Этот проспект был предопределен Генпланом 1935 года. На Западе города по трассе Можайского шоссе возник широкий красивый проспект. Его предполагали назвать именем Сталина. По этому пути следовала машина вождя из Кремля на "Ближнюю дачу". По обеим сторонам магистрали сооружали монументальные жилые дома, не жалея денег на украшения фасадов.
Возникли новые кварталы в Филях, Мазилове, Кунцеве. А нормальной связи с центром не было. Транспорту между проспектом и Центром дорогу преграждали дома старого Арбата, его переулков. Поэтому решили несколькими из них пожертвовать, чтобы дать машинам прямой, широкий путь.
Новый Арбат был важнейшим объектом треста Горнопроходческих работ, здесь мы перекладывали подземные коммуникации. И провели под землей просторный тоннель, подземную улицу. О тоннеле мало кто знает, но это фактически еще один Арбат. Длина высокого и широкого проезда - километр! По этой скрытой от глаз прохожих улице могут ехать в два ряда грузовые машины.
Есть у подземной дороги проход для рабочих магазинов, ресторанов, протянувшихся от Серебряного переулка до Садового кольца. Есть платформы, к которым могут подъезжать машины с товарами, продуктами. С одной стороны вся эта улица под землей - сплошная платформа, разделенная на отсеки между владельцами наземных учреждений. Свет, свежий воздух не дают чувствовать, что ты в подземелье.
При Хрущеве начали строить крупные эстакады и тоннели, каких прежде не было в центре. Путепроводы перебрасывались над площадями, руслами важнейших автомагистралей. Тоннели прокладывались под ними. И здесь, на возведении эстакад и тоннелей, наш трест выполнял горнопроходческие работы. Хрущев поддержал идею проектировщиков, задумавших на всем 15-километровом Садовом кольце транспортные развязки. Это дорогие и сложные инженерные сооружения. Нужно время и значительные усилия, чтобы их соорудить. Но только они позволяют машинам ехать, а не простаивать перед светофорами.
В те годы Садовое кольцо превратилось в протяженную строительную площадку. Тогда появился тоннель на площади Маяковского, эстакада на Самотеке, тоннель и эстакада в районе Таганки, тоннель на Серпуховской и Октябрьской площадях, под Новым Арбатом. Но завершить задуманное не удалось до конца по причинам большой политики, о чем в газетах никто не писал. Деньги потребовались для пушек...
* * *
На Серпуховской площади, где наше СУ занималось тоннелем, я впервые увидел председателя исполкома Московского Совета Владимира Федоровича Промыслова. Он сменил на этом посту ставленника Никиты Сергеевича крупного строителя военных и военно-морских, химических предприятий Николая Александровича Дыгая, бывшего министра строительства СССР. До того как перейти на работу в Москву, он в ранге министра возглавлял Комиссию Совмина СССР по капитальным вложениям.
Хрущев считал, во главе исполнительной власти Москвы непременно должен стоять строитель. На этой должности Дыгай пребывал всего два года. Когда он в 1963 году в расцвете сил умер, ему на смену пришел другой строитель.
Москву Промыслов хорошо знал, он - коренной москвич. В молодости университетов не кончал, после школы работал слесарем, прорабом, начальником производственного отдела. Все это было до того, как его, по практике тех лет, резко выдвинули с низов на руководящую работу. Пять лет Владимир Федорович избирался секретарем Московского горкома. В роли секретаря МГК занимался строительством и учился заочно в Московском строительном институте, МИСИ. Диплом инженера получил в 48 лет. Промыслова Хрущев назначил первым начальником Главмосстроя. И был им очень доволен.
До того как занять кабинет на пятом этаже в Моссовете, будущий "отец города" успел поработать главой Госкомитета по делам строительства РСФСР, заместителем председателя правительства Российской федерации.
На все эти высокие посты Промыслова выдвигал один и тот же человек Хрущев. Не могу еще раз не вспомнить о нем. В прошлой главе шла речь о его записке в Кремль, к которой была приложена докладная инженера Садовничего.
После одобрения Сталиным, Хрущев основал два новых завода, на Пресне и в Люберцах, выпускавших сборный железобетон с высокой по тем временам производительностью 80-120 тысяч кубометров в год. Таким образом, идею типового домостроения подкрепили материальной базой. Создали ее вопреки мнению ведущих московских зодчих, пользовавшихся уважением Хрущева, давно знавшего Щусева, Жолтовского и других мастеров, проявивших себя еще в дореволюционной России. Резко против сборного железобетона выступала высшая строительная инстанция - Госстрой СССР. Там полагали, поскольку "за границей этого нет", то и нам не следует заниматься новым делом.
Хрущеву было известно, такой довод со ссылкой на заграницу раздражал вождя в Кремле, боровшегося с "преклонением перед Западом". "Я знал эту черту Сталина и решил ее использовать, - вспоминает Никита Сергеевич в мемуарах, - именно в таком духе составил записку в ЦК". Расчет оказался верным. На этой докладной Сталин наложил резолюцию:
"Очень интересная записка, расчеты я считаю правильными и вас поддерживаю".
Так, оказывается, давно заложены краеугольные камни в фундамент индустриального домостроения...
Сейчас те решения кажутся отнюдь не героическими, ничем не примечательными. Однако тогда пришлось Хрущеву разыграть сложную комбинацию. При неверном ходе можно было крупно проиграть. Против него выступал, как сказано, Госстрой СССР, а курировал это ведомство всесильный шеф госбезопасности Лаврентий Берия. Он не давал в обиду "своих".
Руководитель Госстроя, будучи в США, увидел там, как широко применяется, можно сказать торжествует, монолитный железобетон. Поэтому, глядя на Америку, считал начинание московских руководителей "сложным, нерациональным и непрогрессивным". Не поддержали Хрущева светила науки в области железобетона, в любой момент готовые дать Сталину отрицательное заключение.
Придет время, думаю, в Москве установят памятник Хрущеву как человеку, открывшему не только двери лагерей. Но и совершившему переворот в градостроении. Несмотря на все его ошибки, за которые мы теперь расплачиваемся, снося "хрущобы"...
* * *
После отставки Хрущева Промыслов пошел по намеченному им пути. Индустриальное домостроение стало делом его жизни, он руководил исполкомом Московского Совета рекордно долгий срок - почти четверть века. При нем Москва стала громадной строительной площадкой.
На Серпуховской площади пояснения Промыслову давал начальник управления дорожно-мостового строительства Георгий Алексеевич Голодов. Я стоял близко от них, слышал, что говорил Голодов, что спрашивал Промыслов, какие делал реплики. Глава Моссовета произвел на меня впечатление руководителя, детально разбирающегося в строительстве.
Стоя тогда близко от него, не знал, пройдут годы и - буду отдыхать с Владимиром Федоровичем в Барвихе и Сочи, общаться с ним. И, конечно, не думал в котловане на Серпуховке, что меня назначат на место, которое занимал Голодов. До службы в управлении он пребывал на посту заместителя председателя горисполкома. Но резко пошел на понижение, поскольку, как тогда говорили, "погорел на даче".
Дачу построила министр культуры СССР Екатерина Алексеевна Фурцева. Как теперь стало известно, она заплатила за нее 25 тысяч рублей, все расходы подкреплялись документально. Ее, однако, подвергли проработке в ЦК партии. Деньги Фурцевой вернули, но дачу конфисковали. Этого унижения, которому ее подвергли бывшие товарищи по Политбюро, она пережить не смогла.
Сегодня со всех сторон Москвы на магистралях, в деревнях и селах ближнего Подмосковья выросли, как грибы после обильного дождя, каменные, двух-, трех-, четырехэтажные замки с башенками, загородные дома стоимостью в сотни тысяч долларов. На этом фоне злосчастная дача Фурцевой кажется хижиной. Екатерина Алексеевна несколько лет избиралась первым секретарем Московской партийной организации, была в числе тех, кто помог Брежневу стать во главе КПСС. Но потом между ними пробежала кошка. Единственную женщину в составе Политбюро за всю историю партии вывели из аэропага, назначили министром культуры СССР.
Когда происходило судилище по поводу дачи, возник вопрос - кто ее построил. Вот тогда и наказали без вины виноватого Голодова.
(Подробно на этой истории с дачей останавливаюсь потому, что мне по роду службы приходилось позднее выполнять указания, связанные со строительством дач руководителей СССР. Частных фирм тогда не существовало, поручения давались строительным организациям исполкома Моссовета.
Занимался я дачей, которую, в частности, построили для дочери Генерального секретаря ЦК Галины Брежневой и ее мужа генерал-полковника Юрия Чурбанова. О нем шла речь в первой главе.
После смерти Брежнева по испытанной схеме ЦК партии и органы взялись за родственников покойного. На даче провели обыск. Генерала судили и отправили на долгий срок в лагерь. Но когда шел суд, никто не поинтересовался в ЦК, кто из руководителей исполкома строил дачу. Время наступило другое...)
