Бесконечен список пострадавших хозяйственников, директоров, начальников, которые были зажаты между Сциллой и Харибдой советской системы, не знали, как выбраться из трясины. К какому берегу ни пристанешь - все равно погибнешь. Вот так жили и мучились. Жалко хозяйственников, кто пострадал, особенно тех, кто в общем-то незаслуженно был подведен под высшую меру наказания. Директора Елисеевского магазина Соколова я знал неплохо. Друзьями не были, но общаться приходилось. За что его расстреляли? Ведь то, что он тогда делал, сейчас практикуют все: например, продавал товар в "Березку", где за него больше платили, чем на прилавке гастронома. Аксиома рынка! Но она оказалось преступлением. Конечно, то было дело политическое: требовалось показать народу, что идет борьба с коррупцией, невзирая на лица.
Или вот Осадчий Яков Павлович, директор Челябинского трубопрокатного завода. Прекрасный работник, специалист, знал свое дело, как мало кто знал, но связан был в своей деятельности по рукам и ногам. Он однажды меня посадил рядом в кабинете и сказал: "Слушай, как работает директор". И рассказал о своих мытарствах. Я послушал, ужаснулся. Он мне в ответ: "Знаешь, в чем состоит моя работа? Я просыпаюсь в 7 часов утра, ложусь в 12 часов ночи. Я боюсь советской власти. Дикие инструкции, ограничения, дурацкие проверки. Этот страх не просто мешает, фактически парализует меня. И надо давать план. Проклятие!"
* * *
Меня часто спрашивают, как я веду себя в минуты радости. У меня принцип такой: "Игра сделана, ставок больше нет". То есть, когда что-либо важное, хорошее произошло, свершилось, то больше об этом не вспоминаю, думаю совершенно о другом. За это на меня часто обижаются. Ну, стал дважды лауреатом Государственной премии, ну, получил два ордена Трудового Красного Знамени, присвоили звание профессора, заслуженного строителя - все! Я об этом больше не вспоминаю.
В моей визитной карточке не указано никаких званий, только та должность, которую занимаю. Свои пять государственных орденов и шесть медалей не ношу, даже те, которые получил в Кремле в последние годы. Правда, была у меня в жизни одна награда - ее долго носил на пиджаке, даже с ней фотографировался. То была Бронзовая медаль ВДНХ СССР. Ее я получил, еще когда служил начальником Московского бурового участка. И долго этот потемневший кружочек не снимал: медаль была первая в жизни и красивая. После нее у меня появилось еще пять Золотых, пять Серебряных, две Бронзовые и Почетный Диплом той же Выставки. Чтобы заслужить их, нужно было хорошо поработать.
Что касается неудач, то я их болезненно не переживаю. Основные проблемы у меня ассоциируются не с какими-то служебными конфликтами, а со здоровьем. Первый сильный удар получил, когда мне было всего 30 лет. Перенес ангину на ногах, после чего произошло осложнение на сердце, долго и тяжело болел. По сей день неясно, был ли то тяжелый ревмокардит или инфаркт. Тогда все врачи в один голос советовали: хочешь жить - уйди с должности начальника строительного управления. Но я не послушал никого, остался и работал, как прежде.
Второй раз такая же ситуация случилась, когда врачи сказали: надо делать сложную операцию на сосудах, необходимо подыскать работу полегче. Это произошло в начале перестройки, когда я был избран депутатом Московского Совета и вошел в состав Московского городского комитета партии. Здесь меня поддержали Борис Николаевич Ельцин, Валерий Тимофеевич Сайкин, другие тогдашние руководители Москвы. К ним приходили тогда некоторые мои "друзья" и говорили: Ресин болен, его необходимо заменить. Но их не послушали.
Это не означает, что у меня вообще не было никаких конфликтов с руководством. Один из моих начальников, заместитель заведующего строительного отдела ЦК, много пил, позволял себе более чем странные выходки. Однажды я взял дежурную машину и поехал в больницу навестить близкого друга. Выхожу из больницы, машины нет. Позвонил дежурному главка, и тот мне сообщил, что этот товарищ, узнав, куда я поехал, накричал на него и велел машину немедленно отозвать назад. Ему вдруг срочно понадобилась она для какого-то одного знакомого. Это я до сих пор помню. Иногда меня подставляли, когда интриговали из зависти. Но зла особенно не помню, даже некоторым семьям покойных начальников, огорчавших меня в прошлом, чем могу - помогаю.
Самые трудные моменты в жизни связаны с принятием решений политических. Так было дважды, в августе 1991 года, в сентябре-октябре 1993 года, когда поддержал президента России, о чем расскажу ниже. Внутренне мне эти решения давались труднее, чем многим: ведь по ту сторону баррикад стояли подчас близкие мне люди, и по-человечески было жалко их.
Меня всегда окружали сильные личности: то был мой принцип. Я не боялся, что кто-то из них мог оказаться более эрудированным, компетентным, лучше меня разбираться в отдельных вопросах. Пусть высказывают свое мнение, пусть спорят. Но не выношу, когда мне предъявляют ультиматум: если не по-моему, все брошу и уйду.
Со мной работали заместителями такие люди как Борис Никольский, в прошлом второй секретарь ЦК Компартии Грузии, первый вице-премьер правительства Москвы; Леонид Бибин, бывший председатель Госстроя, и другие руководители. Всё это разные люди по своему прошлому положению, политическим взглядам, характеру, возрасту. Но их объединяет компетентность. Я сам подбирал их.
В жизни сложилось так, что имел дело со многими талантливыми людьми. Первый мой начальник участка инженер Добровольский, о нем я уже говорил, был настоящий организатор, крупный инженер, замечательный человек. А выше той скромной должности не поднялся. Когда работал в Апатитах, брал пример с Солодовникова, служившего для меня недосягаемым авторитетом.
Считаю учителями инженеров Михаила Басса, лауреата Ленинской премии, Аркадия Муравина, оба они были награждены орденами Ленина, которые за красивые глаза не давали. Помог постичь стиль аппаратной работы, дипломатии Анатолий Ефимович Бирюков. Его первый заместитель Юрий Андреевич Молчанов научил руководству, умению выделять то, что относится к инженерным проблемам, системно строить рабочий день.
* * *
...Когда сняли Хрущева, я работал главным инженером Калужского СМУ. Тогда это событие не произвело на меня сильного впечатления. Я был далек от силового поля, генерируемого Никитой Сергеевичем. И не думал, что когда-нибудь моя дорога пересечется с дорогой первых лиц Москвы и государства.
Теперь, на склоне лет, имея возможность сравнивать содеянное разными руководителями, хочу в заключение еще раз сказать, как много сделал Хрущев для нашего города, пока я набирался опыта в угольном разрезе, на руднике, в метро...
С его именем нельзя связывать только "хрущобы". О замечательных Лужниках шла речь в предыдущей главе, ими Москва гордится. Это не единственный проект национального масштаба, повлиявший на многие сооружения страны. Назову еще три проекта, каждый из которых стал вехой в градостроительстве. Во-первых, Дворец съездов. Вместо утопического Дворца Советов с Большим залом на двадцать тысяч зрителей, библиотекой в голове статуи Ленина и прочих фантастических затей, Хрущев дал архитекторам задание вполне реальное. Строители всего за 16 месяцев, точно в установленный срок, воздвигли громадное здание объемом 400 тысяч кубов. В нем, кроме главного зала, 800 помещений, в том числе банкетный зал.
Тогда Хрущев не вмешивался в замысел архитекторов, не гнался за грошовой экономией, поэтому рядом с Большим Кремлевским дворцом возник хрустальный Дворец с пилонами из белого камня. Они не только украшают фасады, но и служат опорами. Хотя и говорят, что этот дворец "стиляга среди бояр", но, по-моему, ансамбль Кремля обогатился, в ХХ веке традиция обновления, свойственная ему, - не прервалась.
На месте фундамента незавершенного высотного здания в Зарядье Хрущев санкционировал строительство гостиницы с концертным залом. Как и Дворец Съездов, она рассчитывалась на 6 тысяч человек. Имелось в виду, что этот большой отель, получивший название "Россия", будет использоваться во время партийных съездов. На этот проект Никита Сергеевич повлиял плохо, вынудил архитектора Дмитрия Чечулина снизить высоту потолков, упростить интерьеры.
Не будь Хрущева, вряд ли бы появилась у нас самая высокая в мире Останкинская башня. Он поддержал проект. Тогда пробил час конструктора Николая Васильевича Никитина, корифея железобетонных конструкций. Он водрузил башню на фундамент, заложенный на глубину всего нескольких метров. Из-за этого смелого решения несколько лет шли споры, оппоненты конструктора доказывали, мол, он сделал неверные расчеты. Но Никитин не ошибся. Внутри бетонного стакана натянуты стальные тросы, придающие конструкции прочность, способность противостоять любым ураганам.
Полукилометровая башня внутри заполнена аппаратными залами, в ней же находится ресторан "Седьмое небо" с вращающимся полом. И этот замысел реализован без помощи иностранцев, силами московских строителей. Осенью 1967 года с башни начало вещание Центральное телевидение. Эти передачи Хрущев мог наблюдать дома как пенсионер союзного значения.
