— Мудак! После этого ты последняя… — сорвался Селивановский.
Рязанцев изменился в лице. Прядко и Ильин онемели и не могли произнести ни слова. Такого Селивановского они еще не видели и не слышали. В кабинете воцарилось гнетущее молчание. Прошло мгновение, другое, Селивановский взял себя в руки и глухо произнес:
— Это к тебе не относится, Павел Васильевич.
— Я… я, Николай Николаевич. Я понимаю, — все, что нашелся сказать Рязанцев.
— Да это уже не важно, — Селивановский махнул рукой и заговорил рублеными фразами: — Товарищи офицеры, ситуация на левом фланге тяжелая! Рассиживаться некогда! Павел Андреевич, уточни остановку на своем участке фронта! Если немцы перешли в наступление, то немедленно отправляйся на место!
— Разрешите выйти и уточнить обстановку? — обратился Рязанцев и встал из-за стола.
Селивановский кивнул и продолжил совещание.
— Ситуация на левом фланге не отменяет операцию «ЗЮД». Владимир Иванович, сегодня же отправить радиограмму в абвер. В ней сообщить о вербовке «Борисова» и наличии у него документов, раскрывающих планы командования 6-й армии. В сложившейся ситуации, для Гопф-Гойера они будут актуальны.
— Ясно! Есть! — принял к исполнению Ильин.
— Что касается тебя, Петр, — Селивановский обратил взгляд на Прядко. — Тебе придется вернуться в абвер. Как? Подождем ответа от Гопф-Гойера и будем искать варианты.
На лице Прядко не дрогнул ни один мускул. Он коротко ответил:
— Есть вернуться в абвер!
— Нам важно знать, что замышляют Гопф-Гойер и немецкое командование. Сам понимаешь, эта информация не имеет цены. Пойми, Петр, другого нам не дано.
— Я все понимаю, Николай Николаевич. Я готов! — заверил Прядко.
— Тогда не будем тратить слов. Владимир Иванович, Петр, на все про все вам сутки, — закончил совещание Селивановский.
Этих суток ни у него, ни у Прядко, ни у Ильина с Рязанцевым уже не оставалось. Танковая группировка генерала фон Клейста прошла как нож сквозь масло через левый фланг Юго-Западного фронта. Навстречу ей южнее города Балаклеи в наступление перешли части будущего генерал-фельдмаршала Паулюса. Тимошенко потерял боевое управление войсками, их охватил хаос, и сражение превратилось в кровавую бойню. Каждый был сам за себя и искал спасения от вездесущих немцев.
20 мая возникла прямая угроза захвата штаба и Особого отдела Юго-Западного фронта. Об этом Селивановскому, Рязанцеву, Ильину и Прядко сказал запоздалый надрывный вой воздушных серен. В следующее мгновение за окнами вздыбилась земля, ударная волна вышибла окна, они распластались на полу. За первым взрывам последовал второй, третий, стены жалобно затрещали, на спины обрушились штукатурка и осколки стекла. Бомбежка так же внезапно прекратилась, как и началась, в наступившей тишине сквозь треск пламени и стоны раненых прорвался гул мощных моторов. Он быстро нарастал, и через несколько минут из перелеска показались немецкие танки. Сохраняя классический ромб, они стремительно приближались к расположению Особого отдела. Схватив оружие, Селивановский, Рязанцев, Ильин и Прядко выскочили во двор, присоединились к сотрудникам, бойцам роты охраны, рассредоточились по позиции и вступили в неравный бой. Он длился недолго, стрелковый огонь не мог остановить бронированный кулак немцев. Подавив огневые точки, они ворвались на позиции защитников Особого отдела и принялись уничтожать их гусеницами и пулеметным огнем.
Последнее, что осталось в меркнущем сознании Прядко, — брызнувшая фонтанчики пыли пулеметная очередь на бруствере окопа, в следующее мгновение его, как дубиной, огрело по голове, свет перед глазами померк. Очнулся он от озноба. Обильная роса ручейками стекала по лицу. Голова гудела, как пустой котел, в ушах стучали тысячи невидимых молоточков, а веки будто налились свинцом. Петр с трудом открыл глаза, за пеленой тумана перед ним распахнулось бесконечное небо, усыпанное звездами. Он вдохнул в полную грудь и зашелся в кашле. В воздухе стоял тошнотворный запах гари и пороха. Кашель отозвался тупой болью в правом виске. Ссохшаяся корка из крови и грязи отвалилась, и рана заныла. К боли в голове добавилась боль в горле. Она становилась все более нестерпимой, при каждом вздохе горло драло, как наждаком. Выбравшись из завала, Петр на непослушных ногах спустился к речке, припал к воде и пил, пил, пока не погасил сжигавший изнутри жар, отполз в кусты и провалился в бездонную яму сна-забытья.
Горячее дыхание на щеке заставило его встрепенуться. Над ним двоилась мохнатая собачья морда, тихо поскуливая, раненый пес заглядывал ему в глаза.
«Бедолага, ты-то за что мучаешься? — рука Петра легла на холку пса, он жалобно заскулил: — Да, бедолага, попали мы с тобой в переплет. Так что же делать?.. Пробиваться к своим?.. Возвращаться в абвер и выполнять задание Селивановского? А если Погребинский с Чумаченко у фрицев?..
Тебе, Петро, конец!.. Так уж и конец. Чумаченко не выдаст — ему деваться некуда. А Погребинский?.. Этот может. …Боишься?.. Нет!.. Значит, в абвер! Но сначала найти наших. Где Селивановский? Где Рязанцев? Где Ильин? Ну не может же быть, что все погибли! Кто-то, да остался. Надо искать, а там видно будет», — решил Прядко.
Выбравшись из кустов, он осмотрелся, вокруг не было ни души, и, прячась да деревьями, он прокрался к месту боя. Оно было перепахано гусеницами танков, в кровавом месиве смешались останки тел, земли и щепок, в траншеях, в развалинах домов не нашлось ни живых, ни раненых. Среди мертвых он не обнаружил ни Рязанцева, ни Ильина, ни Селивановского. Смертная тоска и сомнения снова охватили Петра. Он оказался перед беспощадным выбором: пробиваться на соединение с частями Красной армии или продолжать выполнять задание Селивановского — возвратиться в абвергруппу 102.
«Живой или мертвый Селивановский? Его приказ никто не отменял. Значит, надо выполнять задание. Твоя информация о планах немцев нужна Красной армии как воздух! Значит, в абвер! — покончив с сомнениями, Прядко направился на запад, навстречу врагу и неизвестности.
Повсюду были видны следы трагедии, произошедшей с войсками Юго-Западного фронта. Ее масштабы потрясли Петра. За все время войны он не видел такого количества брошенной исправной боевой техники и такого множества трупов командиров и красноармейцев. Под лучами палящего солнца они быстро разлагались, в воздухе стоял невыносимый смрад. Срываясь на бег и не обращая на боль в правом виске, Петр направился к шоссе.
Над ним стоял столб пыли: колонны немцев двигались непрерывным потоком, и вся эта армада стремилась на восток в сторону города Изюм. Оттуда доносились раскаты артиллерийской канонады — это последние
