Он глубоко задумался. Казалось, даже позабыл о своих гостях. А они не решались нарушить его молчание. Видели — и так человек выложился сверх меры, а говорить явно он не любил и к делу этому не привычен…
— Ох, что это я! Ну и хозяин… — всполошился Нил Алексеевич, придя в себя. — Не хотите немножечко прогуляться? В местную церковь заглянем — там сейчас как раз служба идет. Церковь уникальнейшая — изящная как игрушечка, вся расписана Васнецовым, Поленовым, Серовым, Репиным, Врубелем… всех сейчас не перечту. Это редчайший памятник русской культуры начала века гордость Абрамцево! Ну вот, такое у меня предложение. А потом — на боковую. Вы ведь ночуете у меня?
— Ой, я же Марью Михайловну не предупредила! Там же Слоник! — вскочила Женя.
— Евонька, да ничего не будет со Слоником — Марья Михайловна все сделает как надо. Она же говорила, что ей возиться с ним — только в радость. А мы ей завтра гостинцев из Абрамцево привезем.
— Да, тут магазинчик сувениров хороший, — кивнул Левшин, внимательно наблюдая за девочкой. — Послушай, Женечка, как это так: то этот малый тебя Евой величает, то Женей… Ты сама-то не путаешься? Евгения — по-гречески благородная значит. Что за имя! Век бы носил, будь я дамой… Ты разве благородство вместить в свою душу не хочешь? Весь век будешь искушения поедать?! — его взгляд был и суров, и насмешлив одновременно.
— А как это… поедать? — не поняла Женя.
— Ну, праматерь нашу, Еву, змей-искуситель соблазнил отведать плод от древа познания. А это людям было запрещено Богом. Все им разрешил, в раю поселил, жизнь дал вечную, любовь и свое отцовское благословение… Только велел — этого одного не трогайте. Так нет! Надо было на своем настоять! Нил Алексеевич вскочил и принялся быстро шагать по комнате из угла в угол. — Она — наша мамаша первейшая — не послушалась. И яблочко от запретного древа сгрызла. А кто подначил её на просьбу Отца наплевать, а? Помнишь?!
— Змей-искуситель, — пролепетала Женя, краснея.
— Во-о-от! И с тех пор мы, людишки-то, из рая изгнаны, вечной жизни лишились, как и многого того… о чем мы с вами, грешные, даже помыслить сегодня не можем. Далеко человек от Небес! Не поднять головы и даже мыслию не дотянуться…
Он закурил вторую папиросу прямо от первой и все продолжал мерить комнату быстрыми нервными шагами.
— Все! Понесло меня! Давайте на воздух…
— Нил Алексеевич… — несмело заикнулся Никита. — А вы… мы тут… Сергей Александрович говорил, что можно к вам с просьбой одной обратиться…
— Ну, давай свою просьбу, — затушив окурок, Левшин уселся на свой топчанчик и обхватил ладонями голову.
— Понимаете… Женя — она лепит из глины. Разные фигурки — зверей там всяких, людей…
— Цветы, — робко вставила девочка.
— Эге! Это интересно. И в чем нужда твоя, Евгения?
— Да я… — она не могла вот так с ходу обратиться с просьбой к жесткому и суровому Левшину, хоть понимала, что он — человек добрейшей души…
— Жене нужно весь процесс освоить, — выручил подругу Кит. — А для этого нужна печка для обжига. И Сергей Александрович нам сказал, что вы можете помочь… вот.
— Хм! Да, узнаю Сережу… — покачал головой Левшин, и непонятно было: осуждает он своего знакомого или наоборот. — Печь такая, какая тебе нужна небольшая и самая простенькая у меня имеется. Но и она не подушка пуховая! Тяжесть это большая. Как вы её до Москвы-то дотащите?
— Я донесу! — поднялся Никита.
И сам тон его голоса — твердый, решительный, и вид его непреклонный, пожалуй, больше всяких слов убедили Левшина.
Он молча кивнул и вышел. А минут через пятнадцать вернулся, неся под мышкой объемистый и явно весомый сверток, обернутый в старенькое одеяло и обвязанный веревками.
— Вот тут все, — он указал на сверток. — Она сейчас в разобранном виде, но Сергей её в два счета соберет.
— А как узнать? — нет, Женя решительно робела перед этим непростым человеком. — Как я пойму, что в ней и как устроено? С ней научиться работать нужно. А есть какие-то книжки для этого?
Ни слова не говоря, Левшин порылся на своих полках с книгами и извлек одну, аккуратно обернутую в газету.
— Это пособие для начинающих керамистов, — протянул он книгу Жене. По ней уж многие ремесло это освоили. Хотя, что это я? Художник керамист не ремесленник… Дай тебе Бог всю жизнь подниматься вверх по невидимой лесенке, к совершенству идти… А чудеса — они всегда восхождение человека как будто вешками отмечают. Чтоб, значит, не мельтешил и помнил — не одинок он. Глядят на него… ведут. И не пропадет он — ангел-хранитель не выдаст, если, конечно, сам себя не предаст. Воо-о-от. Если хотите, это мое вам Рождественское пожелание. Пусть чудеса случаются в вашей жизни… Да, что там — они уже ждут вас! Учтите, — хитро подмигнул им Нил Алексеевич, — все, что загадано в Рождественскую ночь, обязательно сбудется…
Женя смотрела на Левшина во все глаза с каким-то детски-наивным радостным выражением. Ни от кого ещё она не слыхала таких слов. И теперь целительным бальзамом они капали прямо в её раскрытое сердце, прямо в душу, исстрадавшуюся, раздвоенную… Душу, которая мечтала о цельности. О красоте.
— Ну что, друзья, пойдемте! Разговорами сыт не будешь. Давайте-ка на красоту поглядим, свечки поставим…
— Одну минуточку, — Женя рылась в своей сумке. — Я только хотела носки сухие переодеть, а то мои промокли, когда мы по снегу глубокому к скамье пробирались.
Вдруг из её сумочки выпали две глиняные фигурки. Упали на пол с глухим резким стуком. Левшин поднял их и, поднеся к лампе, стал разглядывать.
Одна изображала лилию с полу раскрывшимися изогнутыми лепестками. Точная мастерски выполненная лепка выдавала руку почти законченного мастера. Лилия тянулась к небу, к солнышку, словно хотела о чем-то поговорить с ним. Искусствовед мог бы добавить, что работа эта выполнена под влиянием стиля модерн.
Другая была фигуркой человека. Растопырив непомерно длинные руки, точно намереваясь что-то сцапать, заграбастать, схватить, клонилась книзу жутковатая человеческая фигурка. Женская она или мужская — трудно было сказать. Скорее всего, какая-то злая бабища! Волосы вздыблены, лицо словно сведено злобной гримасой и как бы сдвинуто, разделено надвое. Верхняя половина вытянута вперед и вправо, нижняя — прогнута и сбита влево. Вместо глаз — темные дуры, замазанные внутри чем-то черным.
— Н-да-а-а, — протянул Левшин. — Ну, понятно: первая работа твоя. А вторая чья? Подруги? Или какого приятеля?
— Она… тоже моя! — выпалила с вызовом Женя и выхватила обе фигурки у него из рук.
Сделала она это так порывисто, что одна из них — лилия — упала и разлетелась на мелкие кусочки.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
