— Как ты сказал?
Суханов помолчал.
— Это очень даже просто: сразу все ёлки снять и воткнуть вокруг самолёта… А его затянуть пологом, и со стороны противника будет похоже на островок…
— Им покажется, что самолёт исчез, а остров на месте? — Горюнов сначала усомнился. Но вскоре он уже подсчитывал ёлки, прикидывал в уме расстояние от островка до самолёта и представлял его внешний вид со стороны фашистов.
Скоро рискованный план был продуман во всех деталях.
Выслушав его, разведчики молча принялись действовать. Веселов уполз за маскировочным полотном. Суханов с Дежневым подрылись к ёлкам и начали их подрезать. Ёлок оказалось всего восемнадцать штук. Семь средних и одиннадцать совсем маленьких, но с густыми ветвями.
Приготовив ёлки так, чтоб они сломались от легкого нажима, вернулись к самолёту, прокладывая под снегом норы.
Пришлось подождать Веселова. Когда он явился, притащив с собой маскировочный полог, они оползли самолёт и расстелили полог, присыпав его по краям снегом.
И вот набежало новое облако. Всё вокруг потемнело. Снег посыпался обильно и шумно, сухой, крупный.
Не сговариваясь, Суханов и Горюнов поднялись, сломали как можно больше ёлок и бросились к самолёту. Навстречу им промчались, как тени, в своих белых халатах разведчики.
Ёлки ломались с легким хрустом и переносились к самолёту, словно по воздуху. Суханов и Горюнов с кошачьей ловкостью взобрались на самолёт и натягивали на него тонкое полотнище, стараясь не застучать, не заскрипеть.
Это были опаснейшие минуты. Облако могло пронестись слишком быстро и открыть подвижной белесый занавес снегопада раньше, чем станет на место необычайная декорация…
Две-три ёлки, оставшиеся на своем месте, стоили бы жизни всем четырём людям.
Но разведчики действовали быстро и точно. Когда облако пронеслось и луна щедро озарила озеро своим холодным сиянием, они уже лежали под белым пологом, держа в руках последние ёлки.
Теперь всё зависело от того, насколько искусственный остров похож на настоящий.
С вражеской стороны возник ослепительный сноп света. Прожектор… Сейчас же по нему ударили наши пушки. Прожектор погас. Заговорили фашистские орудия. Началась артиллерийская дуэль.
Четыре человека облегченно вздохнули. Теперь хоть стучи, хоть смейся — не услышат. Над тонким брезентом с надрывным стоном пролетали снаряды. На земле с дребезгом рвались мины. Гулко трескались расколотые деревья, и глухо ухал взорванный лёд. Вся ночь наполнилась таким хаосом диких звуков, что оглушённые разведчики стали громко разговаривать.
Суханов, забравшись на мотор, забыл обо всем остальном. После долгой возни он вскрикнул от радости и показал Горюнову пулю — виновницу его вынужденной посадки. Суханов подносил её к глазам и рассматривал эту приплющенную пулю с восторгом, с каким ребенок рассматривает вырванный больной зуб.
Разведчикам казалось, что моторист и лётчик работают слишком медленно. Ведь скоро рассвет, и тогда вся хитрая проделка может раскрыться.
— Ну как, машина-то к утру взлетит?
— К утру взлетит, — весело ответил Суханов.
Разведчики поняли, что ремонт раньше утра не кончится. Им тоже нашлась работа. Пришлось ещё раз сползать к своим и притащить термосы с горячим маслом, которые привезла аварийная команда.
Таща за собой термосы, разведчики проделали в снегу две глубокие полосы. И недаром. Они пригодились.
Ремонт был закончен действительно к утру. Когда стала на место последняя трубка, Суханов стал прогревать мотор, поливая его горячим маслом.
Рассвет поднялся над лесом, озаряя полнеба. По ничьей земле пошли розовые блики. Порозовел снег, порозовели восковые лица убитых.
С вражеской стороны посмотрели и не увидели самолёта.
И остров стоял на месте, и убитая лошадь лежала, как прежде. А самолёта не было. Две широкие полосы тянулись к лесу.
Значит, самолёт утащили, несмотря на заградительный огонь, обманув бдительность наблюдателей.
Досада охватила фашистских артиллеристов. Грохнул залп четырехорудийной батареи, и в том месте, куда уводил след, взлетели вверх деревья с корнями и ветвями, поднятые четырьмя смерчами. Фашистские артиллеристы с полчаса молотили по пустому месту.
А под брезентом ликовали разведчики.
Самолёт был готов. Залезая в кабину, Горюнов приказал разведчикам уходить. Они бросились в снег и поползли быстро, как белые ящерицы. А Суханов раскручивал винт.
— Контакт!
— Есть контакт!
Это пришлось проделать раз десять.
Наконец мотор фыркнул, как застоявшийся конь, самолёт задрожал, ожил, зашевелил закрылками, готовый взлететь…
— Ну, Саша, прощай! — закричал Суханов.
— А ты? — спросил его жестом Горюнов.
— А я и пешой не отстану!
Суханов, отвернувшись от вихрей, поднятых пропеллером, довольно отирал пот и не замечал самого страшного…
Потоки воздуха сорвали маскировочный полог и начали валить ёлки… Они падали одна за другой и открывали оживший самолёт и плотную фигуру моториста…
Ближайший вражеский пулемётчик застрочил из пулемёта.
Суханова словно обожгло. Две пули попали в живот. Он согнулся пополам и сел в снег.
За рёвом мотора Горюнов не слышал стрельбы. Трогая с места, он выглянул из кабины и хотел помахать на прощание рукой товарищу, но увидел бледное лицо моториста.
— Что с тобой? Жора, ты ранен? — закричал Горюнов.
Суханов махнул рукой.
Горюнов всё понял. Он выскочил из машины, подсадил Суханова в самолёт. Громоздкий моторист заполнил тесную кабину, рассчитанную только на одного. Второму втиснуться было невозможно. Тогда Горюнов сбросил с себя комбинезон, сел к мотористу на колени и, крикнув:
— Жора, обними крепче! — порулил по озеру зигзагами, увиливая от пуль и снарядов противника.
А когда мотор достаточно разогрелся, пошел на взлёт. Друзей окутал снежный вихрь, самолёт рванулся вперёд, быстро набирая скорость, и, взлетев, поднял тучи снежной пыли, как заночевавший в снегу тетерев. Его чудесное появление видели с той и с другой стороны. На наших позициях это вызвало смех и восторг. Противник увидел, как его обидно обманули, и обрушил на место взлёта весь свой гнев. Чёрные столбы разрывов затанцевали там, где стоял самолёт.
…В это зимнее утро, лишь только рассвело, мотористы проводили истребителей в очередной боевой вылет.
Наступил срок возвращения, и они, как всегда, высыпали на аэродром. После обычного ожидания опять раздался крик:
— Летят, летят!
Показались самолёты. Мотористы быстро пересчитали их.
— Девять! — крикнул кто-то. — Все дома!
И вдруг показался десятый самолёт.
— Смотрите, один лишний!
Зенитчики сразу направили на него дула своих пушек и пулемётов — не чужой ли?
Не делая положенного круга, он спустился на аэродром и подрулил к линейке. Из самолёта выскочил Горюнов в одной гимнастёрке и бросился прямо в палатку мимо удивлённых бойцов.
— Я замерзаю, — крикнул он, — а там Жора!
Мотористы подбежали к самолёту. В кабине чернел полушубок Суханова.
— Жора! — закричал Чалкин. — Это ты, Жора?
Суханов не отзывался. Толпа окружила машину.
Подсаживая друг друга, мотористы полезли в кабину, и вдруг Чалкин крикнул:
— Носилки!
Возвращение своего брата Валя почуяла сердцем. В это утро она возилась на кухне, помогая повару, и всё пела. Вышла на крыльцо, увидела лишний самолёт в воздухе и бросилась на аэродром, как была, в гимнастёрке.
В это время из кухни вышел повар, неся термосы, наполненные кофе и какао. Под мышкой он тащил полушубок для Вали. Поставив термосы на салазки, сказал:
— Ты где же, канареечка? На аэродроме ждут горячий завтрак.
Но Валя, забыв про свои обязанности, бежала налегке к аэродрому. За поворотом дороги перед ней открылось лесное озеро, всё испещрённое следами лыж.
Бойцы стартовой команды затаскивали в гнездо самолёт её брата. Она чуть не закричала «ура» от радости. Вдруг ноги её подкосились, и она села прямо в снег. Навстречу санитары тащили носилки. В них лежал кто-то, накрытый с головой меховым одеялом. Бледная Вера Ивановна шла рядом.
"Саша?" — пронеслось в мозгу.
Но в это время сам Сашка, живой и задорный, подскочил к ней, лохматый, как медвежонок, в своих великоватых унтах и меховом комбинезоне. И, не стесняясь людей, обнял её.
— А кто же это? — спросила Валя, не в силах оторвать глаз от носилок.
— Да Суханов же, раненый, — крикнул ей, как глухой, в ухо её брат, — и как мы прилетели вдвоём, чудо! Я на коленях у него сидел, как маленький… Ты понимаешь…
Не дослушав его сбивчивых слов, Валя подбежала к раненому и откинула с его лица одеяло.
— Жора, это я, Валя… Тебе трудно? Ты сильно ранен?
— Да… шальная пуля… Иду на вынужденную посадку, — попытался улыбнуться Суханов. — На вот тебе на память… — Он разжал руку, и из неё выпала кривая поцарапанная пуля, подбившая самолёт.
