Симона, насквозь промокшая, лежала на холодной земле.
— Что-нибудь видишь? — спросила она. — Кого-нибудь? За нами есть погоня?
— Нет, — ответил Джонатан. — Никого.
— Ты уверен?
— Да.
— Слава богу, а то это все уже чересчур. — Она села и обхватила голову руками. — Мне страшно. Этот человек… Блитц… Я никогда не видела, чтобы человека вот так вот… Что будем делать?
— Пока не знаю.
Симона резко подняла голову и сказала:
— Я знаю, что делать. Давай-ка спустимся с горы, автобусом доедем до Лугано и где-нибудь обсохнем и обогреемся. Потом купим тебе новую одежду. Костюм. Деловой. Поменяем тебе прическу и покрасим волосы. А затем сядешь в поезд и поедешь в Милан. Отличный план.
— Для начала мне нужен паспорт, — сказал Джонатан. — И желательно не на мое имя и с чужой фотографией.
Симона быстро подправила свой план:
— Хорошо, обойдемся без поезда. Немного подождем здесь, вернемся и заберем машину. Переедем границу. Кто станет останавливать банкира в «мерседесе»? Я поеду с тобой.
Она буравила его взглядом. «Господи, — подумал Джонатан, — неужели и я выгляжу таким же напуганным? Тогда дело плохо».
— А что потом? Опять в бега? — спросил он, поднимаясь и указывая в сторону виллы Блитца. — Взгляни туда. Полиции все известно про мой трюк на станции. В кабинете Блитца полно моих отпечатков. Симона, меня считают убийцей, тем самым парнем, кто вышиб из Блитца мозги. У меня нет шансов.
— Вот поэтому тебе и необходимо уехать.
— Это ничего не решит.
— Зато ты будешь жив. И в безопасности.
— Как долго? Неужели ты думаешь, что они перестанут меня искать только потому, что я пересеку границу. Да мои фотографии разошлют по всей Европе!
Джонатан лихорадочно пытался представить, что будет, если он уедет из страны, но снова и снова заходил в тупик. Ничего не получалось, может, и потому, что он не привык скрываться. На протяжении многих лет он покорял невозможные вершины в невозможных условиях и со временем стал думать, что человеку под силу все, если не сдаваться. Не надо быть великим. Надо просто не сдаваться.
Когда-то он был молодым, дерзким и самоуверенным и говорил, что он против измены принципам. Эта стойкость помогла ему за семь лет пройти полный курс медицинского образования, а впоследствии оставаться в полевой медицине, в то время как его коллеги один за другим выпадали из обоймы.
После двух глотков виски «Джек Дэниелс» Эмма любила говорить про их бывших соратников, что «у них просто кишка тонка — кроличьи душонки, не мужики, а сплошное недоразумение».
Он слышал ее голос, будто она сидела рядом. К глазам подступили слезы, захотелось сжать ее руку. Ему очень не хватало ее поддержки.
Симона посмотрела на Джонатана из-под мокрой челки.
— Какого дьявола, что здесь происходит? — спросила она.
— В каком смысле?
— В чем была замешана наша девочка?
— Не знаю.
— Она ничего не говорила тебе? Как можно долго скрывать что-то подобное? Ну хоть что-то ты же должен знать! Вот почему ты не оставишь в покое… ее призрак? Джонатан, скажи мне правду. Вы были с ней заодно? Вы были командой? Я слышала о парах, которые занимаются подобными делишками вместе.
— Какими делишками?
Симона смущенно покачала головой:
— Ну, шпионскими — кажется, так это называется. Да, Джонатан? Фальшивые водительские права. Охота за багажом. Все эти деньги. Сто тысяч франков. Ведь Блитца застрелил не вор?
— Нет, — согласился Джонатан. — Вроде не вор.
Похоже, ответ подтвердил ее наихудшие подозрения. Симона сгорбилась, словно под тяжестью собственных обвинений.
Джонатан сел рядом.
— Я честно не знаю, чем занималась Эмма, — сказал он. — Если бы я знал…
Симона пристально посмотрела на него:
— А я уже не знаю, могу ли верить тебе.
Джонатан отвернулся и провел ладонями по лицу, пытаясь сообразить, что делать дальше.
— Ну и?.. — наконец спросил он. — Какие у тебя планы?
— У меня? Я же уже сказала. Мы едем до Лугано и покупаем тебе одежду. Потом поработаем над твоей внешностью. А потом мы…
— И вот здесь поставь точку. Симона, тебе нельзя оставаться со мной. Ситуация вышла из-под контроля.
— Хочешь, чтоб я уехала?
— Когда спустимся с горы — разойдемся. Ты поедешь в Давос к Полю и навсегда забудешь обо всем, что произошло.
— А ты?
Джонатан уже принял решение:
— А я попробую выяснить, чем занималась Эмма.
— Зачем? Что это тебе даст? Лучше позаботься о себе.
— Я забочусь. Разве не видно?
Симона кивнула и полезла в сумочку за сигаретами. Прикурив, она выпустила облако дыма. Джонатан заметил, что руки у нее больше не дрожат.
— По крайней мере, позволь мне помочь тебе с одеждой, — попросила она. — Пока мы еще вместе…
Джонатан обнял Симону:
— Вот это — пожалуйста. А теперь давай-ка посмотрим бумажки, которые я прихватил.
Он открыл портфель Блитца и принялся перебирать бумаги, которые сгреб с его стола. В основном счета и прочие пустяки по ведению хозяйства. Он протянул их Симоне. Она все быстро просмотрела и засунула обратно в портфель. Ничто не проясняло, кем был Блитц или на кого он работал.
В боковом отделении Джонатан обнаружил карманный компьютер: телефон, текстовый редактор, электронная почта и Интернет — все в одном. Он нажал кнопку «вкл». Аппарат сразу заработал в режиме телефона. В верхней части появилась и замерцала звездочка, значит, пришло сообщение. Он нажал на нее. Аппарат потребовал ввода пароля. Он набрал четыре единицы, затем четыре семерки. Доступ запрещен. Он тихо выругался.
— Что? — спросила Симона и уставилась на экран.
— КПК Блитца. Доступ защищен паролем. Мне не добраться ни до электронной почты, ни до текстовых файлов, ни до Интернета. А у тебя какие пароли?
— Ну, у меня везде разные. И мамин день рождения, и адрес дома, где я выросла в Александрии. Сейчас чаще всего 1-2-3-4 или 1-23-45. Так легче запоминать.
А Джонатан? У него всегда был один пароль. День рождения Эммы — 111277.
Вдруг он вспомнил про браслет с флешкой, который нашел в Эмминой сумке. Он достал флешку и вставил ее в USB-порт. Появилась иконка с надписью «Тор». Он дважды щелкнул по ней и появился экран с запросом пароля.
— Опять неудача.
— Твоя? — спросила Симона, протягивая руку.
— Эммина. Нашел в ее рюкзаке, когда возвращался в гостиницу. Тоже под паролем.
Он попробовал Эммин день рождения, потом свой, потом их последний банковский ПИН-код, потом предыдущий, годовщину их свадьбы. Все мимо. Он сдался.
Тор.
Он показал на иконку.
— Я уже видел это название на меморандуме для Эвы Крюгер, — сказал он, показав на иконку. — Что-то не то закрывается, не то демонтируется.
— Дата есть?
— Десятое февраля. Понедельник.
— Что ты делаешь? — спросила Симона.
Порывшись в бумагах, он нашел меморандум о чем-то под названием «Проект „Тор“», на бланке «ЦИВа», адресованный Блитцу и Эве Крюгер.
— Сейчас я позвоню и спрошу.
— Кому?
— В «ЦИВ», или как там ее, эту компанию, на которую работал Блитц.
Не особо стараясь, Симона попыталась выхватить компьютер у него из рук:
— Нет, Джонатан, не надо. Только накликаешь на свою голову новые неприятности.
— Новые неприятности? — Джонатан встал и прошел к дальней стороне грота.
Он включил телефон, раздался гудок. По крайней мере здесь пароль не требовался. Сжимая в руке меморандум, он набрал номер, указанный вверху страницы. Раздалось два гудка, затем трубку сняли:
— Добрый день. «Цуг индустриверк». С кем вас соединить?
Голос был молодой, женский и в высшей степени профессиональный.
— С Эвой Крюгер, пожалуйста.
— Как вас представить?
«Вообще-то, ее мужем», — мысленно проговорил Джонатан. Он не подготовил ответ, потому что до последнего момента не верил, что компания существует на самом деле.
— Друг, — сказал он, немного замешкавшись.
— Ваше имя?
— Шмидт, — сказал Джонатан, подумав, что Шмидтов, наверное, не меньше, чем Смитов.
— Минуту.
Раздался короткий гудок — звонок перевели. Включился автоответчик: «Это Эва. Меня нет на месте. Если вы оставите ваше имя и номер телефона, я вам перезвоню. Для связи с моей помощницей Барбарой Хуг нажмите звездочку».
Свободный швейцарский немецкий, бернский диалект. Без сомнения, эта Эва Крюгер была коренной швейцаркой. Но проблема заключалась в том, что голос-то принадлежал Эмме. Той самой Эмме, которая не могла без запинки произнести «Gruezi»[30] даже если бы от этого зависела ее жизнь. Эмме, которая, за вычетом своего «школьного французского», сама себя признавала слабоумной, когда дело касалось какого-либо языка, кроме классического английского.
