Тут она обернулась к Кэтрин и, заговорщицки прикрывшись ладошкой, очень громким шепотом спросила:
– А твой друг пишет ?
– Мистер Денем, – ответила Кэтрин громко и внятно, – пишет для «Обозрения». Он юрист.
– Ах да, чисто выбритый подбородок, подчеркивающий выразительность линии губ! Я сразу их узнаю, юристов. Они мне как родные. Мистер Денем…
– В прежние времена они часто к нам захаживали, – вставила миссис Милвейн. Ее звонкий, с серебристыми переливами интонаций голос звучал с мелодичностью старинного колокола.
– Вы говорили, что живете в Хайгейте, – продолжила миссис Милвейн. – Скажите, может, вы знаете: дом под названием «Прибежище в бурю» еще существует? Такой обветшалый белый особняк с садом.
Ральф покачал головой, и она вздохнула:
– Ох, нет. Наверное, его уже давно снесли, как и остальные старые дома. А когда-то там были такие милые улочки! Знаешь, именно там твой дядя встретил твою тетю Эмили, – сказала она Кэтрин. – Они вместе возвращались домой по тамошним улочкам.
– «И майский цвет на шляпке женской», – продекламировала миссис Кошем.
– А в следующую субботу у него в петлице были фиалки. Вот так мы и догадались.
Кэтрин засмеялась и посмотрела на Ральфа. Он, похоже, задумался. И что такого глубокомысленного он мог найти в этой давней сплетне? Ей стало даже жаль его немного.
– Вы всегда называли дядю Джона «бедняга Джон». А почему? – спросила она, подкидывая тетушкам тему для дальнейших разговоров, и те охотно за нее ухватились.
– Так его называл отец, сэр Ричард. «Бедняга Джон», или «наш дурачок», – поспешила сообщить миссис Милвейн. – Остальные мальчики были умницы, а он ни разу не смог выдержать экзамена – в результате его отправили в Индию, бедняжку. Тогда это было долгое путешествие. Вам давали комнату, и нужно было самому там прибирать. Правда, потом давали дворянство и пенсию, – добавила она, обращаясь к Ральфу, – но только уже не в Англии.
– Да, – подтвердила миссис Кошем, – это вам не Англия. Тогда мы думали, что быть судьей в Индии – все равно что быть судьей графства у нас. «Ваша честь» – весьма привлекательный титул, но, конечно, не самый блестящий. Как бы то ни было, – вздохнула она, – когда у человека жена и семеро детей, а имя его отца людям уже мало что говорит, – что ж, приходится мириться с тем, что есть.
– Как мне кажется, – произнесла миссис Милвейн доверительно, – Джон достиг бы большего, если б не его жена, твоя тетушка Эмили. Она добрая женщина и, разумеется, преданная, но совершенно не амбициозна, а если жена не питает амбиций в отношении мужа, особенно в судейской среде, то его клиенты очень скоро об этом узнают. В молодости, мистер Денем, мы говорили: хотите узнать, кто из ваших знакомых станет судьей? Тогда взгляните на его избранницу. Так оно было, и, полагаю, так будет всегда. Не думаю, – добавила она, подводя итог своим довольно сумбурным высказываниям, – что мужчина может быть счастлив, если не преуспеет в своей профессии.
Миссис Кошем одобрила эти рассуждения со своей стороны чайного столика – сперва величественным кивком, затем следующим замечанием:
– Да, мужчины устроены иначе, чем женщины. Думаю, Альфред Теннисон в этом был прав, как и во всем остальном. Как бы мне хотелось, чтобы он жил подольше и успел написать «Принца» в продолжение «Принцессы»! Признаюсь, «Принцесса» меня немного утомляет. Нужно, чтобы кто-то показал, каким может быть правильный мужчина. У нас есть Лаура и Беатриче, Антигона и Корделия, но нет мужчины-героя. Что вы об этом думаете, мистер Денем, – как поэт?
– Я не поэт, – ответил Ральф добродушно. – Я просто стряпчий.
– Но вы ведь и сочиняете тоже? – требовательно вопросила миссис Кошем, боясь лишиться бесценной находки – молодого человека, который действительно любит литературу.
– В свободное время, – заверил ее Денем.
– В свободное время! – повторила миссис Кошем. – Разумеется, это доказывает вашу любовь к литературе.
Она прикрыла глаза и представила себе пленительную картину: безработный стряпчий в съемной мансарде пишет бессмертные поэмы при свете огарка. Но романтика, которой овеяны образы великих писателей и их творения, для нее была не пустым звуком. Она всюду носила с собой карманный томик Шекспира и уверенно шествовала по жизни, вооруженная словом поэта. Насколько она вообще видела реального Денема, а не путала его с вымышленным литературным персонажем, судить трудно. Литература властвовала даже над ее воспоминаниями. Вероятно, она сравнивала его с какими-то героями старинных романов, потому что уже через минуту очнулась и произнесла:
– Хм, Пенденнис, Уоррингтон… Нет, я никогда не прощу Лору [54] , – решительно заявила она. – За то, что она все же не вышла за Джорджа. Джордж Элиот [55] сделала практически то же самое: ее Льюис был карликом с лицом жабы и повадками учителя танцев. И чем ей Уоррингтон не угодил: умен, страстен, романтичен и знаменит, а связь та была результатом юношеской глупости. Признаюсь, Артур мне всегда казался слишком фатом; не понимаю, как Лора могла его предпочесть. Однако вы, кажется, говорили, что служите стряпчим, мистер Денем, и я хотела бы задать вам пару вопросов о Шекспире.
Она с некоторым трудом достала потрепанный маленький томик, открыла и помахала им.
– Сейчас говорят, что Шекспир был юристом. Говорят, именно поэтому он так хорошо знал человеческую природу. Превосходный пример для вас, юноша. Изучайте своих клиентов, мистер Денем, и я уверена – однажды этот мир станет лучше. А сейчас далеко ли мы продвинулись, как вы считаете? Стали мы лучше или хуже?
В ответ на призыв описать сущность человечества в нескольких словах Ральф решительно ответил:
– Хуже, миссис Кошем, намного хуже. Боюсь, обычный человек – плут.
– А обычная женщина?
– Обычные женщины мне тоже не нравятся.
– Ах, Господи, я и не сомневаюсь, что так оно и есть! – вздохнула миссис Кошем. – Свифт бы с вами наверняка согласился.
Она глянула на него повнимательнее и решила, что в изгибе его бровей определенно чувствуется сила. Да, ему бесспорно следует посвятить себя сатире, подумала она.
– Чарльз Лавингтон, если вы помните, был стряпчим, – вмешалась миссис Милвейн, которая считала пустой тратой времени разговоры о вымышленных персонажах, когда для этого есть люди вполне реальные. – Но ты, Кэтрин, его, наверное, не помнишь.
– Мистера Лавингтона? Конечно, помню! – сказала Кэтрин, подключаясь к разговору. – Тем летом мы снимали дом возле Тенби. Я помню поле, пруд с головастиками и как мы с мистером Лавингтоном сгребали стожки сена.
– Верно, там был пруд с головастиками, – подтвердила миссис Кошем. – Милле [56] делал там эскизы для «Офелии». Говорят, это его лучшая картина.
– А еще я помню цепного пса во дворе. А в сарае висели мертвые змеи.
– Да, и именно в Тенби за тобой погнался бык, – сказала миссис Милвейн. – Но как ты можешь это помнить – хотя, конечно, ты была прелестное дитя. Ах, какие у нее были глаза, мистер Денем! Я говорила ее отцу: она смотрит на нас так, будто прикидывает своим крошечным умом, чего мы все стоим. С ней тогда сидела няня, – продолжала она рассказывать Ральфу с трогательной серьезностью, – неплохая девушка, но жених у нее был моряк, и, вместо того чтобы присматривать за ребенком, она все смотрела на море. Вот миссис Хилбери позволила этой девушке – Сьюзен ее звали – пригласить его пожить в деревне. И эти люди злоупотребили ее добротой, как ни печально такое говорить. Гуляли себе по тропинкам, а коляску с ребенком оставили посреди поля, на котором пасся бык. Из-за красного одеяльца в коляске бык разъярился, и один Господь знает, что могло случиться, если бы проходивший мимо джентльмен не спас Кэтрин!
– Мне кажется, тот бык был обычной коровой, тетя Селия, – заметила Кэтрин.
– Милая, то был огромный рыжий бык девонширской породы, и вскоре после того он забодал кого-то насмерть и был отправлен на бойню. Твоя матушка простила Сьюзен, а вот я бы никогда не смогла такое простить.
– Уверена, симпатии Мэгги были целиком на стороне Сьюзен и ее моряка, – ехидно ответила миссис Кошем. – Моя невестка привыкла полагаться на Провидение при любых затруднениях – и Оно покамест благородно отвечало ее ожиданиям…
– Да, – продолжила Кэтрин со смехом, поскольку ей нравилась в матери эта беззаботность, так возмущавшая остальное семейство. – И матушкины быки в минуту опасности всегда превращаются в мирных коров.
– Что ж, – ответила миссис Милвейн, – хорошо, что теперь тебя есть кому защитить от быков.
– Не могу представить Уильяма в роли защитника от быков, – сказала Кэтрин.
Так случилось, что миссис Кошем вновь достала свой карманный томик Шекспира и в данную минуту обсуждала с Ральфом непонятный фрагмент из пьесы «Мера за меру». До него не сразу дошел смысл сказанного Кэтрин и ее тетушкой, он решил, что Уильям – это кто-то из младших двоюродных братьев, поскольку представлял сейчас Кэтрин ребенком в передничке, – но он невольно прислушивался к их разговору, так что с трудом следил за шекспировским текстом. Через мгновение собеседницы совершенно недвусмысленно заговорили об обручальном кольце.
