такое? Зачем ты не побежала за помощью, а вошла в комнату? Ты не смогла вынести этого зрелища, твоё кроткое сердце, много выстрадавшее от несправедливости людей, разорвалось от ужаса.
По щеке мистера Вениамина поползла слеза. Он торопливо смахнул её и тряхнул головой.
— Стар я стал и болтлив, — оправдываясь, сказал он. — Теперь, если какая-то мысль точит меня изнутри, то удержу ей уже нет, а язык работает без контроля. Не тебе в твои годы слушать сетования несчастного одинокого старика. Да и хотел я сказать лишь то, что в твои годы и много позже я тоже умел лазить по оградам, как кошка. Сейчас-то меня в подобных грехах юности не заподозришь, но во мне ещё осталась сила и даже ловкость, и, мне кажется, что я смог бы и теперь перелезть через эту решётку, хоть и без прежней сноровки. Впрочем, я могу и заблуждаться, даже скорее всего заблуждаюсь, так что, если я стану слабоумным и захочу проделать такой опыт, снимать меня сбежится весь дом.
Мне стало смешно, когда я представил мистера Вениамина на самом верху решётки, миссис Джонсон, пытающуюся стянуть его с одной стороны, Рыжую, тащившую его к себе, и леди Кэтрин, дающую указания, как это лучше сделать.
— Ну, вот ты и развеселился, — одобрительно сказал садовник. — А то вид у тебя после моих речей стал печальным, как у старичка. Хочешь посмотреть на новый сорт белой розы? Я выводил его много лет и, наконец, с уверенностью могу сказать, что мой труд увенчался успехом. Сегодня она зацвела. Взгляни, какой величины этот цветок! Это роза, но величиной с крупный махровый пион, может, лишь немногим меньше.
Я не был знатоком в таких делах, но цветок мне понравился, хотя лично я не стал бы тратить несколько лет на его выращивание и многочисленные прививки, о которых трещал старик. Впрочем, не сидел же он эти годы над одним этим кустом. Розы росли сами, а он, сделав прививку или что-то ещё, занимался другими делами. Странно всё-таки, что у человека хватает терпения день за днём холить и лелеять цветы, которые если и приносят радость, то лишь избранному, весьма узкому кругу лиц. Впрочем, если сам садовник делает своё дело не по принуждению, а по охоте, то почему бы ему не иметь терпения.
— Я такого цветка никогда не видел, — честно признался я, чем доставил мистеру Вениамину величайшую радость.
— Робин! — позвала меня Фанни.
Заметив нас, она подошла поближе.
— Замечательная роза, верно? — сказала она. — Понять не могу, как можно вырастить розу нового сорта, не похожую на другие, да ещё такую красавицу.
Старик сиял от гордости, неумело притворяясь, что озабочен каким-то невидимым остальным повреждением яркого зазубренного листочка.
— Я уже несколько раз приходила сюда полюбоваться на это чудо, — продолжала Фанни. — И леди Кэтрин собиралась скоро придти посмотреть.
— Я назову этот сорт "Салли Грегори", — сообщил мистер Вениамин.
Я и не знал, что цветы могут носить имена.
— Иди, Робин, тебя ждёт отец Уинкл, — отослала меня Фанни, а сама осталась поговорить с садовником.
Не очень-то мне хотелось идти к священнику с узким жёлтым лицом и тёмными намерениями. Я бы с удовольствием остался в саду в обществе двух людей, сразу отнёсшихся ко мне без предубеждения, но я не мог ослушаться. К тому же, что ни говорите, а меня приглашали обучаться благому делу, и мне очень хотелось, преодолев тупость и посвятив трудной науке всё терпение и все силы, стать грамотным.
Я вошёл в дом через маленькую дверку около решётки и сразу же заметил сбоку несколько ступенек, ведущих вниз к запертой на замок двери, которая не могла быть ничем иным, как входом в подвал, где нашёл свою смерть маленький Бертрам. На всякий случай я проверил, надёжен ли замок, но не надеялся на удачу, поэтому не разочаровался. Я, конечно, найду способ туда проникнуть, но пока надо было смириться с необходимостью ожидания. И зачем садовник запирает подвал теперь, когда несчастье уже произошло? Неужели он думает, что кому-то ещё захочется туда заходить и лишаться жизни, наткнувшись на острый садовый инструмент или на какое-то ещё лезвие? Как принято думать, молния не падает дважды в одно и то же место, почему же мистер Вениамин опасается во второй раз увидеть в этом подвале мёртвое тело? Или он этого места боится и запер вход туда для собственного спокойствия?
Я легко нашёл дорогу к кухне, но в коридоре вынужден был задержаться, потому что Сэм выволок на середину какую-то здоровенную плетёную корзину, да ещё и раскорячился сам, окончательно преградив дорогу.
— Вашей воровской милости надо пройти? — издевательски спросил он. — Подождёшь, цыганское отродье. Да ещё погоди, я тебя проучу, нищий бродяга. С тех пор, как ты появился, начались сплошные неприятности. Я тебе припомню все твои пакости!
— Подожми хвост, прохвост, а то отдавлю, — небрежно предупредил я и легко перепрыгнул через корзину.
Лучше бы я этого не делал, потому что проклятый поварёнок оказался не дурак и ловко саданул меня в бок, когда я оказался рядом, так что я приземлился не совсем так, как рассчитывал, а перевернулся через голову и растянулся во весь рост.
— Что это значит? — строго спросил мистер Браун.
Почему-то в такие минуты рядом всегда оказываются свидетели твоего позора.
— Что случилось? — допытывался дворецкий, помогая мне встать. — Ты цел, мальчик? Ничего не болит? Тебя толкнул Сэм?
И, не дожидаясь моего ответа, он закатил поварёнку такую затрещину, что тот заорал.
— Не смей этого делать! — властно приказал он, сохраняя, впрочем, спокойствие. — Если я ещё раз замечу, что ты пристаёшь к Роберту, я доложу мистеру Эдварду. Этот мальчик имеет право отдавать приказания, а ты обязан его слушаться, потому что ты слуга и тебя держат здесь не для того, чтобы ты бездельничал или вредил тем, кто выше тебя. Я мог бы высечь тебя перед Робертом, и это будет справедливо, но на первый раз он тебя простит, а ты поблагодари его за снисходительность.
Я не рассчитывал на поддержку и был очень доволен, что мистер Браун так горячо встал на мою сторону, но всему должна быть мера, поэтому мне стала тягостна его защита.
— Ну, ступай! — приказал дворецкий поварёнку, не повышая голоса.
Миссис Джонсон вышла из кухни и горестно смотрела на провинившегося подручного.
— Извини, — сквозь зубы процедил Сэм, и я понял, что обрёл лютого врага.
Я ничего не ответил и поспешил уйти, чувствуя на себе полные ненависти взгляды поварёнка и кухарки. Мистер Браун желал мне лучшего, но я бы предпочёл сам разобраться с Сэмом, а не быть свидетелем его унижения, которое должно было лишь обозлить его. Сам бы я с наслаждением выдрал его за его пакостную натуру, а пособничество дворецкого не принесло мне удовлетворения, несмотря на доказательство доброжелательности такого значительного среди слуг лица. Не так, совсем не так хотелось бы мне начать свою новую жизнь.
