— Отправляясь на охоту никогда нельзя знать, вернешься ли с добычей, — медленно проговорил старец. — И нельзя угадать, какова будет эта добыча. Маленький мальчик бродил по лесу, собирая птичьи яйца, а нашел Копье Бога. Иди с миром, Аги, и пусть удача тебе сопутствует.
Агизекар еще минуту стоял в ожидании, потом осторожно повернулся. Сзади никого не было. Он быстро прошел через поселок и, вступив на знакомую тропу, углубился в лес. Интересно, каков скрытый смысл слов старца? Как и все в племени, Аги знал, что тот ничего не говорит и не делает зря, служа для людей воплощением Великого Бога Айтумайрана. И его способность появляться и исчезать абсолютно бесшумно, так, что даже чуткий слух опытнейших лесных охотников, слышащих падение сухого листа с дерева как удар грома, не мог уловить ни звука — она, эта способность, от Него… Агизекар вспомнил, как часто шаман приходил в хижину его отца, когда сам он был еще маленьким. Бывало, старик подзывал Аги и, усадив его к себе на колени, молча гладил по голове. Ни один очаг племени не мог похвастать таким вниманием, какое оказывал Мудрейший семейному очагу рода Тау, но до сих пор он никогда еще так долго не говорил с Агизекаром. Пара слов, ласковая улыбка, короткий ответ на заданный вопрос — и все. А сегодня… Это неспроста.
Несмотря на кромешную тьму, Аги шел быстро и уверенно, поигрывая копьем. Легкий шум, который он производил при этом, изредка задевая древком о ветки кустарника или свисающие с деревьев лианы, не особенно его заботил. Все равно закон запрещает бить зверей ближе, чем в четверти дневного перехода от поселка. Вот когда он отойдет достаточно далеко, тогда будет осторожнее, чтоб не спугнуть дичь.
На старом месте, там, где племя обитало прежде, приходилось удаляться на три перехода для охоты на крупных животных и на один полный переход для охоты вообще на кого угодно, даже на самых мелких птиц. Шаман раз за разом все ужесточал запреты, а потом Чекеф, младший брат отца красавицы Флиенти, отправился в лес и не вернулся. Охотник, который ходил вместе с ним, возвратился в поселок лишь много дней спустя. Он был страшно истощен, весь покрыт ранами и никого не узнавал. Шаман приказал построить на Месте собраний маленькую хижину и не выходил оттуда семь дней и семь ночей, разговаривая с духами. Люди напряженно ждали, стал ощущаться недостаток пищи — Мудрейший запретил охотиться, и даже женщины не могли собирать в лесу плоды и съедобные травы. Старики говорили, что обязательно последует или война, или переселение на новое место, а так как все охотничьи угодья вокруг были заняты, сходились на том, что будет война. Дакапо, вождь воинов, ходил на Место собраний и издали спросил об этом сидевшего в хижине шамана, но Мудрейший не ответил. Наконец, на утро восьмого дня, Тот-кто-разговаривает-с-духами вышел из своего убежища. Он сильно толкнул обеими руками стоящий посреди Места собраний Священный столб, и сухой череп хасаха, сорвавшись вниз, гулко ударился о землю. Женщины закричали и заплакали, мужчины угрюмо молчали. А шаман, надев череп себе на голову и глядя сквозь пустые глазницы, ни слова не говоря направился в лес. Дакапо взмахнул могучей рукой с зажатым в ней копьем, и первым двинулся за ним, а следом потянулись остальные, бросая в мертвом теперь поселке все, что не могли унести на себе.
Сперва им предстояло пройти по землям соседних племен. И их пропустили: все Акимики-теру знали и уважали Мудрейшего, и если бы у Лесных людей был Верховный шаман, как это заведено у степных племен Хантагу-теру — людей Ветра, так непременно он бы им давным-давно стал…
Старые люди говорили, что раньше, в молодости, когда Мудрейший был простым охотником, девушка, которую он любил, ушла в лес собирать съедобные коренья и не вернулась назад. Безутешный, он несколько дней разыскивал ее, пока не нашел — грудь ее была разорвана, она умерла уже давно, но звери не тронули тело. Ведь ни одно животное не может даже приблизиться к трупу того, кого казнил Великий Бог Айтумайран, и на нем не бывает никаких признаков разложения. Охотник, как и все люди, до этого времени строго соблюдал табу и почитал духов, видимых и невидимых, но теперь он не смог принять с чистым сердцем того, что случилось. За какие проступки Айтумайран казнил его любимую, он не знал, да и не хотел знать, ибо все, что осталось в его жизни, была мучительная, неутолимая и ничем не облегчаемая боль. Он при всех бросил копье наземь, отрекся от своего рода и своего племени и во всеуслышание поклялся найти земли, на которые не распространяется власть Айтумайрана. О существовании таких мест говорилось в древних легендах, но никто не мог сказать, где они находятся. Охотник ушел далеко, долго странствовал среди чужих племен и наконец добрался до далекого и таинственного Края твердой воды, о котором и Болотные люди, жившие за равнинами, населенными людьми Ветра, знали только понаслышке. В самом же том краю совсем не было людей — лишь немногие диковинные звери и птицы могли жить там, где вода не течет в ручьях и реках, но тверда как камень… В тех землях нелегко добыть пропитание, жизнь трудна и мучительна, однако она была не мучительнее той боли, что носил в себе молодой охотник, и он остался. Но однажды, стоя на берегу огромного таинственного озера, в котором плавали белые сверкающие скалы, а вода обжигала словно огонь, он увидел, как из него на сушу вышел Айтумайран. Вид его был ужасен; шерсть, алая, как пламя, намокла, а из клыкастой пасти стекала смешанная с водой кровь… И охотник, который в этот день перестал быть простым охотником, а стал великим шаманом, возвратился в родные леса, дабы рассказать людям, что земель, свободных от власти Великого Бога, нет, и если даже человек с помощью колдовства обратится в рыбу, то и под водой он не обретет свободы. А за то, что он смог постичь все это, Айтумайран даровал Мудрейшему неестественно долгую жизнь, и даже отцы отцов, видевшие взрослыми своих внуков и правнуков, помнят его не иначе, как глубоким стариком с длинными седыми волосами…
Итак, шаман вел людей все дальше вглубь леса, и последними на их пути лежали владения племени Итко, а за ними простирались необитаемые земли, царство духов айту, куда не отваживался заходить ни один человек. Все ждали, что шаман повернет на закат или на восход солнца, где людей было меньше и племя могло занять пригодные для жизни и охоты места не прибегая к силе — воевать Лесные люди, в отличие от людей Ветра, не любили, и крайне редко занимались этим. Но на восьмой день странствия в краю Итко Мудрейший остановился на поляне, где недавно совершили большое жертвоприношение для умиротворения Айтумайрана — десять молодых людей и десять девушек лежали вокруг Священного столба на подстилках из сухой травы ногами к нему. Их головы были отрублены ударом боевого топора, и хотя разложение зашло уже достаточно далеко, но текло вяло, а дикие звери не тронули тела. Это свидетельствовало о том, что жертва оказалась приятна богам Вечного Леса, и они где-то близко. Шаман ушел на самый край поляны, сел там, обхватив колени руками, прижав подбородок к груди, и долго молился духам, затем подошел к столбу и стал обходить тела. Поднимал отрубленные головы, гладил их, произнося таинственные слова… Агизекар увидел тогда, как побелело лицо их проводника из племени Итко. Расспросив его, он узнал, что Мудрейший называл мертвых по именам — по их священным именам, которые дают избранным в день жертвоприношения, и которые слышат только боги айту, да те, кто при этом присутствует. Но ведь проводник знал, что в тот час, когда оборвалась жизнь его соплеменников, Мудрейший находился еще в шести днях пути от этого места!.. Тогда и Агизекар испугался, а потом…
Потом шаман выпрямился, надел на голову череп хасаха и пошел дальше — прямо в ту сторону, где кончались земли Итко и начинались владения богов айту. Люди боялись, но послушно шли за ним, и никто не отважился преградить ему путь и спросить — что же он делает? Куда они идут? Агизекар чувствовал, как в его сердце вползает холодная змея страха. Даже на лицах бывалых охотников читался испуг. Бесстрашный Дакапо, вождь воинов, который не боялся никого и ничего, и тот выглядел подавленным. А Мудрейший вел их все дальше и дальше вглубь Вечного Леса. Каждое утро он поднимался с земли, надевал на голову тяжелый череп, шел вперед, не зная усталости, останавливаясь только тогда, когда и более молодые уже падали с ног — и так день за днем, пока все не потеряли счет бесконечным дням пути.
Изредка они раскидывали временное стойбище, чтобы отдохнуть и пополнить припасы охотой — вскоре начались места, сказочно богатые непуганой дичью. Люди начали понемногу привыкать к мысли, что они забрались в самое сердце страны айту, и вот ведь чудо — ничего страшного не происходит. Боги не покарали их за дерзость, даже, как будто, благоволят к ним — иначе с чего бы добыче чуть ли не самой идти в руки охотников? Непонятно… непонятно. Но как хорошо жить-то — еды вдоволь на каждого, давно уже не было так; шаман отменил почти все табу, оставив лишь несколько. Дрожь пробирает от такой нежданной свободы: делай почти все что захочешь, охоться почти что везде и на кого только хочешь — не прогневаются ли боги? А сам Айтумайран? Не пора ли остановиться? Проходило время, но боги не думали гневаться. А Мудрейший все вел их, пока они наконец не пришли сюда.
