Брошенный рядом телефон вибрирует. Смотрю на экран и вижу имя Свята.
Святослав Усманов: Скучаю по тебе. Ты как? Сможешь позвонить после пяти?
Захлебываясь какой-то глубинной виной, еще горше плачу.
И вдруг…
Услышав сбоку от себя шорох, вздрагиваю и резко прекращаю рыдать. Повернув голову, молниеносно ловлю убийственную аритмию.
Зачем?..
Мне и без того плохо.
Стремительный выплеск адреналина свидетельствует о запредельном уровне испытываемого мной стресса. Вот и все. Вены свивает узлами. А после неосторожного вдоха распирает этой гормональной ширкой с такой пугающей и болезненной силой, что хочется снова завыть.
Закусывая губы, позволяю слезам стекать по щекам.
Глаза Яна, как ни удивительно, отражают то же несчастье, которое переживаю сейчас я. Сдвигая брови, он морщит лоб до глубоких складок. Сжимает губы и, слегка выпячивая их, гоняет из стороны в сторону, как человек, который пытается сдержать улыбку. Но, судя по тому, как странно Нечаев при этом кривится, это все же не улыбка... Отрывисто втягивая носом воздух, он отклоняется назад и на мгновение отворачивается.
Не сразу замечаю, когда поток слез заканчивается. Непрерывно слежу за тем, что делает Ян. Пока он вставляет в рот сигарету и, опускаясь рядом со мной на скамейку, подкуривает, отчего-то не способна дышать.
Вероятно, меня лишает этой возможности сердцебиение. Ведь оно становится быстрее и мощнее. Вцепляясь пальцами в край лавки по сторонам от себя, отчаянно сжимаю бедра и еще более отчаянно всхлипываю.
Эти влага, жар и пульсация доводят меня до безумия.
Почему?! Почему это происходит со мной?
Ян раздвигает ноги шире, подается вперед и, уперев локти в колени, безмятежно курит. А я вновь дышать рядом с ним опасаюсь. Делаю это через раз и зачем-то его разглядываю.
Волосы влажные, торчат в разные стороны. Непонятно, когда успел намочить? Кроме того, из раны на скуле сочится тонкой струйкой и уползает под распахнутый ворот рубашки кровь. Затягиваясь, он склоняет голову набок и тем самым будто нарочито предоставляет мне еще лучший обзор.
Ненавижу себя, и все равно смотрю на то, как пальцы со сбитыми костяшками небрежно удерживают сигарету, на показавшуюся на среднем из них татуировку – каллиграфическим шрифтом там вытянуто слово «воля»… На то, как сжимаются сводящие меня с ума недовольно изогнутые губы… На то, как западают во время затяжки смуглые щеки… На то, как трепещут длинные ресницы… На то, как показывается дым из уголка его скривленного рта…
Содрогаюсь, когда Ян поднимает опущенные до этого веки и пронизывает меня взглядом.
– Почему ты плачешь? – его голос звучит сипло и отстраненно.
Я втягиваю голову в плечи и слегка мотаю ею из стороны в сторону.
Не могу признаться в том, что чувствую. Даже Яну.
Господи, ему особенно!
Вот бы он просто оставил меня в покое!
Не успеваю об этом подумать, как вдруг Нечаев… Выпрямляется, выбрасывает окурок, поворачивается ко мне и седлает скамейку. Издаю короткий жалобный писк, когда он пододвигается совсем близко и, раздвигая колени, обнимает одеревеневшую меня за талию.
– Это была просто шутка, – шелестит мне в ухо. – Дурацкая шутка, признаю. Ничего плохого я тебе не сделаю, обещаю. Прекращай трястись.
Если бы я могла!
Кровь ведь снова бурлит так агрессивно, словно ее заразили. Несется по телу, заставляя страдать от лихорадки. Жарко и зябко до головокружения. До боли. До тошноты.
В голове шумит. За грудиной гремит. Внизу живота мучительная спираль вертится. Между ног пылает и липнет. А еще там, похоже, остался осколок сердца… И его одуряющие сокращения абсолютно автономны, хоть он и пытается подражать основному раздатчику.
Господи Боже мой… Какой же кошмар со мной творится!
– Ю… – выдыхая, Ян скользит по моей щеке губами.
Они наверняка такие же горячие, как и всегда, но сейчас, когда моя кожа выдает более высокие температуры, ощущаются прохладными. Со вздохом подаюсь к ним, как к компрессу. Выступившие мурашки вынуждают вздрогнуть. Все волоски дыбом встают. Сердце замирает, когда кажется, что чувствую, как эти тонкие светлые приёмники вибрируют от напряжения.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Что же это за безумие?..
Невыносимо. Губительно. Волшебно.
– Друзья? – шепчет Ян, моля о чем-то крайне волнующими интонациями.
О примирении, очевидно.
Услышав тяжелый выдох Нечаева, ловлю себя на том, что трусь лицом о его шею. Замирая, обнаруживаю на Яне и ладонь, которая, бороздя ногтями кожу его предплечья, алчно забирается выше под закатанный рукав рубашки.
Что со мной?
Задаюсь этим вопросом, но ответ никак не находится.
Падаю Яну на грудь и, зажмуриваясь, вслушиваюсь в гулкие удары его сердца. Не дышу при этом, а задыхаюсь, словно пробежала марафон.
Нечаев обнимает крепче – с неистовой силой.
И мне становится так плохо… И так хорошо…
Разрывные секунды мчатся настолько быстро, будто мы в капсуле времени летим. Преодолевая столетия, ощущаем в ускоренном режиме все изменения – климата, эпохи, культуры, моды, географического положения материков.
Ощущаем? Ян тоже?
Почему я даю такое сравнение? Потому что процессы, которые происходят в нас, настолько глобальны, настолько стремительны и настолько яростны, что это является единственным объяснением.
Вроде бы я чувствую себя в объятиях Нечаева в безопасности. Но как-то недолго. Это, вероятно, лишь передышка для моей нервной системы. Пару минут спустя мое сердцебиение вновь учащается. А с ним усиливается и тревожность.
Я задыхаюсь… Задыхаюсь в запахе Яна. Просто умираю, ощущая, как ломает каждую клетку.
– Не делай так больше, – прошу, отстраняясь. Смотреть в глаза все еще трудно.
Боюсь, он увидит то, что нельзя. Боюсь, что спровоцирую что-то похожее вновь. Боюсь, что сама не сдержусь и… Боже, не знаю, на что способна!
– Как так? – переспрашивает Ян глухо.
Нет, сначала все его тело напрягается. До такой степени, что ощущается каменным. А после этого уточнения он уже смеется. Чувствую физически, как эта эмоция скрипит у него за ребрами.
Мне и тяжело отчего-то… И вместе с тем появляются силы взглянуть ему в лицо. Оно все еще хмурое и будто помятое.
– Так, как сделал в аудитории, Ян! Нельзя так, иначе… Мне кажется, в нашей дружбе есть что-то неправильное.
Он хмыкает, морщит нос, кривится… И снова смеется.
– Ну… – протягивая, играет бровями вовсе не дерзко. Поднимая и опуская их, увязает в каких-то своих думах… В каких-то своих эмоциях! – Прости, зай. Не буду больше.
Боль сбивается за моими ключицами в хлипкий комок.
Но…
Лучше уж она, чем то, с чем я столкнулась в аудитории.
– У тебя тут пятнышко, – хрипит Ян, касаясь пальцами зудящей отметины на моей шее.
Вздрагивая, отшатываюсь. Отодвигаюсь на самый край скамейки. Но он преследует таким взглядом, что никакое расстояние не спасает.
На мгновение мне кажется, будто Нечаев доволен тем, что натворил… Будто не испытывает никакого раскаяния… Будто он настолько испорчен, что готов это повторить сию же секунду…
Ах, как же он меня терзает!
Болезненный и пульсирующий ком из груди снова проваливается в мой живот.
– Сказал, чтобы ты была в курсе, – выталкивает Ян как-то резко. – Может, замажешь чем-то, перед тем как возвращаться домой.
– Да… Спасибо… Я пойду…
Поднимаюсь, он ловит за руку. Тоже встает. Возвышаясь, моментально подавляет.
– После тренировки покатаемся?
Курсируя взглядом по его шее, невольно подмечаю, как пульсирует его яремная вена. И как дергается кадык. А еще я вижу мурашки.
У Яна мурашки?
Наверное, холодно.
А мне снова адски жарко. Пальцы его плавят запястье. Вздохнув, аккуратно избавляюсь от этих оков.
– Конечно, Ян. С удовольствием с тобой покатаюсь.
Сглатывая, он поджимает губы. Закладывает ладони в карманы брюк. И, судя по движению подбородка, вроде как кивает.
Я же разворачиваюсь и снова уношу от него ноги.
