Осман-бей распорядился похоронить здесь и Демирджана: раз умерли они в один день, пусть лежат рядом.
Чтобы оставить нетронутым заповедное место у источника в тени чинары, могилы вырыли чуть поодаль. «Смерть человека не отличается от жизни его...— размышлял Керим.— При жизни брат мой Демирджан был всегда в двух шагах от Эртогрул-бея. И после смерти вот так же — в двух шагах...»
Все ушли. Лишь мулла Яхши остался у могилы. «По обеим сторонам два кувшина. Сейчас обернется направо — прочитает молитву, обернется налево — окропит могилы водой из кувшина, и все! Кто ушел — ушел, кто остался — остался!»
Осман-бей стоял в пяти шагах от могил, сложив руки на животе, глядел в землю.
Керим заметил, что он переоделся. Удивился: что это он сегодня вырядился? И так не в заплатах ходил, правда в ношеном, а сегодня...
Орхан говорил, праздничный наряд берет он у дядьев своих Гюндюза Альпа и Савджи-бея на время, а после отдает назад... «Неужто оделся по случаю похорон? Вряд ли. Есть, наверно, причина, да не нашего ума дело». Он подумал и угадал: «Ясно. Он теперь новый бей. Скоро сходку созовут. Кто лучше одет, у того и слово больше весит».
Керим вздохнул, облизнул пересохшие губы, огляделся в полном отчаянии.
Все вокруг разом переменилось, не стало прежнего покоя и радости. А ведь могильный камень над Эртогрул-беем поставят позже. Орхан-бей сказал, что отец его велит поставить камень и над Демирджаном. «Надо потолковать с камнетесами-армянами в Эскишехире, какой выбрать камень. Сколько возьмут за работу». И все же Керим не мог понять, почему два небольших холмика земли все здесь так изменили. «Неужто потому, что мы знаем: здесь лежат мертвецы?»
Первую горсть земли в могилу брата бросил он. Потом Торос взял лопату, а за ним — остальные. Осман-бей, его братья, сыновья и племянники трудились споро, словно торопясь засыпать могилу Эртогрул-бея. «Отчего люди так спешат закрыть могилу? Потому, что боятся смерти. Почему боятся? Потому, что страшна смерть!..» Он задумался. «Дни идут, по ветру развеются. Тяжелый камень на меня навалится. Плоть сгниет, земля останется. Прах, все — прах, недаром кажется». Он попытался припомнить, от кого слышал эти слова, но не вспомнил. «Да бог с ним! От кого бы ни было!..» Он нахмурился. «Плоть сгниет, земля останется...» Легко сказать! А как перескочить страшную пропасть, разделяющую два мира? По священному писанию, как только падет на глаза смертная темнота, в головах встанут вопрошающие ангелы с булавами в руках. Если ответил на вопросы без запинки — хорошо. А чуть запнулся, громом опустятся на голову тебе булавы, так и знай! Не слыхал Керим, чтобы Эртогрул-бей причинил кому-нибудь зло. «За него не боюсь — перескочит он эту пропасть, а у бедного брата Демирджана плохи дела... Послушался бы мать, сделал бы свою гяурскую невесту мусульманкой — перескочил бы и он, а так, может статься, опустится булава на его голову, о аллах!»
Акча Коджа остановил на нем строгий взгляд, будто прочел его мысли. Керим подобрался. У Акча Коджи борода поседела в боях за веру, он, быть может, и не святой, но, пожалуй, мог бы им считаться. «Знает все, что под землей, что на своде небесном. Не сверхъестественной силой, чутьем постигает все, как есть... Потому и страшен. Ох, как страшен!»
Акча Коджа подошел к Осман-бею, тот по-прежнему глядел в землю, сложив руки на животе. Взял его за локоть и отвел в сторону. «Что он скажет ему, что может сказать? Смерть, мол, воля божья и прочая и прочая...»
— Смерть — воля божья, сын мой Осман-бей! Кто умер, тот спасся! А мы займемся земными делами, нет им конца... Вчера ночью все я сказал, что завещал отец твой покойный, а об одном забыл. «Да побережет он внука моего Орхана,— сказал покойный.— Орхан поддержит наш очаг после нас. Вижу это. Пусть сын мой Осман-бей страну бережет от Дюндара, страну и себя самого. Но взгляда от Коньи не отвращает»,— сказал бедный брат мой гази и с именем аллаха на устах ушел. Я полагаю, главное завещание его — Конью взять. Отсюда в Сёгют не возвращайся. Вон и лошадей подвели, садись и скачи в Итбурун!
— Но ведь, Акча-ага... Сегодня...
— Да, сегодня! Не медли, сейчас же скачи к шейху Эдебали.
— А как же сходка? Люди Дюндара до утра не спали, Акча Коджа, по домам ходили всю ночь... Каплан Чавуш видел из окна...
В доме Дюндара Альпа света не гасили.
— Это оставь на меня. Не повидавшись с шейхом, на площади ничего не решишь. Ступай, не медли! — Он оглянулся.— Возьми с собой Орхана и ступай. Пусть поцелует руку шейху...
— А если кого другого послать, Акча Коджа? Скажем, Салтукa Альпа?
— Нельзя. Не пристало. Слово бейское не каждому говорится. Потому бей за столько людей в ответе. Если бы можно другого, разве я послал бы тебя? Сам поскакал бы. Покойный отец твой давно не виделся с шейхом. Сперва надеялся выздороветь, думал в повозке или в паланкине добраться. А когда надежды не стало, я ему говорил: давай позовем его, душа в нем смиренная, простит нас, приедет. Но не хотел отец твой видеть шейха у ног своих.— Он вздохнул.— Послал бы весть, привезли бы. А теперь всему конец.
— Значит, никак нельзя, Акча Коджа, другого послать? — Голос у Османа изменился. Но Акча Коджа сделал вид, что не заметил в нем холодной насмешки, улыбнулся.
— Напрасно противишься. Не время сегодня думать о сватовстве.
Осман-бей встревожился. Желтое от бессонной ночи лицо его покраснело.
— О каком сватовстве, что ты? Я говорю...
— Ты говоришь! Попросил дочь его от нас тайком — не дали. Вот и приходится в землю глядеть, раз слушаешься четырнадцатилетних девиц. Спросил бы меня или отца своего...
— Помилуй, Акча Коджа!.. Неужто и покойный знал?
— В бою ты мастер. В делах бейства тонок, сын мой Осман-бей, а в женских делах — ребенок. Если посылаешь своим сватом бея Эскишехирского санджака Алишара, разве это утаишь?
— Ах беда! Опозорился я, значит!
— Оставь, не время! Кража коней не шутка... Давно не виделись мы с нашим шейхом, оттого и не знаем, что в стране творится. Если караджахисарцы нам вызов бросили, что-то, значит, случилось. Нельзя не ехать. Ты со вчерашней ночи удельный бей, и честь твоя уже не твоя.— Он помолчал, глядя Осману в лицо, понизил голос.— Не забывай завещания покойного. Задай как следует Дюндару Альпу и захвати Конью. Поговори об этом с нашим шейхом, как начать, как кончить дело. Со всех сторон и с боков обговори. Но помни: речь идет о жизни и смерти. Ступай, не трать времени зря! С добром отправляйся, с добрыми вестями возвращайся! — Он положил Осману руку на плечо. Затем обернулся к Кериму и сердито приказал: — А этот еще стоит да смотрит?! Не придет тебе в голову позвать Орхана.
— Прикажи, Акча Коджа!
— Сказано, Орхан-бея! Найди где хочешь, приведи!
— Он в Сёгют уехал, Акча Коджа! — Керим бросился было к коням, но Осман-бей остановил его.
— Погоди, Керим! — Обернулся к Акча Кодже.— Бог с ним, с Орханом. Я вот его с собой возьму. Убивается он по брату. Пусть развеется немного... Баджибей заставила его воином стать. Надо бы ему отдать тимар Демирджана, поглядим, управится ли? — Осман-бей подумал.— Как только Керим вернется в Сёгют, пусть пошлет Тороса в деревню Дёнмез. Люди там нездешние, бедные, надо поставить над ними человека порасторопней.
— Верно! Хорошо решил.— Старик махнул коноводу.— Сюда! — И снова выругал Керима: тот стоял, подобрав полы, готовый пуститься бегом.— Сюда, говорю, безмозглый мулла!
Кони и Керим подошли одновременно. Старый Коджа проворчал:
— Тьфу ты! А кто Осман-бею стремя подержит?
Керим повернулся волчком, взял подведенного коня за стремя. Осман-бей вскочил в седло. Акча Коджа хлопнул Керима по затылку.
— А сам что стоишь, бездельник? Эх, жаль сабли, что ты нацепил! В седло!
Керим ничего не понял. Решив, будь что будет, вскочил на коня Орхана.
Керим знал, как важна сегодняшняя сходка, и потому не мог понять, зачем они куда-то едут. Еще больше удивили его слова старого Акча Коджи, которыми он их напутствовал: «Целую его руки» Не было в округе человека, равного Акча Кодже, а такого, кому руки бы он целовал, и подавно.
— Ты когда-нибудь бывал в Итбуруне, Керим Челеби? Видел шейха Эдебали?
— Как не видать? Видал.— Голос его вдруг стал печальным. Сколь ни принуждал он себя не жаловаться, все равно не мог удержаться.— Ведь мулла Яхши хотел меня в учение к нему отдать.
— И правда!
— Взял меня с собой в прошлом году с караваном дани, положенной шейху... Испытал меня шейх. Пусть не страшится, говорит. Возьму его к себе в ученики.
Заметив, как огорчен юноша, Осман-бей попытался его утешить:
— Не каждое желание смертного исполняется в этом мире! Был бы жив Демирджан, отец мой покойный вырвал бы тебя из лап Баджибей... Не успели мы толком поговорить с Орханом... Как, по твоему, за что убили твоего брата? Кто убил?
— Не знаю.
