А если показать след на шее всем? Позвонить, прибежит сердобольная Одарка, начнет квохтать, вся усадьба взбаламутится… Только вот вопрос: почему после встречи с мертвяком в роще на шее ни следа – и вдруг эдакая полоса? Откуда взялась да куда девалась? А если отец решит, что… Митя душил себя сам? Нарочно, чтоб свои слова доказать? А не отец, так… у Алексея достанет окаянства сказать такое. У самого бы Мити достало.
Митя обвел комнату безумным взором. Саквояж! Митя кинулся к отцовскому саквояжу и завозился с замком. Все равно, что подумает отец, сейчас главное избавиться от боли и вернуть себе дар речи. Замок звонко щелкнул, и саквояж раскрылся, как рот голодного птенца. Приметно-белый кожаный несессер нашелся сразу – под откинутой крышкой рядком лежали разноцветные флакончики с плотно пригнанными пробками. Исходящий сквозь стекло мягкий свет заиграл на лице Мити, уже сам по себе неся облегчение. Отец никогда не жалел денег на заряженную Живичами-целителями воду, а связи семейства Белозерских позволяли ему обращаться к лучшим. Только вот что пить от… последствий попытки удушения? «Для сращивания костей» ему без надобности, была бы перебита гортань он бы эдак не бегал… Митя невольно содрогнулся, представив, что с ним и впрямь мог сделать мертвяк. Вытащил флакон с надписью «При побоях и ушибах», с мягким чвяканьем откупорил пробку и торопливо проглотил. И еще вот этот, красненький, бабушка из такого же наливала, когда он горлом в детстве маялся – а сейчас горло болело неимоверно.
Внутри разлилось тепло: словно кто-то из Живичей водил руками над изувеченным горлом, лаская его исходящим от ладоней светом. Боль стремительно убывала. Еще мгновение, другое… Митя аккуратно сглотнул и поднялся, рассматривая шею в висящее над умывальным тазом зеркало. Набрякшая полоса на горле, похожая на черно-синюю змею, медленно бледнела, словно растворяясь и наконец осталась лишь блеклым сине-желтым кольцом, похожим на старый синяк. Теперь и вовсе не докажешь, что не сам себя придушил – без вреда для здоровья, исключительно для подтверждения выдумки о напавшее на него твари.
В одном отец прав: мертвяк не мог просто так исчезнуть. Как и следы паро-телег. Только отец думает, что их и не было, а Митя точно знает – были, и в этом его преимущество. Правда, единственное. Потому что запутать следы и скрыть улики мороком могут внуки Переплутовы… а голыми руками вырвать мертвяку хребет – потомки Мораны. Но ни один кровный потомок Древних не способен сделать и то, и другое разом, как девчонка в роще! Если, конечно, следы исчезли из-за нее. Если она вообще была, а не примерещилась от удушья и боли. Надо понять, что тут происходит. Если вернулся отпечаток на шее, так может, отпечатки колес тоже появились снова? И можно проследить, куда они ведут? Митя прихватил свой шлем и гоглы, и крадучись двинулся обратно по лестнице, следя, чтоб ни одна ступенька под ногой не скрипнула. Если здешнее имение хоть сколько-нибудь похоже на дом Белозерских, за кухней должна быть дверь на черный двор и к конюшням.
Из кухни слышались голоса и стук ножей, пахло сдобным тестом и корицей – через пару часов будут звать к чаю. Захотелось остаться, но до чая Алексей наверняка узнает о Митиной «трусости». Митя представил себе торжествующую физиономию соперника, и скользнул в приоткрытую дверь. Паро-телега – вот улика! Их и в Петербурге по пальцам пересчитать можно, а уж в здешней-то провинции – первая же паро-телега, которую удастся отыскать, и есть та самая, что оставила загадочные следы возле рощи. Узнать, кому принадлежит… Митя потянул сколоченную из плотно пригнанных досок дверь конюшни… и замер, чувствуя, как у него глупо и вовсе неаристократично приоткрывается рот.
Их с отцом паро-кони – отключенные и неподвижные – застыли рядом с Зининым паро-котом. А у стены конюшни стояла… грузовая паро-телега. Новехонькая, на высоких каучуковых колесах, выкрашенная в неброский темно-зеленый цвет.
Глава 15. Свиданье на конюшне
- Давайте хоть посмотрим на этих паро-коней, из-за которых столько разговоров! – за конюшней произнес звонкий женский голос.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
«Увидят – уехать уже не смогу!» Митя шмыгнул в конюшню и ужом скользнул на открытый кожаный «диванчик», заменявший паро-телеге привычный кучерский облучок. И залег там бесшумно, благо короб для грузов закрывал его целиком.
Дверь конюшни снова хлопнула, послышался топот сапог и шорох женского платья и супруга Ингварова братца– как ее, Анна Владимировна? – мечтательно протянула:
- Они… великолепны! Столько стиля!
«У дамы есть вкус» - невольно подумал прячущийся Митя.
- Ах, как бы я хотела проехаться на таком по Альвийской набережной в Ницце… или хотя бы где-нибудь в Ливадии…
- Вся аристократия была бы от вас без ума, Анна! – галантно откликнулся мужчина – Митя узнал голос младшего Шабельского. - Скажите Свенельд Карловичу, чтоб купил. Не откажет же он!
- Конечно же, откажет! Сухо, скучно и рационально, с цифрами доходов и расходов, объяснит, что на дамские капризы денег нет, а лучше купить еще вот такой полезный агрегат, дабы возить на нем урожай прямо к причалам Азовского моря без посредства… посредников, наверное? – явно передразнила мужа госпожа Штольц. - Верите ли, Петр, я и сюда прибыла, как настоящая крестьянка: рядом с мужем на облучке телеги, даром что та телега – паро! Счастье еще, что в кузов не запихнули, там Ингвар ехал.
- В кузове? Вот в этом? Как груздь? – поручик захохотал.
Под раскаты его смеха Митя поерзал, устраиваясь поудобнее и стараясь не задеть торчащие рычаги. Ну вот он сразу и узнал, что хотел: паро-телега принадлежит Свенельду и Ингвару. Ne serait-ce pas charmant?
Напротив круглого окошка под стрехой мелькнула чья-то тень. Основательная такая тень, не птичья. Митя заинтересованно уставился туда.
- Вас это веселит, Петр? –истерично вскричала женщина.
- Ну что вы, Анна… наоборот, печалит. - поручик еще разок хрюкнул, видать, от большой печали. – Но право же, имение-то - ваше! Кто он такой, этот немец, чтоб диктовать вам условия?
- Мой муж! – отрезала Анна. – И вы не имеете права говорить о нем в подобном тоне!
- Ради Предков, простите! Просто… женщина такой исключительной красоты должна иметь все самое лучшее. – с придыханием сказал поручик. – Не понимаю, почему Свенельд Карлович не заботится о вас?
- Он заботится! Если бы не его попечение, имение пришлось бы продать за долги покойного мужа, и куда бы я подалась? В гувернантки? Вряд ли я была бы интересна вам, Петр, в латанном платье! А сейчас имение приносит доход.
- Приносит, чего дальше-то экономить? – ничуть не смущенный отповедью, проворчал поручик. – Тратить пора!
Невидимый для парочки Митя усмехнулся: насчет «латанного платья» младший Шабельский возражать не стал, даже из приличия.
- Мы с вами, дорогая Анна, в равном положении! Вы же знаете, как я… скажем так, неудачно родился? Если бы не гибель отцовской тетушки, имение не было бы заложено, я бы служил в Петербурге, да и… эх, что говорить! До сих пор не понимаю, как старая ведьма могла себе такое позволить – взять, и попасть под шальную пулю! Это так… эгоистично с ее стороны. Ее долг был думать о благосостоянии семьи, а она…
Брови у подслушивающего Мити полезли вверх – странная какая-то история.
- Конечно, я знаю, что былые богатства Шабельских неминуемо восстановятся, но сколько еще этого ждать – три года? Пять лет?
С чего бы такая уверенность? Наследства ждут, не иначе.
- А молодость проходит! В лишениях! – с горечью продолжал поручик. - Вы думаете, я не желал бы в Ниццу, а еще пуще – в столичную паро-кавалерию? Автоматон-то мне покупался, для выездки. Так сказать, остатки былой роскоши. По давним временам многое могли себе позволить. Дед-покойник при дворе живал, да и батюшке с матушкой еще перепасть успело. А я? Эх! Обретаюсь тут, в полку, в глухой провинции! Так хоть вы не позволяйте себя запереть здесь. Когда ваш нынешний супруг в управляющих у бывшего состоял, деньги как-то находил, коли приказывали, а теперь сам вам приказы отдает?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
