Затем наступил хороший период в моей жизни. Я ездил в Норвегию с группой скаутов, а когда лидер нашей группы ушел, то старшим назначили меня, с маминой помощью, конечно. В доме я стал настоящим героем. Не каждому удавалось стать лидером группы скаутов в пятнадцать лет! Я и не думал, что все это когда-нибудь кончится. Но через несколько месяцев старшим назначили другого, и меня перестали хвалить.
Мне нравилось изучать английский, но все другие предметы были для меня пустой тратой времени. То же касается и церкви. Моя мама была верующей, но мне это казалось лицемерием. Конечно, я ходил в церковь и даже считался прилежным прихожанином, но мне это не нравилось. Все, чем занимается церковь, — выманивает деньги у старушек и на этом богатеет.
Еще в школе, в шестнадцать лет, я снял фильм о вандализме, и его показали в некоторых местных школах. Обо мне заговорили, я гордился этим, но школу не любил. Особенно мне не нравилось быть «ее братом», как будто только моя сестра — человек, а я — никто. По крайней мере, я еще был скаутом.
Все это Колин рассказывал Кэрол, когда ухаживал за ней. Кое-что она узнала сама. Он признался ей, что любит демонстрировать интимные части тела. Сказал, что это доставляет ему величайшее наслаждение. Но Кэрол старалась не обращать внимания на такие вещи, потому что влюбилась в Колина.
— В первый раз, когда меня застали за этим делом, мать была в ужасе. К нам домой явился полицейский, отругал меня и рассказал, что делать, чтобы избежать подобных случаев в будущем. Бесполезно! Вскоре меня застали вторично, и на этот раз не обошлось без суда и статьи в местной газете; меня выгнали из скаутов. Это было совсем скверно, потому что моя мама в то время возглавляла отряд скаутов в Нъюболде. Правда, мне все-таки разрешили вступить в гленфилдский отряд.
Я мечтал получить королевский орден скаута или даже золотой орден герцога Эдинбургского, чтобы порадовать маму. Но для этого надо было пройти добровольную службу, вот я и пришел в приют доктора Барнардо.
Я проработал там пять лет. Целыми днями ухаживал за умственно отсталыми детьми. Женский персонал приюта не обделял меня вниманием, и мама думала, что я исправился. Я и вправду не делал ничего такого в Гленфилде, пока работал в приюте.
Но иногда возникает такая потребность. Иной раз проедешь пятьдесят или даже шестьдесят миль, прежде чем представится возможность показать… какой-нибудь девчонке. Это то, чего мне постоянно хочется, даже если я не получаю особого кайфа. Самое приятное — неожиданность: ты никогда не знаешь, как это будет. Потом меня застали в очередной раз.
Когда родители Кэрол развелись, она перебралась жить в приют и все чаще встречалась с Колином Питчфорком. В конце концов они сошлись и стали жить как муж и жена, но это не изменило поведение Колина. Он продолжал показывать девочкам интимные места и вскоре предстал перед судом.
— Я была наивной, — говорила Кэрол. — Я просто не понимала сути этого явления. Мне казалось, что это как бросить курить или как диета. Да, сначала в течение нескольких недель будет трудно, но потом все пройдет. Я даже не представляла, насколько это сложно. Боязнь пространства — единственное отклонение от нормального поведения, которое мне было понятно; о других я не имела представления.
Колину дали условный срок. В службе надзора за условно осужденными объяснили, что с возрастом у него все пройдет, хотя ему был уже двадцать один год.
В мае 1981 года они поженились с помпой. Кружевное платье и вуаль, цилиндр и перчатки — молодая пара гордилась собой.
Колин и Кэрол поселились на Беркли-стрит в Лестере. Колин продолжал работать в пекарне «Гемпшире». Он хорошо рисовал, научился красиво оформлять кондитерские изделия. Он был музыкален, еще мальчиком играл на трубе, часами мог просиживать за синтезатором, пианино или барабаном.
Кэрол не просто любила своего молодого мужа, она обожала его. Но ей потребовалось время, чтобы понять Колина Питчфорка и разобраться в отношениях внутри его семьи. Например, Колин мало знал о своих родителях, даже не знал, как они встретились. Знал только, что отец работал на шахтах в Честерфилде, а мать выросла в доме, в котором прошло потом и его детство. Этот дом перешел к родителям после смерти бабушки и дедушки Колина со стороны матери.
— Родители не говорили о таких вещах, — объяснял Колин.
Кэрол же, напротив, знала о своей семье все. Она всегда оставалась папиной дочкой. У них в семье, здороваясь, было принято целовать друг друга. С детства она занималась лошадьми; последнего ее скакуна звали Джеми. С семи лет она участвовала в соревнованиях, и отец всегда приходил на ее выступления. Он был инженером-строителем — занимался прокладкой канализационных систем и строительством автодорог по заявкам правительственных заказчиков. Как представитель среднего класса, он всегда приходил на работу в пиджаке и галстуке.
Женившись вторично, отец Кэрол переехал с новой семьей в Нарборо, где стал одним из шестнадцати членов приходского совета. Он был энергичным, моложавым мужчиной, любившим лодочные прогулки, охоту и свою дочь. С тех пор как Колина Питчфорка в очередной раз задержали за эксгибиционизм и отправили на обследование в психиатрическую больницу «Карлтон-Хейес» в Нарборо, отец Кэрол невзлюбил зятя.
К Колину приставили инспектора по надзору за условно осужденными и врача, как при амбулаторном лечении. Впрочем, лечение представлялось Колину пустой, чертовски бестолковой тратой времени. Надзиратели и психиатры всегда счастливы, когда им говоришь то, что они хотят слышать. Только пациенту известны обе стороны его жизни. А Колин был смышленным, и ему легко удавалось водить за нос этих людей.
На этот раз газеты уже не писали о непристойном поступке Колина Питчфорка. Жизнь шла своим чередом. Колин демонстрировал себя девочкам и даже подсчитал, что лет через двадцать число таких случаев в его жизни перевалит за тысячу.
Во время беременности Кэрол весной 1983 года Колин выглядел вполне безмятежно. Он с удовольствием посещал занятия по художественному оформлению кондитерских изделий в колледже. Занятия проводились вечером, но Колин, хотя и уставал на работе в пекарне, уроки не пропускал.
Затем он стал ходить на занятия с одной девушкой, которая забегала за ним по дороге в колледж. Ее звали Лэсли. Ей, восемнадцатилетней, Колин казался знающим и опытным. Он разбирался в производстве тортов и пирожных и в их оформлении.
Потом Колин стал позванивать Лэсли домой и тайно встречаться с ней. А когда она заходила за ним, чтобы идти на занятия, усаживал ее пить чай.
Кэрол все еще работала неполный день, занимаясь с детьми на игровой площадке. Однажды, когда она была в приюте, Лэсли и Колин занялись сексом в ее постели. Лэсли считала это безрассудством, но Колин так захотел. Он пользовался презервативом. Это был нормальный секс. Колин был ласков с девушкой. До этого случая Лэсли была девственницей.
Привлекательность Лэсли не ускользнула от внимания Кэрол. Конечно, она заметила и то, как смотрит Лэсли на Колина, когда заходит за ним, а может, и уловила запах другой женщины в своей постели.
Однажды она прямо сказала Колину, что он чересчур любезен с этой девушкой.
— Я только зашел в паб выпить! — ответил он.
— Только одну порцию!
— Незачем ходить туда так часто!
— Два раза в неделю — это часто? Я что, пьяница?
Нет, пьяницей он не был, но после того как Кэрол забеременела, ей в самом деле не хотелось сидеть с ним в прокуренном пабе, и она предпочитала оставаться дома.
— Я же звал тебя с собой, разве не так? — напомнил он. И это была правда.
Однажды вечером он пришел из колледжа слишком поздно и после четвертого или пятого упрека признался жене в измене. Ни угрызений совести, ни сожаления он не испытывал. Кэрол узнала, что он послал Лэсли цветы — отрицать это было бессмысленно.
Кэрол залилась слезами и поклялась уйти от него навсегда.
Она вернулась в дом матери недели на две, а отец, выяснив, где живет Лэсли, направился к ней домой, чтобы сообщить отцу девушки, что его дочь-подросток встречается с женатым мужчиной. Лэсли во всем созналась и согласилась прервать отношения с Колином для общего блага.
Колин не занимался эксгибиционизмом, пока встречался с Лэсли — в этом не было необходимости, потому что она вызывала в нем необходимое возбуждение, которое усиливалось от опасности быть застигнутыми Кэрол.
Член приходского совета Нарборо был не тем человеком, кто мог позволить обижать свою дочь. Разумеется, он настаивал на разводе, но его зять умел приводить убедительные аргументы. Убедительные для Кэрол.
Она согласилась встретиться с ним, а он обещал впредь не делать этого, и когда со всеми объяснениями было покончено, виноватою чувствовала себя только она. Почему она не ходила с ним в паб, когда он просил ее? Разве она не знала, что человеку нужно общение, когда у него не все в порядке? Разве он не был ласков с ней? Разве хоть раз кричал на нее? Не она ли сама повышала на него голос? А эта девушка Лэсли просто подвернулась.
