Когда в пятницу ближе к вечеру женщина открыла заднюю дверь бабушкиного дома и вошла в кухню, ее встретил изумительный аромат яблочного штруделя. Лия улыбнулась, сняла толстый шарф и повесила его у двери, радуясь тому, что слеплена из того же теста, что и ее бабушка. На тот случай, если эсэсовцы вернутся, они с бабушкой будут лучше подготовлены. Вдвоем они выстоят.
Час спустя морщинистые руки старушки, еще так недавно дрожавшие от страха в присутствии эсэсовцев, радостно порхали. Бабушка подала вторую порцию горячего супа с капустой и наливала некрепкий кофе – остатки настоящего кофе, – пока Лия развлекала ее рассказами о детском хоре.
Наконец бабушка взмолилась, чтобы Лия перестала, но тщетно. Старушка глотала кофе и беспомощно сгибалась от смеха пополам, когда ее внучка изображала неугомонного шестилетнего Генриха.
– Одна выходка… вторая… третья! – рассказывала Лия. – Он связал ленточки на косичках у стоявших перед ним девочек, а когда дети должны были разойтись, обе девочки упали на пол, их юбочки взлетели выше колен… Малышки ползали, как морские крабики. Их головки были связаны вместе! – Она всплеснула руками. – В классе стоял такой ор! А какая серьезная физиономия была у Генриха! Никогда не видела, чтобы у исчадия ада было такое ангельское личико!
– Ох, Лия, нельзя так говорить! – предостерегла ее бабушка, озорно сверкая глазами.
– Но это правда!
И обе вновь засмеялись.
Наконец бабушка вытерла слезы салфеткой, потом протянула платок, чтобы вытереть слезы, которые выступили от смеха на глазах у Лии.
– Ты счастлива, да, моя малышка?
Лия перехватила бабушкину руку.
– Да! Я знаю, это не мои дети, но многие из них мне как родные. Я хочу отдать им все, что у меня есть – всю до капельки любовь, помощь, преданность. Хочу, чтобы они почувствовали ту радость, которую дарят мне! Не хочу из-за страха терять эти драгоценные дни.
– Я так горжусь тобой, Лия!
Лия замерла в нерешительности, а потом прошептала, как будто их кто-то мог подслушать:
– Иногда я боюсь, что работа с детьми – это сон. И я могу неожиданно проснуться. Так же нежданно-негаданно, как появились те люди. Все в нашем мире… не вечно, да? – Она вздохнула, потом затаила дыхание. – Я даже боюсь быть счастливой, особенно во время такого безумия и неопределенности – как будто это неправильно. Как будто со мной что-то не так.
– Нет, нет, моя Лия. Радость – это дар Божий, а ты дитя Господа. Он тебя любит. Он посылает тебе радость через пение!
Лия подняла голову и улыбнулась. Ей так хотелось в это верить. Но ее сердце точил червячок сомнения.
20
Рейчел напоминала себе мячик для пинг-понга, сидя возле круглого столика между Джейсоном и Шейлой перед началом комендантского часа.
– Ничего из этих документов носить с собой нельзя, – настаивал Джейсон. – Если у тебя что-нибудь найдут, упомянутым в них людям будут грозить крупные неприятности.
– Но я хочу, чтобы их увидела моя сестра! Ей понадобятся доказательства моих слов! Что я та, за кого себя выдаю, – сказала Рейчел.
– Если эсэсовцы тебя остановят, – негромко вмешалась Шейла, – они захотят узнать, откуда у тебя эти документы.
– Я сама сделала снимки, скопировала документы отца. Я не боюсь ему навредить. Господи Боже, его уже арестовали!
– Но ты потянешь за собой Джейсона. Эсэсовцы захотят узнать, кто проявил пленки, где, когда. Ты должна запомнить все, что касается твоей семьи, на память: имена, адреса, расписание поездов, как будто знала это всю жизнь. И тебе все время следует маскироваться. – Шейла откинулась на спинку стула. – Вы однояйцевые близнецы; тебе будет нетрудно убедить свою бабушку в том, что ты дочь Айбин Брайшнер.
– Сложнее будет уговорить ее разрешить тебе пожить у нее… возможно, с Амели… какое-то время. Пока я не смогу переправить вас в Шотландию. Или еще лучше – в США. Если мне удастся найти Амели. – Джейсон побарабанил пальцами по столу.
– Что ты имеешь в виду?
– Через две недели после взрыва моего связного арестовали. Гестапо не нравится, что евреев снабжают продовольственными карточками. И меня к нему не пускают. Начальство не очень-то допускает иностранную прессу к арестованным.
– Джейсон! – Рейчел не знала, что сказать.
Журналист покачал головой.
– Ради безопасности я согласился на то, чтобы был один связной. Это большая ошибка. А теперь он требует еще денег – уверяет, что дело слишком опасное, к тому же женщина, которая прячет Амели, требует увеличить плату за то, чтобы она оставила девочку у себя. Я должен привезти Амели к тебе, а потом спрятать вас двоих в надежном месте.
Рейчел колебалась. Одно дело просить Джейсона спасти дочь подруги и убедиться в том, что она живет в немецкой семье, с женщиной-немкой, которая, скорее всего, знает, как воспитывать детей. А совсем другое – заботиться о ней самой. Если бы Рейчел смогла увезти Амели в Нью-Йорк… Там есть школы для глухих детей. Рейчел представить себе не могла, как будет воспитывать этого ребенка.
Но ей не понравилось то, как на нее смотрел Джейсон. Казалось, он увидел ее нерешительность в новом свете, как будто отведал чего-то кислого. Рейчел натянула на лицо маску нетерпения, заверив Джейсона, что ждет этого не дождется. Если дело дойдет до того, что ей действительно придется заботиться об Амели, она… как-нибудь справится с задачей. Это была ее новая роль. Пока Рейчел представляла, что играет главную роль в сложной постановке, она думала, что сможет побороть собственный страх.
Следующие два вечера троица посвятила тому, чтобы придумать образ для Рейчел и усовершенствовать ее маскировку. На третий день вечером Джейсон приехал с ее новым паспортом, спрятанным за подкладку куртки: Эльза Брайшнер, пятьдесят семь лет, из Штелле.
Шейла предложила покрасить волосы Рейчел на несколько тонов темнее и сделать множество седых прядей.
– Волосы отрастут. Но, по крайней мере, глядя на Рейчел, охрана на станции не увидит перед собой блондинку.
– Но тогда мне будет труднее убедить мою семью.
Рейчел немного понизила голос, произнося слова «моя семья». Она употребляла их при каждом удобном случае, смакуя на языке. Ей не хотелось признаваться в тщеславии, но Рейчел нравился цвет ее волос. Они были частью ее естества.
– Подойдут парик и косынка. Сможешь достать?
Шейла удивленно приподняла брови – ее не проведешь! Сошлись на том, что присыплют волосы пудрой.
Следующую неделю они отрабатывали историю Рейчел, проверяли документы, совершенствовали ее образ. Рейчел то трусила, то немедленно рвалась в бой.
Готова была Рейчел или нет, но наконец пришло время уезжать. Накануне вечером она неловко обняла Джейсона на прощанье. Шейла собрала вещи перед отъездом в Штаты, где она и подбросит паспорт Рейчел – где-нибудь на корабле, когда они будут подплывать к Нью-Йорку. План Джейсона должен был сработать, ведь немцам уже было известно, что Рейчел пыталась покинуть страну.
Джейсон, Рейчел и Шейла надеялись, что Германия сосредоточена на том, что ответит Лондон на предложение Гитлера о перемирии, а также на подавлении польского сопротивления. И что фото Рейчел уже нет на блокпостах.
– Не знаю, как тебя благодарить… за все.
Рейчел позволила Шейле заключить ее в объятия, перед тем как они обе по отдельности отправятся на вокзал.
– Надеюсь, ты сможешь поблагодарить меня позже, малышка. – Глаза Шейлы затуманились. – Будь осторожна. Береги себя. Не пиши! – Она усмехнулась. – Но когда все закончится – а всему когда-то приходит конец, – ты должна будешь накормить меня, уложить спать и пропустить со мной по бокальчику где-нибудь в Нью-Йорке.
– Договорились.
Рейчел и Шейла скрепили договор рукопожатием.
– Целый вечер будем гулять по городу, и ты останешься жить сколько угодно… в Нью-Йорке.
Слова звучали, как музыка, казались такими далекими.
А потом Шейла уехала. Они договорились, что Рейчел дождется, когда староста двора уйдет на базар, и незаметно выскользнет из квартиры и через запасные ворота.
Рейчел вымыла посуду после завтрака, убрала ее в буфет. Вытерла плиту и стол, сложила фланелевые простыни, спрятала их на верхнюю полку шкафа. Хозяйственные хлопоты были для нее в новинку, но пока это было частью ее роли.
Она поставила сумку у двери и присела на краешек стула, чтобы час подождать. Еще никогда минуты не тянулись так долго, а часы на стене не тикали так громко.
21
По пути из Берлина в Мюнхен поезд останавливался несколько раз: как для того, чтобы высадить или забрать пассажиров на указанных станциях, так и на военных блокпостах. На каждом посту вооруженные солдаты бродили по проходам, выборочно проверяя документы.
– Знаете, они ищут евреев, – прошептала сидевшая рядом с Рейчел женщина. – Как будто евреи не знают, что могут ехать только в багажном отделении. – Женщина поцокала языком.
