— А что вы можете сказать по существу моей гипотезы?
— Ну что ж… Эту схему, — Нескуба нарочито повторил уничижительное словцо, произнося его с заметным нажимом, — вы могли бы положить в основу фантастического романа, не будь она столь пессимистична. Вы ведь астроном, Лойо Майо, а не заметили, что Вселенная наполнена светом. Да, собственно, и сама органическая жизнь — это творение света, детище луча. Вспомните хотя бы процесс фотосинтеза, без которого не было бы и гумуса. Как чудесно устроен мир! И свести всю его сложность к какомуто одному элементу…
Дискуссия продолжалась довольно долго, Нескуба даже устал, но так они ни к чему и не пришли, каждый остался при своем мнении. Объединяла их только идея полета, мечта, которая не давала покоя капитану, неудержимо влекла и одновременно отпугивала своей фантастичностью. Нескуба слушал рассуждения Лойо Майо, а сам думал: согласится ли Эола? Как ее убедить? Как преодолеть ее непонятное женское упрямство? Она оттягивает решение до родов. Хитрит…
— Да, солнца, галактики, — продолжал между тем Лойо Майо, — это прекрасно, потому-то и тянет меня в космос… Но, во всяком случае, вы знаете теперь мои соображения. В конце концов, не для того я ушел от одного гумуса, чтобы попасть в лапы другого. Если мы не полетим, я конечно же буду работать на орбите, ну а если умру, буду просить рассеять мой пепел в космосе.
— Все равно выпадет на планету, — мрачно пошутил Нескуба.
— Так протрубит ли нам стартовая труба? — спросил Лойо Майо, не обращая внимания на неудачную шутку.
Нескуба — совсем еще недавно такой волевой, решительный и часто прямолинейный — сейчас колебался. Лицо его морщилось, словно он пытался что-то вспомнить, взглядом он прощупывал потолок, как будто надеялся найти там ответ.
— Я… не могу еще точно сказать… — произнес он наконец. — Понимаете, Эола…
— Понимаю. Но нет, не Эола, не ребенок, который скоро родится, держат вас здесь, капитан. Это гумус не желает расстаться со своей добычей, гумус Гантели.
— Да ну его, ваш гумус! — проворчал капитан. — Гумус да гумус…
Устало закрыл глаза, а когда открыл, Лойо Майо в палате уже не было. «Он действительно здесь, на этой планете, как рыба, выброшенная на песок, — сочувственно подумал он об астрономе. — Космос — его стихия. Вот и не может успокоиться его дух. А я? Разве моя душа спокойна?..»
Первый гантелянин!
Родился он ранним утром, когда теплые лучи Светила окрасили в красный цвет окрестные горы, похожие на огромные стога сена, неслышно опустились вниз и выхватили из черноты ночи пластиковые крыши поселения. И словно изучая эти новостройки. Светило ощупало стены, заглянуло в четырехугольные окна. Именно в это мгновение крохотный Нескуба громким криком оповестил о своем появлении на свет, о котором он еще сам ничегошеньки не знал. Светило мягким прикосновением огладило его тельце, с которым, немного нервничая, возилась молодая мать, и сразу же сделало его розовым.
— Ув-ва! Ув-ва!
— Ого, какой горластый! — воскликнула доктор Рената Павзевей, и в голосе ее звучала радость. — А ну давай, давай, кричи еще, зови своего папочку!
— А что, Гордей здесь? — подняла голову роженица. — Так впустите его! Рената, позови…
— Успокойся, Эола. Ты что, забыла, что он на «Викинге»? Ему еще не передали.
Эола обессиленно опустила голову на подушку.
— Скажи, чтобы немедленно передали. Это очень важно.
— Скажу, скажу, только не надо волноваться, вот сейчас мы немножко запеленаемся, чтобы не было нам холодно. Ты только подумай — первый на Гантели! Как вы его назовете?
— Посмотрим. Еще не думали.
— Ув-ва! Ув-ва!
Хотя роды прошли хорошо и Эола почти не чувствовала боли, все-таки потеря крови ослабила ее, и тяжесть в животе почему-то не проходила. Ей хотелось тишины, покоя, хотелось отдохнуть после циклона, который опустошил ее тело, и сейчас было совсем не до разговоров. А на Ренату, всегда такую сдержанную, словно что-то нашло, и она говорила, говорила не умолкая.
— А что, если Гордейчик?
— Может быть.
— Ув-ва!
— Ах ты, маленький!
— Нужно известить Гордея. Слышишь, Рената? Ой…
— Плохо тебе, Эолочка? Не беспокойся, миленькая, радиограмма долетит мигом. Вот мы уже и укутаны, уже не плачем, наш организмик достиг теплового равновесия. — Рената ловко уложила малыша в кроватку, пододвинутую к постели матери. Ну вот, вот так и лежи себе, Нескубеночек, набирайся сил.
— Рената… — простонала Эола. — Прошу тебя… Радиограмму…
— Бегу! Уже побежала!
Рената быстро вышла, закрыв за собой дверь. Эола повернула голову в сторону своего малыша, посмотрела в его личико и вспомнила о его отце — вчера, как только ее положили в родильное отделение, он поспешно вылетел вместе с Лойо Майо на «Викинг». На прощанье поцеловал ее в лоб, бросил какие-то успокоительные слова и был таков. Что-то беспокоило Эолу, появилось невыразимое, как густая мгла, тяжелое предчувствие, в котором тонула даже радость материнства, вместо нее были тревога и боль. Как было бы хорошо, если б Гордей сидел здесь, возле детской кроватки…
Она смотрела на свою крошку и вместо радости ощущала одно только удивление. Вот она и стала матерью. От нее отделилось маленькое существо… Какое таинство Природы! А в самом деле — как же мы его назовем? Долго что-то не возвращается Рената. А боль вроде бы усиливается… Красная дымка… На Земле бывают алые восходы и алые закаты, а здесь — целый день красная мгла застилает глаза. Неужели что-то случилось с Гордеем?
Резкая боль ножом полоснула низ живота. Эола вскрикнула, сбросила с себя одеяло, извиваясь, схватила подушку, скорчилась, прося облегчения, но боль беспощадно жалила, душила, в глазах стало темно.
— А-а-а…
Услышала приглушенные голоса, доносившиеся словно сквозь толщу воды.
— Приходит в себя…
— Как же вы могли оставить ее одну?
— Нужно было дать радиограмму…
— Тсс! Открывает глаза. Молчите, молчите! Эола, вижу, вам уже легче, становится легче. Глубокий шок позади. Дайте ей попить.
Через несколько минут Эола окончательно пришла в себя.
— Что это было? — спросила она, едва шевеля губами.
— Видите ли, никто не думал, что будут близнецы, — послышался густой баритон главного врача, — а анестезия…
— Что вы говорите? — встрепенулась Эола. — Какие близнецы?
— А вот какие! — Рената показала ей второго запеленутого ребенка. — Девочка! Теперь будет два Нескубеночка!
Сморщенное личико дочурки ничем не отличалось от личика мальчика, но Эола задержала на нем взгляд несколько дольше. Это существо появилось неожиданно, самовольно, причинив ей немыслимую боль. Краешком глаза видела Эола и Ренату, державшую ребенка. Лицо Ренаты было улыбающееся, а вот глаза какие-то невеселые.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
