– А вот и Рим! – громко возвестил Сигурд с носа корабля.
Мокрые волосы захлестнули его лоб, щеки и бороду. Он стоял, подняв голову и глядя на щербатую древнюю стену, которая возвышалась по правому борту. Бурый кирпич по большей части обвалился, словно слезла старая кожа, обнажив бледную бескровную плоть. Стена была высоченной – девять человеческих ростов, не меньше.
– Как человек мог построить такое, Дядя? – прокричал ярл сквозь шум дождя.
Улаф не ответил – как и все, он стоял, с открытым ртом воззрившись на стену, потом произнес:
– Такая стена и Асгард бы защитила.
По всей ее длине на расстоянии футов ста друг от друга высились башни; в бойницы было видно, что сама стена толщиной в два копья.
– Да-а-а, по сравнению с этим вал Оффы [32] просто загородка в свинарнике, – протянул Пенда, почесывая затылок.
Тибр змеился дальше на северо-восток, а мы вплыли в проход между стенами и оказались внутри древнего города.
– Войти-то, оказывается, проще простого, – удивился Брам по прозвищу Медведь, откидывая мокрые волосы со лба.
И действительно, мы не встретили на своем пути никаких преград.
– Что толку строить стену, через которую даже Гимир бы не смог заглянуть, если запросто пускаешь чужаков внутрь? – спросил Улаф, пытаясь в дымке дождя разглядеть засаду.
– Крысиное гнездо какое-то, – сказал Гифа, глядя вокруг широко раскрытыми глазами.
Шапки и теплые шкуры давно были сняты. Хотя мы промокли до костей, нам хотелось получше разглядеть то, что не скрыли дождь и серый туман. Тянущиеся вдоль берегов пристани были запружены кораблями всевозможных форм и размеров и ломились от бочек, сосудов в половину человеческого роста, клетей и всевозможного товара: от кур до мехов, пряностей, зерна, камня и леса. К причалу вели лошадей, те ржали и упирались – боялись моря. Люди спешно торговались перед отплытием, спорили о том, сколько товара может увезти судно, далеко ли плыть и какую ожидать погоду. Сквозь толпу пробирались солдаты, преследуя неуловимых карманных воров. Тут же вальяжно прогуливались потаскухи с алыми губами и намазанными черным глазами – жажда серебра давно победила в них гордость. Торговцы держали крышки от бочек над дымящимися жаровнями, чтобы еда не остыла. Воздух полнился густыми запахами, от которых то наполнялся слюною рот, то немилосердно тошнило.
– Весла в воду! – скомандовал Сигурд, так как чуть раньше Улаф зарифил парус.
Нужно было еще сильнее замедлить ход – когда вокруг столько кораблей, не разгонишься.
Кормчий и трое гребцов спускали рей с мокрым парусом. Мы кинулись к скамьям и осторожно погрузили весла в воду, стараясь не задеть ими соседние корабли. На «Фьорд-Эльке» и снеккарах сделали то же самое. Хорошо еще, что суда в основном стояли у причала, а посреди канала их почти не было – ветер по-прежнему дул в сторону города, и капитаны ждали, когда он переменится и можно будет отплыть.
По обоим берегам тянулись дома: одни заброшенные, с осевшими красными крышами и осыпающимися стенами; в других, судя по виду, кто-то жил. Новые дома были построены из развалившихся старых, обретшие вторую жизнь древние камни вновь устремились в небо, – но жилища все равно выглядели ветхими. Правый берег был выше, и вид на город частично закрывали длинные каменные постройки, до крыши набитые товарами. Охраняли их бурокожие воины с копьями, булавами и секирами. Рядом под навесами сидели люди. Одни что-то писали за столами, другие считали бочки, которые подносили и уносили мускулистые рабы с блестящей от пота и дождя кожей, третьи катили тележки или вели на привязи тяжело груженных ишаков, лошадей и волов.
По правому борту возвышалась, уходя на восток, еще одна древняя стена. За ее зубцами стояли воины, равнодушно глядя на столпотворение внизу. Время от времени гигантские, похожие на рот великана, ворота в стене открывались, изрыгая бесконечный поток людей и животных.
– Дальше причалим, – командовал Сигурд, направляя «Змея» в самый конец вереницы судов.
Мы гребли, пока деревянный причал не сменился потрескавшимся каменным. Так далеко мало кто заходил – река разлилась из-за тающего в далеких горах снега и почти затопила причал, да к тому же деревянный был ближе к воротам.
– Брам, Свейн, Бьярни, возьмите-ка весла, проверьте, нет ли там еще ступеней, а то днище пропорем, – велел Улаф. – Давайте причалим красиво, на нас смотрят. Мы же не хотим, чтобы римляне судачили потом о нас за кружкой эля?
Там, где каменный причал сильнее возвышался над водой, нашлась подходящая стоянка для «Змея», а вот остальным кораблям места не хватило. Им пришлось встать бок о бок, прижавшись к «Змею», а людям – сходить на берег по его палубе. Иногда такое заканчивается драками – воины переходят с корабля на корабль, и кто-то может недосчитаться снаряжения. Но не у нас – мы были братством, где все связаны друг с другом клятвой, так что можно было оставлять все свое серебро прямо на крышке сундука и быть уверенным, что никто к нему не притронется.
Стену украшала резьба с головами неведомых зверей – зубы волчьи, пасти медвежьи, морды широкие, мохнатые. В скалящиеся острозубые пасти были вделаны железные кольца для причальных канатов. Едва мы успели завязать узлы, как перед нами появился сборщик корабельной подати. За ним шли слуга с заплечным мешком и двенадцать скучающих солдат. Никто из них не выказал ни малейшего удивления при виде кораблей, украшенных резьбой, которую делали явно не христиане. Сборщик – маленький, лысый, с проворными руками – напомнил мне белку. Внимательный его взгляд остановился на четырех кораблях: очевидно, он пытался понять, что мы за люди, и увиденное его не впечатлило. Наверное, по маленьким трюмам наших кораблей было сразу понятно, что серьезной торговли тут не будет. К счастью для нас, сборщик и отец Эгфрит быстро нашли общий язык – латинский – и приступили к переговорам.
– Я сказал Грацию, что мы приплыли издалека и преодолели немало опасностей на пути ради счастья лицезреть его прекрасный древний город, – пояснил Эгфрит Сигурду. Его скрытые бородой губы слегка раздвинулись в улыбке, что редко случалось в последнее время.
Ярл кивнул.
– Сколько он просит, монах?
На этот раз Эгфрит не таил улыбку.
– Граций говорит, что привык иметь дело с такими, как мы. За «Змея» и «Фьорд-Эльк» он хочет шесть солидов [33], а за остальные корабли – три. Но он знает, что у варваров нет солидов, поэтому принес с собой весы.
Эгфрит сказал что-то Грацию, и тот, щелкнув пальцами, подозвал слугу с мешком. Тот извлек оттуда большие весы и поставил их на каменную ступень.
– Нужно положить на весы серебро, чтобы чаши встали ровно, – пояснил Эгфрит.
Теперь улыбнулся Сигурд – Граций пошарил в мешке и вытащил кусок железа, потом поднял его повыше, чтобы все видели, и положил на одну из чаш.
– Этот кусок, небось, побольше весит, чем Свейнова башка, – пробормотал Брам.
– Могу на другую чашу свой дрын положить, Дядя, тогда ровно будет, – выкрикнул Хедин, вызвав всеобщие ухмылки.
Но Сигурд не был бы Сигурдом, если б его можно было застать врасплох.
– Если римлянин так хочет, что ж, пожалуйста, – объявил он, сбрасывая с правого плеча промокший плащ и вытягивая вперед руку с семью серебряными перстнями, каждый шире большого пальца.
По сигналу ярла Бодвар перекинул на берег доску, и Сигурд первым из нас ступил на землю Рима. Хитро, по-волчьи, улыбнувшись Грацию и его людям, он снял с руки пять перстней и положил их на весы. Кусок железа чуть не взлетел в воздух, когда чаша с перстнями стукнула по земле. Граций изумленно поднял брови. Сигурд достал еще один перстень и бросил его в чашу к остальным, которые уже почти наполовину скрылись в дождевой воде.
Граций уставился на Сигурда так, словно раздумывал: то ли удирать, то ли заключить нас в объятия, потом что-то еле слышно проговорил.
– Что он сказал, монах? – спросил Сигурд, повернувшись к «Змею».
Эгфрит вытер мокрое от дождя лицо и осенил себя крестом.
– Он сказал: «Добро пожаловать в Рим».
Глава 13
Мои ноги ступали по мощеным улицам Рима! Граций прислал нам провожатого – загорелого улыбчивого юношу с дружелюбными глазами. Звали его Грегоровий. Никто из нас не мог запомнить его имени, а уж выговорить – и подавно, так что мы стали звать его Грег. Всем не терпелось сойти на берег, но нельзя было оставлять корабли без охраны, так что пришлось тянуть жребий. Четырнадцать человек, которым выпало остаться, принялись громко жаловаться на судьбу и осыпать нас оскорблениями. Мы прошли за Грегом в ворота, которые он назвал Порта Тригемина – «Тройные ворота». Их обрамляли гладкие каменные колонны высотой с дуб. Я дотронулся ладонью до прохладного камня, думая о том, сколько же изумленных странников проделывали это до меня.