В 1944 году демобилизовался из армии мой младший брат Лоренс, раненный в Африке. Он был серьезен, упрям, восприимчив к моде и имел прекрасные аналитические способности. Упрямство обнаружилось в нем еще в детстве и, возможно, было формой протеста против власти отца. Лоренс сразу включился в работу магазина несмотря на то, что намеревался стать юристом. После окончания колледжа и школы бизнеса в Гарварде он женился и всего полгода между окончанием учебы и призывом в армию провел в магазине. Поэтому опыта работы в семейном бизнесе у него практически не было. Для начала мы отправили Лоренса на шесть месяцев в Нью-Йорк под начало Мойры Каллен. Его отчеты всегда были продуманными и прекрасно обоснованными, но обычно запаздывали. Его опоздания на собрания или неожиданные изменения в утвержденных планах стали почти нормой. Похоже, это была еще одна форма подсознательной демонстрации пренебрежения к законной власти. С другой стороны, он быстро освоил специфику модного бизнеса и вывел Neiman-Marcus на максимальный уровень прибыльности.
Хотя на пути к достижениям моему брату пришлось несладко. Мы знали, что дизайнеры – народ особый, очень чувствительный к похвале и лести, но отвергающий неприятные новости о том, что их одежда плохо продается, так как слишком неудобна, авангардна или попросту неактуальна.
В принципе дизайн, как и актерство, – это своего рода эксгибиционизм. Люди, создающие модную одежду, очень эгоцентричны, их психика постоянно требует новых ощущений. При этом о сроках и обязательствах они и слышать не хотят. Это и стало причиной конфликта Лоренса с одним из наших ведущих дизайнеров, Норманном Нореллом, который постоянно срывал сроки поставок своих новых коллекций, чем ввергал нас в убытки. Его коллекции поступали в магазин буквально накануне сезонных распродаж, но Но-релл ничего не желал слышать. Лоренс попытался с цифрами в руках убедить Норелла изменить свою позицию, но дизайнер в ярости указал ему на дверь и сказал, что найдет новых закупщиков для своих коллекций, которые оценят по достоинству его творческую натуру. Но видимо, не все так гладко складывалось у Норелла с новыми партнерами. Некоторое время спустя он через своих агентов попытался возобновить сотрудничество. Мы были согласны обсудить условия, но еще до нашей встречи история просочилась в Women's Wear Daily и была изложена в стиле, который начисто исключал возможность примирения. Это был практически единственный раз в нашей истории, когда мы потеряли дизайнера из-за своей откровенности. Еще один случай потери важного партнера произошел в конце двадцатых годов, когда Эл Нейман втайне от нашего давнего поставщика Хэтти Карнеги согласился оказать финансовую поддержку ее дизайнеру Эммету Джойсу, чтобы он смог начать собственное дело. Мисс Карнеги была возмущена и прекратила отношения с нами. Несколько лет спустя, когда Джойс обанкротился и Эл Нейман больше не ассоциировался с нами, мне удалось восстановить деловые отношения с Хэтти Карнеги. После случая с Нореллом мы стали обучать наших закупщиков и торговых агентов общаться с темпераментными поставщиками дипломатично и терпеливо, даже в тех случаях, когда правда на нашей стороне.
Часто возникали непредвиденные ситуации, затруднявшие ежедневную работу. К примеру, очень проблемным был вопрос своевременных поставок тканей, в основном производившихся за рубежом. Причин было много: несоблюдение планов производства, долгая таможенная очистка, изменение ценовой или ассортиментной политики. Мы боролись с проблемой радикально, самостоятельно закупая ткани и снижая таким образом финансовые риски производителя.
Когда война окончилась, Эдвард и Герберт-младший вернулись домой. Дефицит товаров все еще оставался серьезной проблемой, поэтому мы попросили Эдди переехать в Нью-Йорк, чтобы возглавить наш закупочный офис, в надежде, что это даст ему необходимый торговый опыт и хоть в какой-то мере позволит решить проблему с нехваткой товаров. Он отлично исполнял эту работу на протяжении нескольких лет, пока не вернулся в Даллас, чтобы снять с меня ответственность за общие коммерческие вопросы. Герберта мы определили в отдел мужской одежды, сначала помощником управляющего товарными запасами, затем закупщиком мужских аксессуаров, где он продемонстрировал отличный вкус и стиль.
Когда все мои братья вернулись к работе, я начал делать в наших традиционных рекламных историях для прессы акцент на семейственности и преемственности бизнеса Neiman-Marcus. Хотя обычно в таких историях упоминались имена всех членов семьи, часто внимание в конечном итоге фокусировалось на отце либо на мне. Это смущало меня и огорчало моих братьев. Создавалось впечатление, будто я пытаюсь доминировать в бизнесе. Я выразил свое недовольство Мэрихелен Макдафф, нашему директору по связям с общественностью, которая ответила: «Люди почти всегда интересуются личностями, а не семейными портретами. Если хочешь, чтобы твои братья разделили твою известность, позволь им сделать самостоятельно что-то достойное освещения в прессе». Следуя ее совету, я стал поощрять братьев к более активной и ответственной работе. Я передал им ведение наших модных показов, что было очень тяжелой задачей. За время существования этого шоу я выработал профессиональную манеру продаж посредством легких комментариев развлекательного характера. Мэрихелен была права: недостаточно просто носить имя Маркус – надо доказать, что ты сам чего-то стоишь.
Повышенное давление нашего отца стало сильно влиять на его зрение: он уже не мог читать без увеличительного стекла. Мы обращались к специалистам из Нью-Йорка, Балтимора, Бостона и Калифорнии, но никто не мог остановить прогрессирующее ухудшение зрения. Специально для отца был принят на службу студент, который читал ему утренние газеты, а затем отвозил его в офис, где мы по очереди обсуждали с ним свои дела, читали отчеты, изучали финансовые показатели и приглашали к нему закупщиков с образцами продукции, которые он мог выбирать на ощупь. Окончательно лишившись зрения, он иногда поглаживал какую-нибудь норковую шубу со словами: «Вот то, на что мне нравится смотреть». Бывало так, что он мог забраковать пару туфель на том основании, что отстрочка была слишком грубой или подошва слишком шероховатой. Он всегда был разборчив в еде, и утрата зрения, должно быть, усилила его вкусовую восприимчивость. Он мог определить малейшее отклонение от рецепта, мельчайший избыток соли или перца, к огорчению моей матери, которая изо всех сил старалась сделать его счастливым, страдая из-за катастрофы, случившейся с человеком, вся жизнь которого была связана с возможностью видеть.
