Синьора Боатти хлопотала на кухне, складывая тарелки в мойку и тихо напевая себе под нос: «Любимый, дай мне тот платочек».
– Но после рождения девочек она закурила пуще прежнего. Сейчас вернулась к своей норме – полторы пачки в день.
– «Нацьонали»?
– Почему «Нацьонали»? – Боатти рассмеялся. – «Мальборо». «Нацьонали» нынче курят только люди привилегированные вроде вас.
– Я не курю уже много лет.
– Поэтому вы и сосете столько леденцов, комиссар?
– За последние десять лет я выкурил всего три сигареты. – Как бы в подтверждение тому Тротти достал из кармана леденец и сунул его в рот. – Мне нужен сахар.
– Похоже, вы очень понравились моей жене.
– Ну, это только женская интуиция. Ей не доводилось со мной работать. И она не собирается писать книгу о полиции.
– В начале 70-х мы, студенты, курили «Альфу», «Сакс» и «Калипсо». Смесь соломы с навозом. Но никотина в них было порядочно.
Тротти кивнул.
– Потом правительство увязало цену этих «Нацьонали» без фильтра – вместе с хлебом, кофе и другими продуктами первой необходимости – со стоимостью прожиточного минимума. – Боатти широко улыбнулся. – И в то время как цены на все другие товары летели вверх, правительство, чтобы сбить показатели инфляции, оставило «Нацьонали» в покое. Лет пятнадцать уже пачка «Нацьонали» стоит меньше 300 лир – меньше, чем телефонный звонок. Ничего удивительного, что из продажи «Нацьонали» пропали. Слишком они дешевые. В табачных магазинах вам их не найти. Самые дешевые из остальных сигарет – «Эспортацьоне». А они стоят уже 1400 лир.
– Да, чтобы достать сейчас «Нацьонали», нужно иметь друзей в государственной табачной промышленности или работать в полиции нравов. – Тротти подлил себе минеральной воды. Ему захотелось спать. – Слава Богу, я могу обходиться леденцами.
– От леденцов вы мягче не становитесь, комиссар.
– Слишком долго я живу в этой стране, чтобы ожесточиться, – сказал Тротти и прибавил: – Очень обидно за вашу книгу, Боатти.
– Значит, стали от них циничнее.
– Не будь ты циничным, тебе и голову из воды не высунуть. Только не в Италии, где за всем стоят интересы политики и власти. Даже за ценой на сигареты. – Тротти помолчал. – Что вы решили делать со своей книгой?
– С книгой?
– Если Розанна жива, необходимость писать книгу о полиции вроде бы отпадает. Немного обидно, конечно.
– Я буду счастлив видеть целой и невредимой Розанну. – Обезоруживающая улыбка. – И ничто не остановит меня написать книгу о полицейском – об удачливом комиссаре, завершающем свою блестящую многолетнюю карьеру.
– Открытки или чего-нибудь еще вы от нее не получали, Боатти?
– Книгу о человеке и о провинциальном городе.
– Розанна никак с вами не связывалась?
Боатти перестал улыбаться.
– Я вам уже говорил, что, уезжая на праздники, она писала редко.
– И не звонила?
– Нет.
– Тогда почему она написала синьоре Изелле?
– Они подруги. – Боатти посмотрел на Тротти. – Вы по-прежнему думаете, что она хотела обеспечить себе алиби?
– Открытку – и дату ее отправления – можно использовать как свидетельство того, что во время смерти сестры в городе ее не было. Очень удобно.
– Вы и вправду думаете, что Розанна способна убить сестру? – Боатти покачал головой. – Вы и впрямь слишком циничны. А может, вы просто ее плохо знаете.
– Вы сами же говорили, что Марию-Кристину она ненавидела.
– Но не до такой степени, чтобы проламывать сестре череп.
– Цинизм – это та цена, которой я вынужден расплачиваться за свою работу. Всегда предполагаю в людях самое худшее – до тех пор, пока не выясняется обратное. – Тротти фыркнул. – Но такое бывает редко.
– Благодарю за комплимент.
Тротти опустил голову.
– Вы же знали Розанну, комиссар.
– Я вообще не уверен в том, что человека можно постичь до конца. Люди зашифрованы. Иной человек – айсберг, и ты видишь только его верхушку. Насчет всего остального можно лишь строить догадки. Мы одиноки, Боатти. Все мы одиноки. Вы, похоже, этого не понимаете. Значит, вы еще слишком молоды.
– Вы думаете, что, если я моложе вас, страдание мне неведомо?
– Одинокими мы рождаемся, Боатти, и одинокими умираем. И всю жизнь думаем… надеемся, что можно завязать какие-то отношения. Прочные отношения. Но даже самые прочные отношения преходящи. Одна лишь разлука – благо.
– Это работа вас так вымотала? Вам и в самом деле пора на покой.
– А дальше что? – Тротти покачал головой. – Книгу писать?
– А сами вы никогда прочных отношений не завязывали?
Тротти усмехнулся.
– Мне казалось, что я знаю свою жену, Боатти. Двадцать с лишним лет прожили вместе. Прекрасная жена, прекрасная дочь. Я искренне верил, что все мы счастливы. – Он звякнул во рту леденцом. – Теперь моя жена живет в Америке. Счастлива? Сейчас, может, и счастлива. Но теперь-то я понимаю, что со мной она счастлива никогда не была.
– Вам следовало бы понять это вовремя.
– Я верил лишь в то, что меня устраивало. – Тротти снова звякнул леденцом о зубы. – Книга о полицейском? Пожалуй, выйдет не очень интересно.
Боатти махнул рукой в сторону книжных полок.
– У меня в запасе всегда несколько проектов. А кроме того, дело ведь еще не закрыто.
– Для вас, Боатти, может быть. Для меня оно уже закрыто.
Боатти поднял брови и покосился на Тротти.
– Преданность, дружба… Мне кажется, все что мог я для Розанны Беллони сделал. Я думал, что она мертва, но меня ввели в заблуждение. Не исключено даже, что нарочно… Не знаю. Зато точно знаю, что насолить за это время я успел многим. И не только начальнику квестуры. Пора в отпуск. Все мне только об этом и говорят, да сейчас я и сам не прочь. – Тротти зевнул и запоздало прикрыл рот рукой. – Вы не возражаете, если я минут на пять прилягу на кушетку. Такая жара.
– Конечно, ложитесь.
– Ваша жена отменно готовит.
– Если хотите, можете устроиться в детской. Там прохладнее.
– Не нужно мне было пить «гриньолино». От красного вина меня всегда клонит ко сну, – сказал Тротти и, словно продолжая какую-то свою мысль, прибавил:
– Никак не могу взять в толк эту открытку.
– Какую открытку, комиссар?
– Обычно Розанна не пишет. – Тротти пожал плечами. – Если она не пишет вам, то, думаю, и другим писать не любит. Пусть хоть синьоре Изелле. В этой открытке что-то искусственное.
– Видите ли, Розанна в душе немножко поэт.
– Если б Розанна вдруг захотела опоэтизировать красоты дельты По, она бы написала письмо. Но эта открытка… – Он опять зевнул. – Как будто списана с какого-нибудь путеводителя. – Тротти покачал головой. – Минут пять вздремну. Эта жара…
– Комиссар, Розанна никогда не смогла бы убить свою сестру.
– Это вы так думаете.
– Я ее прекрасно знаю.
– Если она жива, рано или поздно она объявится. И тем скорее, чем раньше известие о смерти Марии-Кристины попадет в газеты. А когда она объявится…
– Да?
– Можете не сомневаться – алиби у нее будет. У нее найдется неопровержимое доказательство, что во время смерти сестры ее в городе не было.
Китайская триада
Короткий отдых и душ.
Тротти покинул дом на Сан-Теодоро в половине пятого.
Боатти, собравшийся в редакцию газеты «Провинча падана», согласился проводить его до проспекта Кавур.
– Что вы теперь намерены делать, комиссар?
Тротти улыбнулся. Он развернул ревеневый леденец, положил его в рот и переспросил:
– Что делать?
– Розанна жива и здорова и, судя по всему, отдыхает где-нибудь в дельте По. Как вы сами сказали, рано или поздно она объявится.
– Я собираюсь позвонить в Болонью дочери и узнать, как она себя чувствует: у нее в любую минуту могут начаться роды. Потом я собираюсь прибраться на своем рабочем столе в квестуре и попрощаться с друзьями. Вечером выберусь куда-нибудь поужинать и, может быть, даже схожу в кино. Я уже давно ничего не смотрел. А завтра у меня будет небольшой праздник. Пора сматываться из этого города – что мне все так настоятельно и советовали. Выведу из гаража машину, залью в двигатель масло и проверю колеса. И в шесть утра, до того как начнется столпотворение на автостраде, отправлюсь в Гардезану.
– Куда?
– У моей жены на озере Гарда есть вилла. Мне нужно отдохнуть и выбраться из этой… – он посмотрел на Боатти, – из этого тропического пекла.
– Это случайно не та самая Гардезана, где жил Лоуренс?
– Какой Лоуренс?
– Д.Г. Лоуренс, английский писатель.
– Вам лучше спросить у моей жены. Она в деревне всех знает.
– Она там и живет?
– Моя жена в Америке – в Эванстоне, штат Иллинойс. – Блеклая улыбка. – Изобретает новые сорта сахарина для какой-то крупной американской химической фирмы. Она там очень счастлива.
