– Помилуй, батюшка! Не крал я пряжки! Молю о пощаде! Смилуйся!
Видимо, услышав вопли, с противоположной стороны, через ворота в башню вошел князь Александр в сопровождении троих охранников и неизменного спутника Ратмира.
– Отправь-ка людей восвояси, князь, да иди ко мне за стол, – обратился я к Александру, накручивая себя на то, чтобы выглядеть как можно более грозно. – Будем с тобой вести политику. Да только ты со мной во всем соглашайся и, главное, лишнего не ляпни, молчи, чтобы ни случилось, а то все задуманное мне испортишь.
Еще плохо соображая, что происходит, молодой князь одним только жестом отослал подручных и, задержав некоторое время взгляд на истязаемом скоморохами стрелке, присоединился к моему столу.
– На-ка вот, вина выпей, да постарайся пока вопросов не задавать. Что непонятно будет, я тебе потом растолкую, – предложил я Александру, хитро подмигнув.
Заметно шаркая, в зал вошли четверо ордынских послов, неуклюже кутаясь в длинные собольи шубы. Я лишь мельком взглянул на гостей и опять уставился на стрелка, «истязаемого» скоморохами, играющими сейчас роль лютых палачей. Послы тоже долго не могли оторвать взгляд от несчастного на дыбе и, лишь через минуту собравшись с силами, заговорили:
– Доброго здравия в дом твой, Коварь. Прибыли мы к тебе с посольством от великого Улус-Джучи и воевод его Орды и Бату. Имя мое Кулькан, и я стану говорить от имени и по повелению сынов Угедэя, – поприветствовал почти без акцента тот самый посол с худой бородой, на которого указал как на старшего Олай.
– Что за дары принесли мне, послы ханские? – спросил я, старательно стряпая на лице кислую и безразличную мину.
– Пришли мы к тебе с повелением от нашего хана, чтобы ты, боярский слуга Юрия, князя рязанского данник, высказал свое уважение, принимая власть хана Угедэя, и дал ему дани – десятую часть всего, что твое и людей твоих.
– Стало быть, без подарков пришли? От меня даров ждете, – подытожил я, обернувшись к стрелку, растянутому на дыбе. – Плохо. Очень плохо и невежливо. Из дальних земель прибыли, а подарка мне, Коварю, пожалели. Но, ладно, дела позже, я-то хозяин гостеприимный, садитесь за стол, послы ханские, угощайтесь моим вином, моим хлебом, чем бог послал.
– Вот говорили тебе, дураку, чтоб сразу сознался! – закричал дед Селиван на Самохвата, играющего роль мученика. – Дождался, что батюшка почивать изволит!
– Помилуй… – захрипел стрелок, брызжа кровавой слюной, но Давыд уже вонзил ему в спину разделочный нож, смачно выдирая кусок свежего мяса.
В гулком зале звонким эхом раздался неистовый вопль бьющегося в конвульсиях стрелка. Глядя на это, послы невольно ссутулились и попятились, но попытались сделать вид, что ничего особенного не происходит. Олай, стоящий у них за спиной, только подтолкнул гостей к столу, как бы принуждая принять мое приглашение.
Александр стал серьезен и собран, видимо, уловил, глядя на мою гневную физиономию, что все происходящее не больше чем спектакль, и тут же принял игру.
Чен, проворный, как обезьяна, спрыгнул с лавки и побежал к Давыду. Здоровенный и угрюмый верзила выложил на поднос увесистый шмат мяса, срезанный со спины стрелка, дергающегося в бессильных судорогах на дыбе. Истязаемый уже почти еле хрипел, повиснув на цепях и веревках, сплевывая на пол сгустки крови.
– Присаживайтесь, послы ханские, к моему столу, – повторил я, – трапеза долгой будет, мне поспешать некуда.
Видимо, не зная, как поступить в такой ситуации, послы все же сели за стол, а Чен, поставив поднос с мясом возле жаровни, стал суетиться, разливая по глубоким кубкам почти чистый спирт, приятно пахнущий малиной. После китаец вынул нож и стал с совершенно невозмутимой рожей править его на оселке. Разделывать мясо он принялся с особым артистизмом, нарезая его на тонкие куски, окуная в яблочный уксус и подсаливая. На решетке очага такое мясо приготовится очень быстро, как в дорогом ресторане, прямо на глазах у клиента.
Побелевшие, словно мел, лица послов скрутило гримасой ужаса, но они старательно держались, показывая всем своим видом, что такими методами их не сломить и не запугать. Уверен, что ничего подобного они здесь увидеть не планировали. Пусть даже до них доходили разосланные моими людьми слухи о неистовой жестокости злобного колдуна Коваря, держащего крепость на Змеегорке, таких изуверств они себе явно не представляли.
– А что этот ваш хан, как его там, Угадай, позабыл в землях рязанских? Или, быть может, воевать землю нашу пришел?
– Зачем воевать, – прошипел посол Кулькан, косясь на молодого князя Александра, – если всегда можно решить дело миром, – выдавил он из себя скользкую фразу. – Кто хану и воеводам его на верность присягнет, лучше прежнего жить станет. Мудрый правитель, великий воин, милосердный и справедливый хан Угедэй повелевает всем миром. И горе тому, кто не примет власти его, данной от Бога, – ответил мне посол, не переставая коситься на князя и скоморохов, устроивших кровавую феерию с оглушительными воплями и стонами.
– Ну, стало быть, выпить надо за здоровье вашего хана Угедэя, – предложил я, поглядывая на то, как ловко Чен справляется с мясом, вертя его над слишком горячими углями.
Сказав это, я поднял свой кубок, ударил о кубки гостей так, что спирт заплескался, перехлестывая через край в соседние, и одним залпом выпил. За мной следом выпил и Александр, но поздно понял, что вино очень крепкое. Сжав кулаки, он резко выдохнул и, сморщившись, схватился за край стола, стараясь перетерпеть приступ удушья. Шутка ли – махнуть пятьдесят граммов почти чистого спирта.
Послы попробовали последовать моему примеру, но, только пригубив вино, сразу же сморщились, выпучив глаза, в отличие от молодого князя не стесняясь выказать свое негодование. Не способные вдохнуть несколько секунд от крепкого напитка гости еще больше скрючились и ссутулились, нависая над самым столом, куда Чен поставил миску с уже кое-как обжаренными кусками мяса.
Собрав в кулак гордость, преодолевая страх и отвращение, послы попытались было вскочить с лавок и отпрянуть от угощения, как от корзины ядовитых змей.
– Что? Не по нраву вам, гости, мое угощение? Вон как ежами зашипели! Так вот и ваши слова, и манеры не по нраву мне, Коварю-колдуну.
Скоморохи рвали на стрелке окровавленные лохмотья, жгли ему спину раскаленным железом, отчего по всему залу разносился запах горелого мяса. Один из послов не выдержал, вскочил, отбежал в темный угол. Его рвало так сильно и долго, что я не мог удержаться от смеха, который, надо сказать, в этом зале и обстановке прозвучал очень невесело. Ведь, кроме меня, никто не смеялся.
Отрезав кусок мяса, я закусил водку, а оставшееся на блюде пододвинул ближе к китайцу, который тоже с удовольствием ухватил кусок и закинул его в рот.
– Невежда ты, Кулькан, а еще послом назвался! Явились на мой двор без подарков, от угощения моего нос воротите, за здоровье хана своего же выпить со мной не пожелали, да еще и говорите, чтобы я, Коварь, ему на верность присягнул. Коль ты, посол, его не уважаешь, с какого перепою мне его уважать? Ваш хан, посланнички, мне – что лягушка на болоте, пусть себе квакает. Нет мне до него никакого дела. Собрался воевать рязанскую землю и все прочие, так то его заботы. Мне с той войны надобно только четверть всей добычи.
– Как это?! – удивился посол, схватившись за пояс, под который была заткнута нагайка.
– А вот так это! Войной своей вы мне всех торговцев распугали, все договора мне расстроили, лишили честной прибыли, так что теперь извольте со всех своих походов на любой град, на любое селище, что в рязанской земле и в любой другой, взято вами будет, отдавать мне, Коварю, четвертину всего взятого. И пусть прежде в знак согласия и уважения пришлет мне каждый из воевод по дюжине добрых коней, пуд серебра, пуд золота и куниц да шелков по пуду. Вот тогда я стану думать, что выказали ханские воеводы мне достойное уважение. Да послы пусть придут и принесут все сказанное с большими почестями.
– Был славный град Хамлык, – произнес посол, скривив губы от гнева, – был славный град Биляр, и славный град…
– И типа вы все те грады взяли! – перебил я посла. – Ну и что с того? Какое мне дело до тех городов? Вы, гадское племя, меня не стращайте. Я заводы держу, купеческие дела веду, а такие военные убытки заставляют меня гневаться да лютовать без причины! А когда я, Коварь, начинаю лютовать, лешие в болотах хоронятся да икают от страха! Ясно вам! Бесы по оврагам прячутся! И вы, степняки чумазые, лучше бы убрались восвояси! Пока бить вас не стал да не извел всех поганых племен ваших!
– Ты не князь, Коварь, твой улус мал, крепость твоя – сущий прыщ! – закричал Кулькан, вскакивая с жесткой дубовой скамьи. – Неужто восстанешь против наших туменов, не боясь расправы за обиды и оскорбления? Не устрашишься разорения, когда и тебя, и все племя твое скормим собакам!
