а в двадцать первом веке умрет на кресте за чьи-то – Лау не сомневался – грехи. Он вспомнил, в каком страшном состоянии привозили трупы солдат, которые запаковывал в гробы. Глаз не будет – их выклюют вороны, а про остальное, и думать не хотелось. На память пришли горькие библейские слова: «или, или, или лама савахфани10», после чего опять впал в оцепенение.
7. Die Laukert-Variationen11
Die Erste Variation. Vorspiel12
К ночи поезд набрал хороший ход, и колеса ритмично постукивали на стыках рельс. Проводница, дремавшая в служебном купе, потянулась, просыпаясь. Она глянула на часы и поднялась. Пассажир на четырнадцатом месте просил разбудить. Ему вставать на следующей остановке. Она прошла по коридору и открыла дверь в купе. Пассажир спал, повернувшись к стене. Проводница коснулась плеча пассажира и прошептала:
– Вставайте, скоро ваша станция. Стоянка две минуты.
Лау поднялся, быстро собрался и стал смотреть в окно, хотя в темноте ничего не было видно, изредка мелькали одинокие фонари на полустанках. Рядом похрапывал сосед. Колеса дробно выстукивали: «скоро-скоро ты приедешь, скоро-скоро ты приедешь». Он энергично потер ладонями лицо, прогоняя сонливость. Странный сон приснился, будто, приехав в командировку в этот южно-российский провинциальный городишко, пробыл целых три дня и уехал несолоно хлебавши. Под конец вообще случилось невообразимое, – пришлось повисеть на кресте. Лау поежился. Черт, снится всякая ерунда.
Поезд сбросил скорость и вполз на привокзальный перрон, скупо освещенный двумя фонарями. Появилось длинное, как такса, здание вокзала, с подсвеченной надписью «Станция «Новорудничная». Проводница, непрерывно зевая, открыла дверь, и Лау спрыгнул на пустой перрон. Место его командировки. Здесь по сравнению со столичной холодрыгой было непривычно тепло. Наконец-то он добрался до южной теплой осени, где отогреется от столичной стужи. Лау осмотрелся вокруг. Ни души. Темное здание вокзала. Ему приходилось бывать в провинциальных вокзалах, где в гулкой пустоте зала ожидания впору удавиться от тоски по Несбывшемуся. Таинственный и чудный олень вечной охоты13, как тебя поймать? Мимо торопливо стучат колесами поезда, везущие пассажиров в неведомые края, а ты провожаешь их завистливыми глазами и отчетливо понимаешь, что тебе не никак стронутся с места, а на робкий вопрос о билете кассирша скучающим голосом отвечает, что счастливые билеты давно проданы. Ему повезло купить счастливым билет и сбежать из провинциальной мути и безнадеги в столичный кипящий водоворот
Ночной таксист обрадовался пассажиру, и, включив фары, разогнавшую египетскую тьму дороги, отвез его в гостиницу.
Die Zweite Variation. Fantasie14
Скрип, скрип, скрип. Тишина. И опять: скрип, скрип, скрип. Опять тишина. И вновь: скрип, скрип, скрип.
Лау поднял тяжелую голову. Это галлюцинации, или он действительно слышит этот скрип? Он с трудом поднял тяжелые веки, и в глаза хлынул яркий солнечный свет, заставивший болезненно зажмурится. Еще услышал знакомый голос, заставивший встрепенуться. Голос чичероне:
– Эй, масквач! Тебе не надоело висеть чучелком и пугать ворон?
Лау попытался ответить, но язык, распухший во рту, еле ворочался, и сумел издать только неясное сипение, но бомж услышал и закричал:
– Громче. Громче, я тебя не слышу!
Лау кое- как собрался и проскрежетал:
– У меня петли на руках.
– Глупости, ты говоришь глупости. Прикажи себе, и путы спадут.
– Я упаду и разобьюсь, – засомневался Лау.
– Не боись, хоть и калека на коляске, но тебя поймаю. «Приди, приди в мои объятья, я мир открою для тебя15».
– Ты стихи сочиняешь? – удивился Лау.
– Боже упаси! Это так, вариации на темы стихов других авторов. Знаешь, ночью, так одиноко, вот и пытаюсь. Давай, не отвлекайся, на счет три: «раз, два, три»!
Лау послушно повторил: «раз, два, три» и представил себе, как петли слетают с его рук и ног, и в тот же миг рухнул с креста. Он упал на коляску, и больно ударился подбородком и грудью о поручни коляски и колени бомжа, а тот сразу энергично стал растирать его руки и ноги, а потом сунул в рот фляжку. Лау глотнул. После всех мук висения на кресте простой самогон показался нектаром, собранных с божьих лугов, обласканных щедрым южным солнцем, по которым бегала босоногая девчонка в венке из ромашек, и весело смеялась. Бомж ловко переворачивал с боку на бок тело Лау, и ему чудилось, что уже и ранее приходилось лежать на этой коляске, и чичероне хлопотал над его бесчувственным телом.
Бомж выговаривал ему, как заботливый родитель:
– Ты прям как малое дитя. Стоило оставить на денек без присмотра, как тут же вляпался. Но ничо, иичо, я помогу тебе, превращу в рыбу, какую хошь: хоть в красную, хоть в зеленую, иль в синюю. Если не захочешь, помогу отрастить жабры. Будешь двоякодышащим. Потом спущу в провалец, и будешь жить-поживать, с местными русалками хороводы водить. Они девки ядреные, а мужиков хороших нет, вот и бесятся, кровь играет, оттого всякие непотребства вытворяют. Твоя жизнь только начинается!
– Но я хочу вернуться…
– Нет, братан, звиняй. Только в провалец.
– С-спа-с-с-и-бо, – язык у Лау еще плохо ворочался. – Н-на-шел это озеро во дворе дома. Будь оно неладно! Оттуда погнали. Сказали, что вода радиоактивная и чуть не пристрелили.
Бомж неожиданно захохотал во все горло:
– Ну, сукины дети, ну, удружили! Это же Васька с Гришкой так развлекаются. Где-то раздобыли химкомплекты, а у черных копателей за бутылку выменяли ржавый ППШ, довели его до ума, где-то патроны достали и так пугают, на бутылку сшибают. Ты от них удрал, когда начали стрелять?
– Да.
– Понятно, злые были, не похмелившиеся, еще ты дёру дал. Ничего, поплещешься еще в своем озере во дворе дома. Сразу предупреждаю, озеро еще мелкое, туда возможно только рыбкой. Каменица, что решила стать перелетной птицей, еще не снялась с места. Лучше в провальцы с подземными озерами. Там есть, где развернуться.
– Я хочу домой вернуться, – упрямо повторил Лау.
Бомж неожиданно разозлился:
– Что за глупый осел! Нет больше твоего дома! Нет, и не будет! Пока ты куковал на кресте, в Moskaubad’е чет-то непонятное творится. Связи нет, тырнет отрубили. Грят, переворот, на улицах резня, Фофан, по слухам, или еле ноги унес, или как с Николашкой поступили. Только сразу, чтоб не мучился. На одного страстотерпца будет больше. Это у нас – пока аномалия, тишина и покой. Но северные ветры и сюда прилетят. Но это – мелочи жизни. Для тебя самая главная новость – после улета каменицы озеро во дворе дома станет настоящим, а не той лужей, что ты видел. Так что наплещешься там всласть!
– А ты?
– Что я? – не понял бомж.
– Не боишься?
– Что могут сделать с калекой? Кому я нужен? Ежели шлепнут, так это только раз, и не больно. Тебя, дурака, пожалел. По соплям вижу, не боец, просто хороший человек. Такие, как ты, в первую
