командующего армией генерала Городнянского. Он и горстка офицеров предпочли смерть позору плена. Мощный взрыв похоронил под обломками командного пункта последних его защитников.
Группа Рязанцева оказалась меж двух огней, со стороны КП армии на нее надвигались четыре танка, а позади пришедшие в себя немцы открыли огонь. Спасаясь от неминуемой гибели, он Ильин, Погребинский, Чумаченко и те из бойцов, кто мог еще двигаться, бросились искать спасения в цехах механического завода, там напоролись на отряд румын, сошлись в рукопашной и погибли.
Более милостивой судьба была к Селивановскому. Ему и небольшой группе сотрудников удалось с боями вырваться из окружения, впереди их ждали не менее жестокие испытания. Ни они, ни в далекой Москве в Генштабе и в Кремле еще не осознавали произошедшей трагедии и расценивали успех вермахта на южном фланге как временный. Но так не считали в Берлине, и на то имелись веские основания.
Танковая армада «Клейста» вырвалась на оперативный простор. На смену стратегическому плану «Фредерикус-2» — разгрому частей Южного и Юго-Западного фронтов пришел план «Блау» — уничтожение советских войск на воронежском направлении, выходу к реке Дон и последующему продвижению к Ростову-на-Дону.
Ставке ВГК на этот новый вызов практически ответить было нечем. После поражения на харьковском направлении у командования Южного и Юго-Западного фронтов не имелось достаточных сил и времени, чтобы организовать прочную оборону даже на направлениях главных ударов вермахта, все имевшиеся резервы были полностью израсходованы. Дополнительно ситуацию усугубила организационная неразбериха. Ставка ВГК, пытаясь восстановить управляемость войсками, упразднила Управление главнокомандования Юго-Западного направления и подчинила их себе. Из далекой Москвы разобраться в том хаосе, что происходил на южном фланге советско-германского фронта и оперативно принять необходимые меры, оказалось невозможным. Этим не замедлило воспользоваться командование вермахта, используя резервы, превосходство в воздухе и в бронетехнике, оно не давало светскому командованию закрепиться на новых рубежах обороны. 24 июля передовые части 1-й танковой армии группы армий «Юг» вышли к большой излучине Дона и тем самым создали угрозу захвата Ростова — воротам, ведущим на Кубань, Северный Кавказ и к важнейшему транспортному узлу, промышленному центру — Сталинграду.
В этих условиях командованию 51-й армии приходилось в срочном порядке заниматься укреплением линии обороны на участке: Батайск-Азов-Ейск-Приморско-Ахтарская с задачей не допустить высадки морских десантов на Азовском побережье. Несмотря на численное превосходство противника, благодаря глубокоэшелонированной обороне войска армии не позволили противнику прорваться на Кубань. Но здесь свое слово сказал злой рок, преследующий 51-ю армию еще с Крыма.
30 июля части 40-го танкового и 52-го армейского корпусов группы армий «Юг» прорвали оборону 37-й армии Южного фронта, вышли к озеру Манычу, и над 51-й армией нависла угроза окружения. Чтобы избежать повторения крымской трагедии 30 июля 1942 года, Ставка ВГК приняла решение отвести ее на новый рубеж и передать в состав формирующегося Сталинградского фронта.
Те, кто готовил приказ на 51-ю армию, видимо, забыли про «овраги». Они продолжали двигать по карте несуществующие дивизии, армейские корпуса и не представляли масштаба катастрофы, постигшей Красную армию на южном фланге советско-германского фронта. Попытки отдельных командиров, сохранивших дух и не утративших профессиональных навыков, собрать в один кулак бродивших по донским и сальским степям остатки воинских частей и подразделений, чтобы организовать отпор немцам, уже ничего не решали. В воздухе безраздельно господствовала авиация люфтваффе, а на земле — танковая армада Клейста. Отчаявшихся, потерявших всякую надежду на спасение людей безжалостно давили гусеницами танков и косили огнем пулеметов.
В отчаянном положении оказались бойцы и командиры 51-й армии. Они остались один на один с противником в голой степи, где невозможно был укрыться от авиации противника. Не меньшим испытанием для них стали жара, жажда и голод. Сквозь клубы пыли, стоявшие над полевыми дорогами, проглядывало солнце, напоминавшее запылившуюся керосиновую лампу, от его жгучих лучей не было спасения. Они, казалось, высушивали не только кожу, а и душу. Раскаленный, как в печи, воздух забивал дыхание, вызывал сильнейший кашель, рвавший в куски легкие. Песок был повсюду: в сапогах, под гимнастеркой, он скрипел на зубах и коркой покрывал растрескавшиеся губы. Соленый пот выедал глаза и струпьями застывал на щеках. Те, кто отступал последними, находил на дне колодцев грязную жижу, но в загонах для скота обглоданные скелеты лошадей и овец. По безжизненной калмыцкой степи брели не люди, а их тени. У многих уже не оставалось ни сил, ни воли, чтобы искать спасения от смерти, проливавшейся свинцовым дождем с небес.
Обращаясь к тем трагическим дням лета 1942 года, Леонид Иванов и Антонина Хрипливая с болью вспоминали:
«…в середине июля 1942 года немецкие войска заняли Ростов и Новочеркасск. Это стало большим потрясением для армии и страны в целом. Противник сравнительно легко овладел указанным крупнейшим стратегическим районом.
Дело было в том, что наш фронт на Дону оказался очень слабым по численности войск и по вооружениям. Помню, как один из руководителей Особого отдела дивизии докладывал, что дивизия имеет всего 700 человек личного состава (меньше батальона. — Прим. авт.), что недостаток стрелкового вооружения вопиющий, что до 20 % бойцов не имеют в руках даже винтовки и вынуждены дожидаться, пока убью соседа, чтобы воспользоваться оружием последнего. Многие из солдат и офицеров этого фронта побывали в аду Керченского полуострова, пережили там тяжелейшую трагедию и в моральном отношении не были достаточно устойчивы.
<…> После сдачи Ростова и Новочеркасска отступление по бескрайним донецким степям проходило беспорядочно. В крови и поту, в жаре и бесконечной пыли по степям бродили какие-то части и даже группы вооруженных людей. Многие не имели никаких указаний: ни куда идти, ни кого искать, ни где закрепляться. Порой встречались какие-то дикие группы солдат. Как цель следования называли почему-то Элисту — столицу Калмыкии. Командование не имело с этими группами никакой связи, порой не знало об их существовании.
<…> Немецкое командование в р-не Константиновки соорудило понтонный мост и пустило по нему танки на левый берег Дона. Некоторые танки были камуфлированы для маскировки нашими надписями по бортам «За Родину», «За Сталина», враг использовал тогда значительное количество заранее собранных и подготовленных трофейных танков Т-34 и БТ. Танковая армада, вырвавшись на оперативный простор, пошла гулять по донским степям, расчленяя и уничтожая отдельные части, лишая их связи друг с другом и командованием. Отдельные танковые группы противника, сея панику, вышли к Волге и были остановлены за 200–300 километров от линии
