В лабиринте раздавались пощелкивания и приглушенные удары — точно в напольных прадедушкиных часах, которые вот-вот начнут бить полночь. Фелка слышала, как хлопают крошечные дверцы, закрываясь и открываясь. Детали лабиринта плохо просматривались даже через стекло, но перебежки мышей позволяли увидеть, как меняется его геометрия.
— Фелка?
Из устья лаза в камеру вылез человек. Вплыв в комнату, он заставил себя остановиться, зацепившись кончиками пальцев за полированное дерево. Фелка с трудом могла разглядеть его лицо. В полумраке его лысый череп не совсем правильной формы выглядел еще более странно и напоминал удлиненное серое яйцо. Фелка пристально разглядывала гостя. Справедливости ради, надо было отметить, что он всегда ассоциировался для нее с Ремонтуа. В свое время в камере побывало шесть или семь мужчин примерно такого физиологического возраста. У всех были по-детски искренние лица, и обычно она не могла понять, кто из них Ремонтуа. Просто Ремонтуа недавно сюда приходил — поэтому Фелка была уверена, что это он.
— Привет, Ремонтуа.
— Можно побольше света? Или побеседуем в другом помещении?
— Лучше здесь. У меня средняя стадия эксперимента.
Ремонтуа бросил взгляд на стеклянную стену.
— Свет ему повредит?
— Нет, конечно. Но тогда я не смогу видеть мышей, верно?
— Думаю, что так, — задумчиво произнес Ремонтуа. — Со мной Клавейн, он будет с минуты на минуту.
— О-о…
Она включила один из многочисленных светильников. Бирюзовый свет неожиданно замерцал, а потом стал ровным.
Фелка продолжала разглядывать гостя, на этот раз изо всех сил стараясь понять, что выражает его лицо. Хотя ей уже удалось его идентифицировать, это не означало, что она может читать его лицо, как открытую книгу. Текст оставался туманным, со скрытыми намеками. Даже считывание самых обычных эмоций требовало от нее такого же усилия воли, как поиск созвездий среди россыпи тусклых звезд. Время от времени, надо признать, ее странным нервным механизмам удавалось обнаружить нечто такое, что нормальные люди, как правило, упускали. Но по большей части она не могла доверять собственным суждениям, если дело касалось лиц.
Именно с этим ощущением она изучала лицо Ремонтуа. Он выглядел озабоченным — по крайней мере, это было принято в качестве рабочей гипотезы.
— Почему Клавейна до сих пор нет?
— Хочет, чтобы мы поговорили о делах Закрытого Совета.
— Он знает, что сегодня произошло в палате?
— Ничего.
Фелка подплыла к верхней части лабиринта и поместила туда еще одну мышь, надеясь разблокировать патовую ситуацию в левом нижнем квадрате.
— Так и будет продолжаться, пока Клавейн не согласится вступить в Совет. Но тогда он, скорее всего, будет разочарован: ему все равно не дадут обо всем узнать.
— Понимаю, почему ты не хотела, чтобы он узнал о Введении, — сказал Ремонтуа.
— Что это такое на самом деле?
— Ты действовала против желаний Галианы, так? На Марсе она обнаружила нечто такое, что программу Введения пришлось прервать. Однако ты вернулась из Глубокого космоса, когда ее еще не было здесь, и участвовала в экспериментах.
— А ты хорошо осведомлен, Ремонтуа. Какая неожиданность.
— Эта информация находится в архивах Материнского Гнезда, надо только знать, где искать. Сами эксперименты — не такой уж большой секрет, — Ремонтуа сделал паузу и с некоторым любопытством покосился на лабиринт. — А вот что на самом деле произошло во время Введения, и причина, по которой Галиана свернула программу — совсем другое дело. В архивах нет ни одного упоминания о каких-либо посланиях из будущего. Что такого ужасного было в тех посланиях, если нельзя даже знать об их существовании?
— Когда-то я была такой же любопытной.
— Конечно. Но почему ты пошла против ее желаний? Просто из любопытства? Или было что-то еще? Например, инстинктивный бунт против своей собственной матери?
Фелка подавила вспышку ярости.
— Она мне не мать, Ремонтуа. Галиана просто поделилась некоторым генетическим материалом. Это все, что у нас с ней общего. И… тот поступок не был бунтом. Просто я искала, чем еще занять свою голову. И думала, что Введение окажется чем-то вроде неизвестного состояния сознания.
— И ты тоже не знала о посланиях?
— Ходили слухи, но я им не верила. Самый простой способ узнать правду — принять участие в исследованиях. Но это не я начала Введение. Программу возобновили до того, как мы вернулись. Скейд хотела, чтобы я тоже приняла участие… Наверно, решила, что мое необычное мышление внесет какой-то ценный вклад. Но я очень мало участвовала в экспериментах и почти сразу вышла из программы.
— Почему? Поняла, что они двигаются не в том направлении, на которое ты надеялась?
— Нет. По сути, все работало очень хорошо. Но… это было самое страшное, что я пережила в жизни.
Ремонтуа улыбнулся ей — только на мгновение. Потом улыбка медленно сползла с его лица.
— Почему?
— Раньше я не верила, что зло существует, Ремонтуа. А теперь…
— Зло? — он переспросил так, словно не расслышал.
— Да, — мягко ответила Фелка.
Теперь, когда предмет разговора стал очевиден, она поняла, что вспоминает запах и текстуру камеры Введения. Ощущения были такими яркими, словно все произошло только вчера, хотя Фелка делала все возможное, чтобы избегать воспоминаний о белой стерильной комнате, не желая принимать того, что узнала в ее пределах.
Эксперименты являлись логическим завершением работы, которую Галиана начала еще в Марсианских лабораториях. Она добивалась расширения способностей человеческого мозга, веря, что это будет только на благо человечеству. В качестве модели она использовала путь развития цифровых вычислительных машин, начиная с самых первых, медлительных и примитивных, образцов. Первым шагом стало увеличение способности к вычислению и скорости мышления людей — подобно тому, как компьютерные инженеры прошлого заменили часовой механизм электромеханическими переключателями, переключатели — лампами, лампы — транзисторами. На смену транзисторам пришли твердотельные элементы, а затем — квантовые гейты, которые балансировали на неясной грани принципа неопределенности Гейзенберга.[18] Галиана наполнила мозг своих испытуемых, включая себя, микроскопическими устройствами, которые образовывали дополнительные связи между клетками, параллельные уже существующим, но способные передавать нервные сигналы намного быстрее. Природная нейротрансмиссия и обмен нервными сигналами подавлялись медицинскими препаратами и другими имплантатами, и обработку нервных сигналов брала на себя вторичная сеть Галианы. Это выглядело так, словно мозг работает в предельном режиме, обрабатывая информацию в десять-пятнадцать раз быстрее, чем в обычном состоянии. Разумеется, возникали определенные проблемы, и поддержание ускоренного режима свыше нескольких секунд вызывало опасение, но в целом эксперименты прошли успешно. В этом режиме работы мозга человек мог проследить, как яблоко падает со стола и, прежде чем оно достигнет пола, сочинить памятное хайку.[19] Он мог наблюдать работу мышц, приводящих в движение крылья колибри, или восхищаться разбивающейся каплей молока, похожей на маленькую корону. И, без сомнения, такой человек становился превосходным солдатом.
Затем Галиана перешла к следующей фазе. Создатели компьютеров обнаружили, что для решения ряда проблем лучше всего использовать параллельно несколько машин, соединенных для обмена данными между узлами. Галиана решила проделать то же с группой своих испытуемых, установив прямой обмен информацией между их сознаниями. Теперь они могли делиться воспоминаниями и переживаниями и даже решать определенные психологические задачи — такие, как распознавание образов.
На какое-то время эксперимент вышел из-под контроля. Начались неуправляемые прыжки между сознаниями и разрушение имплантатов, которые уже были вживлены в мозг. Итогом стало так называемое Транспросвещение, а затем — как и следовало ожидать — разразилась первая война против Объединившихся. Коалиция Сторонников Чистоты Нервной Системы уничтожила союзников Галианы и вынудила ее снова уйти в изоляцию, укрывшись в крошечной укрепленной сети подземных лабораторий, окруженных Великой Марсианской Стеной.
Это произошло в 2190 году. Там она впервые встретила Клавейна, который тоже находился в заключении. Там же несколько лет спустя родилась Фелка. В этих лабораториях-лабиринтах Галиана начала третью фазу своих экспериментов. Продолжая следовать путем компьютерных инженеров прошлого, она хотела узнать, как можно использовать принципы квантовой механики.
На рубеже двадцатого и двадцать первого веков, по понятиям Галианы, в компьютерной инженерии только что закончилась эпоха часовых механизмов, и эти принципы применялись для решения задач, с которыми было невозможно справиться иными методами. Например, поиск первоначального множителя для очень больших чисел. Обычный компьютер проводил бы вычисления до того дня, когда Вселенная закончит свое существование, и даже у целой армии таких компьютеров, соединенной в сеть, шансов было бы не больше. В то же время на «правильном» оборудовании — неуклюжем сооружении из призм, линз, лазеров и оптических процессоров, закрепленных на лабораторной стойке — расчеты занимали несколько миллисекунд.
