Голоса Вовы я почему-то не слышала. И мне стало страшно.
— Кто тут? Уберите член, мерзавец! Извращенец! Геятина мерзкая!
Мама жгла, беспесды.
— Отпустите мой хуй, мамаша… — наконец раздался голос Вовы, и в щель под закрытой дверью спальни пробилась полоска света. Вове наступил пиздец.
Мама визжала, и стыдила зятя за непристойное поведение, папа дико ржал, а Вова требовал отпустить его член.
Да вот хуй там было, ага. Если моей маме выпадает щастье дорваться до чьего-то там хуя — это очень серьёзно. Вову я жалела всем сердцем, но помочь ему ничем не могла. Ещё мне не хватало получить от мамы пиздюлей за сворованный халат, и извращённую половую жизнь. Так что мужа я постыдно бросила на произвол, зная точно, ЧЕМ он рискует. Естественно, такого малодушия и опёздальства Вова мне не простил, и за два месяца до третьей годовщины нашей свадьбы мы благополучно развелись.
Но вторую годовщину я не забуду никогда.
Я б и рада забыть, честное слово.
Но мама… Моя мама…
Каждый раз, когда я звоню ей, чтобы справиться о её здоровье, мама долго кашляет, стараясь вызвать сочувствие, и нагнетая обстановку, а в оконцовке всегда говорит:
— Сегодня, как ни странно, меня не били членом по щекам, и не тыкали в глаза дудкой. Стало быть, жива.
Я краснею, и вешаю трубку.
И машинально перевожу взгляд на стенку. Где на пластмассовом крючке висит белый кухонный фартук.
С помидорами.
Я ж пиздец какая сентиментальная…
Глава двадцатая
После проваленной секс-акции «Ебля школьницы», муж от меня ушёл навсегда. Ибо умный мужик он, муж мой был. Но ушёл не сразу, потому что умным он стал не так давно.
Он мне шанс давал ведь, это я только щас понимать стала. А я, дура, не воспользовалась нихуя. За что и поплатилась впоследствии.
— Скушно мне… — Пожаловался муж, и достал из пупка войлочную каку. — Может, поиграем?
Ночь. Полвторого. Дежа вю. Самое время для игрушек.
— Поиграй со своим хуем, Вова. — Сурово направила я ненужный Вовин энтузиазм в нужное русло, и повыше натянула трусы. — Мы с тобой ещё и трёх лет вместе не прожили. Не наглей.
— Дрочить не буду. — Муж понюхал пупочную каку, сморщился, и засунул её обратно в пупок. — Я женатый мужчина. Дрочить бездуховно.
— Могу похряпать, если пообещаешь уложиться в три минуты. — Я подсластила Вове горькую пилюлю, и зевнула: — Ебала я твои игры. Моя мама до сих пор всем подружкам своим рассказывает, как ты ей хуем по лбу дал.
— Мамы сегодня дома нет. Завтра суббота. На школьниц, благодаря тебе, я уже смотреть не могу. И вообще мимо школ теперь не хожу. Меня слёзы душат, и спазмы рвотные. Сука. — Муж давил на меня железными аргументами. Стало немножко стыдно.
— Ладно, в пять минут уложишься? — Типа, уговорил. Типа, у меня и голос стал уже такой, заискивающий.
— Не торгуйся как падшая женщина. — Назидательно сказал Вова из темноты. — Не к лицу тебе это. Не купишь ты меня своим минетом пятиминутным. Я куртуазности возжелал. И интриги.
Ахуеть. Интриган нашёлся. Минет ему уже не нужен. Зажрался мужик.
— Знаешь чо, — говорю, и сердиться уже начинаю: — От твоих интриг с переодеваниями у меня фригидность уже началась. И точка Джи проебалась куда-то. И я всё чаще стала на баб заглядываться. Это уже нездоровая хуйня, Вова. Так что или соглашайся на отсос, или дрочи. Другой альтернативы нету.
— Есть! — Торжественно вскричал муж. — Есть!
— На жопе шерсть? — Уточнила такая.
— Да. И ещё кожаные шорты.
— Пиздишь! — Я аж подпрыгнула. — Ты купишь мне кожаные шорты?! Ты ж сам недавно орал, что твои друзья и так постоянно интересуются на какой трассе ты со мной познакомился! Ты врёшь всё, Вова. Не верю я тебе.
— Да чо друзья… У меня и папа до сих пор уверен, что я тибя в лото выиграл, в армии.
Но я ж тебя люблю всё-таки, и дрочить заебался. В общем, с меня шорты, с тебя — чемодан, соломенная шляпа, и резиновые вьетнамки.
— В кого играем? — Всё, цена вопроса была установлена, а слова про папу я пропустила мимо ушей. Я Вовиного папу всё равно два раза в жизни видела. Первый раз на фотографии, во второй раз — в очереди за окорочками на рынке. — В ковбоев?
— Какой из тебя ковбой? — Заржал муж. — Ковбоев с такими жопами не бывает. Мы будем играть в новую игру. Под кодовым названием: «Одинокая девушка приехала на юг, и ей надо снять квартиру».
— Заебись. Ты такой затейник, Вова, штопесдец. То школьница, то одинокая девушка…Ладно, чо делать надо?
— А щас скажу… — Зашуршал в темноте Вова, и включил ночник. Неяркий свет осветил Вовину кровожадную улыбку, и торчащий из трусов хуй. — Щас скажу… В общем, ты такая, в шляпе и вьетнамках, приходишь ко мне, с чемоданом. И говоришь: «Здрасьте, это вы квартиру сдаёте?» Я тебе отвечу: «Ну я, хуле… Заходи». Ты заходишь, показываешь мне пизду, и я тебя ебу на чемодане, закрыв тебе ебло шляпой. Гы-гы-гы!
— Охуел что ли?! Зачем меня шляпой накрывать? Я ещё молода, свежа и красива.
Пидор ты. Пизду не покажу. Я стесняюсь.
— Ога, значит, против ебли на чемодане ты ничего не имеешь? Это хорошо. Шляпой накрывать не буду. Короче, бери чемодан, и пиздуй переодеваться. Быстро, пока хуй стоит.
— У меня шляпы нету соломенной, кстати.
— Это плохо. Без шляпы низачот. А что есть?
— Каска есть строительная, оранжевая. Резиновая шапочка для душа, мамина. Дудка пионерская, если нужно. Могу ещё косынку повязать.
— Ну, хуй его знает… — Муж задумался. — Повяжи косынку штоль… Каска меня не возбуждает. Мамина шапочка — ещё меньше. Дудку нахуй. С дудкой у меня неприятные ассоциации. В общем, не еби мне мозг. Иди, и облачись во что-нить сексуальное. Чо я, учить тебя буду?
Вот чего только не сделаешь за кожаные шорты… Встаю, открываю шкаф, достаю оттуда старый деревянный чемодан, похожый на гроб, и волоку его в прихожую.
В галошнице нахожу резиновые тапочки, в чемодане — тельняшку, а на вешалке — папин мохеровый шарф. Косынки не нашла.
Напяливаю тельняшку, завязываю на башке шарф, влезаю в тапки, беру в руки чемодан, и тут случайно вижу себя в зеркале. Это было ошибкой.
— Блять! — Вырвалось как-то само собой. — Мама дорогая!
— Чо орёш, дура? — Из-за двери спальни доносится голос мужа. — Иди сюда быстрее.
Ага, быстрее иди… Я всегда подозревала, что не похожа на Анджелину Джоли, но до сегодняшнего дня не замечала в себе такого явного сходства с бичом Сифоном. Шарф кололся неприятно, и судя по отражению, я в нём сильно смахивала на морячка Папая, у которого развился флюс, и спиздили шпинат. В душу закралось подозрение, что Вова умрёт от разрыва серца, и шорты мне не купит.
— Ты идёшь или нет?! — Снова заорал муж, а я быстро содрала с головы шарф, и напялила каску. От каски у него только хуй упадёт, в худшем случае, а в косынке я буду похожа на новую русскую бабку из Аншлага. У Вовы может случиться инсульт и понос.
— Ща, подожди…
Я в последний раз посмотрела на себя в зеркало, выключила свет, и постучала в дверь.
— Тук-тук. Можно войти?
— Входите.
Вошла.
На кровати лежит муж без трусов, и делает вид, что читает газету. Я поставила чемодан на пол, и сказала:
— Здрасьте, я по объявлению. Это вы квартиру сдаёте?
— Не сдаю уже. Идите нахуй. — Вдруг неожиданно ответил муж, и снова вытащил каку из пупка.
— А что же мне теперь делать? — Я уже поняла, что шорты мне придётся отрабатывать по полной, и начала импровизировать: — Уже поздно, ночь на дворе, а я без трусов, и меня могут выебать грабители. Пустите переночевать, дяденька, я вам денег дам и пизду покажу.
— Без трусов, говоришь? А пелотка у тебя лысая? Не воняет ли она тухлой килькой? Может, и договоримся, малышка… — Вова опустил газету, и заорал: — Ой, ты чо напялила, дура? Я ж сказал, чтобы каску не надевала! Фсё, теперь по-новой надо начинать. Испортила такую игру, кот Матроскин, блять…
— Да иди ты нахуй, Вова! — Я сорвала с головы каску, и кинула её в угол. — Нету у меня косынки, нету! Шляпу ему соломенную! Буддёновку с кружевами! Пидорку, блять, с вуалью! Нету ничего! Или так еби, или сам ищи, чо те надо!
— Ладно, не ори. — Постепенно успокоился муж. — С тельняшкой это ты хорошо придумала. Идея меняется. Теперь ты будешь потерпевшей. Потерпевшей кораблекрушение. Каска не нужна. Шляпу как будто бы смыло волной, будем считать. Иди в ванную, намочи волосы. И заходи снова. Чемодан только не забудь, это ценный девайс. Там у тебя багаж типа.
Заебись. Дубль два. Беру чемодан, выхожу в коридор, иду в ванную, сую голову под кран, возвращаюсь обратно, стучу в дверь:
— Тук-тук, есть кто живой?
— Кто там, блять, ломится в два часа ночи? — Слышен бизоний рёв за дверью.
— Это я… — Блею овцой. — Потерпевшая. Каталась на банане, наебнулась прям в воду, и плыла в шторм три часа на чемодане. Я очень устала, и хочу ебаться. Пустите переночевать пожалуйста.
