Она повернулась на другой бок, но сухость во рту не проходила. Кили, обычно спавшая крепко, не готовила себе питье на ночь. Пришлось встать и отправиться за водой.
Из-под двери в гостиную выбивалась полоска света — значит, Дигби не спит. Чтобы не столкнуться с ним, Кили решила не идти за бутылкой воды к холодильнику, а напиться в ванной из-под крана. Над закрытой дверью ванной светилось окно. Пока она, дрожа от холода, стояла и смотрела, послышался звук льющейся воды из душа и дребезжание старых труб. Кили облегченно вздохнула. Слава Богу, что не открыла дверь! Она заторопилась в холл, чтобы успеть взять воду и вернуться к себе, прежде чем Дигби выйдет из ванной. Через пару минут она возвращалась с бутылкой воды, и как раз в этот момент дверь ванной открылась. Оба замерли. С Дигби стекали капли ледяной воды. Издав удивленное ворчание, он сказал:
— Я думал, ты спишь.
— Я спала, но… — Она приподняла бутылку. — Пить захотелось.
Последовало напряженное молчание. Вдруг Кили почувствовала, как неуместна на ней атласная ночная рубашка — почти так же, как полотенце на бедрах Дигби.
— Как в старом кино, — наконец выговорила она.
— Да, — тупо согласился он.
Заметив стекающую на висок каплю воды, Кили потянулась к ней, но Дигби схватил ее руку и оттолкнул.
— Если ты до меня дотронешься, когда мы здесь в таком виде…
— Дигби.
— Иди спать, Кили, — грубо сказал он. — Закрой дверь и запрись.
— От тебя мне не надо запираться, — сказала она. — Ты самый порядочный человек, которого я знаю.
— Плохо только, что у меня нет работы, да? — горько усмехнулся он.
А потом ушел, оставив ее стоять с обнаженными нервами. И сердцем.
Глава тринадцатая
— Ты выглядишь усталой, — покачала головой Анна.
— Трудимся не покладая рук, — ответила Кили. — Такое впечатление, что весь город собирается праздновать Хэллоуин. Кстати, я заказала еще костюмы разбойника и далматинца. На них большой спрос.
— Неплохо, — сказала Анна. — Сколько ты заказала?
— По дюжине. — Кили вынула из ящика сумочку и подвинулась, чтобы Анна положила туда свою. — Спасибо, что пришла по первому зову. Кто бы мог подумать, что наша продавщица свалится с простудой как раз тогда, когда Триш пойдет сверлить два зуба?
— Да я сама рада, что пришла помочь, — улыбнулась Анна. — Вон, какой вид у тебя утомленный. Надеюсь, ты не простудилась?
— Нет. Просто я почти всю ночь не спала.
— Это имеет отношение к твоему… — Она кашлянула и закончила: —…гостю?
— Не так, как ты думаешь! Но он меня вчера действительно утомил. — Она рассказала Анне об изготовлении скульптуры.
— Повесить на стену железный стол со стульями? Звучит интригующе.
— Пусть не надеется, что я это повешу!
Когда Кили пришла домой, Дигби играл в мяч с Честером. Она наклонилась погладить собаку, и тут Дигби доложил ей, что «произведение искусства» уже повешено. Он достал из кармана платок и сложил его в длинную ленту.
— Повязка на глаза, — замогильным голосом сказал он, — для полноты эффекта.
Кили пошла, держась за Дигби как за поводыря. В комнате он остановился и за плечи бережно подвинул ее на то место, откуда «шедевр» смотрелся лучше всего.
— Сначала глубоко вдохни, — приказал он. Кили полной грудью вдохнула и медленно выдохнула, а он развязал узел на затылке.
— Готова? — Да.
Несколько секунд он еще подержал платок у нее на глазах — и с возгласом «вуаля!» отдернул.
Кили в оцепенении уставилась на стену. Да, этот старый стол они нашли в лавке подержанных вещей. Да, он покрыл его бронзовыми брызгами и раскрасил теми красками, что Кили отбирала в тон дивану. Это был тот самый стол — до неузнаваемости преображенный.
Для создания табло, Дигби добавил еще несколько предметов из той же лавки. На столе стоял стеклянный стакан — висел, конечно, но под таким углом, что казалось, будто он стоит. Из медной трубки он сделал две соломинки, и они перекрещивались в стакане, создавая впечатление, что двое пили из него лимонад. Рядом со стаканом — китайская роза на длинном стебле, сделанном из той же трубки, покрашенной в зеленый цвет, и бархатная коробочка из-под драгоценностей с открытой крышкой. А на самом краю стола сидела птичка из синего стекла.
На стене сверху была укреплена лампа-фейерверк, и ее щупальца разливали лунный свет по поверхности стола.
— Ну, как?
— У меня нет слов, — сказала она. — Ты говорил, что во всем этом есть потенциал, а я не видела. Но это так… Это не только красиво, это романтично.
— Расскажи, что ты видишь, — сказал он, обняв ее за плечи.
— Здесь сидели влюбленные, они пили лимонад при луне.
Он положил подбородок ей на плечо.
— И?
Кили улыбнулась и прислонилась к нему щекой.
— Он дал ей розу и сказал, что любит ее.
— А она?
— Она сказала, что тоже его любит, и тогда он достал из кармана кольцо.
— Где оно теперь?
— У нее на пальце, конечно же. Она продолжала изучать скульптуру. — Откуда взялась птичка? Я ее не помню.
— Это синяя птица, птица счастья. Мне ее подарила бабушка на окончание школы.
— Бабушка? О, Дигби, забери ее обратно, я не могу…
— Я хочу, чтобы она была у тебя. Она дала мне ее со словами, что счастье увеличивается, если им поделишься.
— Где сейчас эти двое? — после долгого молчания спросила Кили.
— Догадайся.
— Танцуют при луне?
— Некоторое время они танцевали.
А сейчас занимаются любовью. Этого можно было не говорить.
— Обними меня, — тихо попросила она.
— Я терпеливый человек, Кили. — Он вдохнул в себя, похоже, целый океан и вдруг, приподняв ее, прижал к себе. — Но обнимать тебя — это пытка.
— Тогда люби меня.
Ей не приходило в голову, что он может отказаться, но в тот ужасный миг, когда он опустил руки и отступил на шаг, ей показалось, что и такое возможно. Но он обхватил ее лицо руками, сжал его, стал целовать, дразня губами и ртом, а потом обнял. В Лас-Вегасе их любовь была медленной, сладкой и нежной. Теперь все было иначе. Кили не была робкой, Дигби не был терпеливым, им не надо было открывать друг друга, нежное узнавание сменилось ненасытной страстью.
Дигби, не колеблясь, отшвырнул диванные подушки, разложил кровать, и они, сплетясь телами, полуодетые, повалились на матрас.
Они двигались в быстром темпе, каждое касание было неистовым, каждая самоотдача — отчаянной, пока экстаз не сменился оцепенением. Они лежали в объятиях друг друга — мужчина и женщина, нежность и твердость, хрупкость и мощь! Под лампой лунного света наступившее молчание казалось Кили священным, нарушить его было бы святотатством. Опустошенная и веселая, она закрыла глаза и только слышала, как у нее под ухом в унисон стучат их сердца.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
