— Стой! — сказал я. — Не убивай его.
Кент стал и обвел глазами покой, оценивая положение в нем.
— Я слышал лязг клинка. Подумал, ублюдок тебя убивает.
— Отнюдь. Он принес мне сей прекрасно украшенный кинжал с драконьей головой в искупительную жертву.
— Неправда, — буркнул ублюдок.
— Так, значит, — рек Кент, внимательно разглядывая оружие, взятое на изготовку, — тогда ты убиваешь ублюдка?
— Лишь проверяю его балансировку, мой добрый рыцарь.
— А… Извини.
— Страху нет. Благодарю тебя. Если понадобишься — позову. И прихвати с собой этого бессознательного, будь добр? — Я посмотрел на второго оруженосца, который мелко трясся на полу. — Эдмунд, будь так любезен, вели своим рыцарям быть поучтивее с моим головорезом. Вот он уж точно — любимец короля.
— Оставьте его в покое, — проворчал ублюдок.
Кент с сознательным оруженосцем выволокли несознательного в сени и закрыли за собой дверь.
— Ты прав, Эдмунд, вся эта приятственность — песьи ятра. — Я подбросил кинжал и поймал его за рукоять. Эдмунд чуть дернулся, я опять подбросил клинок и поймал за лезвие. Воздел с подозреньем бровь. — Так о чем бишь мы? Как здорово тебе удался мой план?
— Эдгара заклеймили изменником. Отцовы рыцари охотятся за ним по сию пору. А лордом Глостера стану я.
— Да полно, Эдмунд, неужто с тебя хватит?
— Именно, — рек в ответ ублюдок.
— Именно — что именно? — Неужто он, даже словом не перемолвившись с Гонерильей, уже разинул пасть на земли Олбани? Вот теперь я был не уверен двойне — что же мне делать? Мой план сводился лишь к тому, чтоб спарить ублюдка с Гонерильей и тем подорвать королевство; только это и удерживало меня от того, чтобы метнуть кинжал точно в его кадык. Когда я вспоминал кровоточащие рубцы на спине у Харчка, рука моя напрягалась непроизвольно и сама хотела отправить клинок в полет. Но что же он замыслил?
— Трофеем может стать все королевство, — рек Эдмунд.
— Военным? — Откуда ему известно о войне? О моей войне?
— Вестимо, дурак. Каким же еще?
— Ебать мои чулки, — рек я. Кинжал вылетел из моей руки сам собой, а я выбежал из покоя, звякая бубенцами.
Подходя к башне, я услышал такую колобродицу, будто кто-то мучил лося в бурю. Испугавшись, что Эдмунд все ж подослал к Харчку наемного убийцу, я вошел к нам в светелку, пригнувшись и держа один метательный кинжал наготове.
Харчок лежал навзничь на одеяле, а сверху на нем, расправив подол белых одежд, скакала златовласая женщина — будто рвалась к финишу в заезде на недоумках. Я и раньше ее видел, но вот настолько во плоти — никогда. Парочка согласно выла в экстазе.
— Харчок, что ты делаешь?
— Лепота, — ответствовал подмастерье с широченной дурацкой лыбой во всю рожу.
— Она-то само виденье лепоты, но ты пистонишь призрака.
— Не… — Бесполденный великан приостановил ход своего поршня выспрь, приподнял барышню за талию и всмотрелся ей в лицо так, словно обнаружил у себя в постели блоху. — Призрак?
Она кивнула.
Харчок отшвырнул ее в сторону и с долгим душераздирающим воплем кинулся прямо в окно, разнося ставни в щепу. Вопль повисел недолго в воздухе и завершился плюхом.
Призрак-девица оправила юбки, откинула волосы с лица и ухмыльнулась.
— Во рву вода, — промолвила она. — Жить будет. А я, наверное, пойду на полувзводе.
— Ну да, тебе пора, но все равно очень любезно с твоей стороны, что нашла время трахнуть мальчонку с фаршем вместо мозгов. А то лишь цепями гремишь да зловеще предрекаешь окаянный страшный суд.
— Сам-то духоподъемно кувыркаться не готов? — И она подсмыкнула подол, словно собираясь заголиться.
— Отвянь, навье, мне еще долдона изо рва выуживать. Он плавать не умеет.
— Да и летать наверняка не любит.
Нет времени у меня тут с нею препираться. Я сунул кинжал в ножны на копчике, развернулся и кинулся было к дверям.
— Не твоя война, дурак, — рек призрак.
Я замер. Харчок непроворен почти во всем, так, может, и тонуть будет нерасторопно.
— У байстрюка, что ли, теперь своя война?
— Знамо дело. — И призрак кивнул, уже тая туманом.
— Лучший план у дуракаЗнай висит на шансе, аВся надежда байстрюкаЯвится из Франции.
— Ах ты, болтливая марь, суесловный ты высенец, испаренье злоречивое и ползучее — во имя всей истины на свете, говори наконец уже прямо. И без этих анафемских стишков!
Но призрак уже делся.
— Ты вообще кто? — заорал я опустевшей башне.
Явление четырнадцатое
На рожках крадучись
— Я трахнул призрака, — молвил Харчок — мокрый, голый и несчастный. Он сидел в прачечном котле, в подземелье Глостерского замка.
— Куда ж без окаянного призрака, — сказала портомойка, оттиравшая балбесову одежду, весьма измаранную пребыванием во рву. Чтобы вытащить этого дурня из вонючей жижи, я вынужден был призвать на помощь четверку людей Лира.
— Такому, вообще-то, нет оправданья, — сказал я. — У вас с трех сторон замка озеро, ров можно было вывести в него, и нечистоты со всей их вонью выносило бы течением. Готов спорить, настанет день, и они поймут, что стоячая вода ведет к заболеваниям. В ней враждебные духи заводятся.
— А ты многоречив для такого клопа, чтоб мне провалиться, — рекла портомойка.
— Одарен, — пояснил я, важно взмахнув Куканом. Я тоже был наг, если не считать колпака и Кукана: и мой наряд в спасательной операции весь покрылся коркой склизкой пакости.
— Бейте тревогу! — В портомойню сверху сбежал, громыхая доспехами, Кент — в руке меч, за ним по пятам — два юных оруженосца, которым он навалял и часа не прошло. — Двери на запор! К оружью, шут!
— Привет, — ответил я.
— Ты голый, — молвил Кент, в очередной раз сдавшись позыву озвучить очевидное.
— Вестимо, — рек я в ответ.
— Найдите шутовской наряд, ребята, и облачите же его. На стадо нам волков спустили, все на защиту встать должны.
— Стоять! — рявкнул я. Оруженосцы прекратили неистово колготиться по всей портомойне и встали по стойке «смирно». — Прекрасно. А теперь, Кай, будь добр, изложи, что ты мелешь.
— Я трахнул призрака, — сообщил Харчок юным оруженосцам. Они сделали вид, что не услышали.
Кент неохотно приблизился, шаркая ногами, — его несколько смущало алебастровое великолепие моей наготы.
— Нашли Эдмунда — у него ухо было пришпилено кинжалом к высокой спинке стула.
— До ужаса небрежный он едок.
— Ты же его туда и пришпилил, Карман. Нечего вилять.
— Муа? Да ты погляди на меня. Я мал, слаб и низкороден, я б ни за что не…
— Он за твою голову назначил цену. Сам сейчас прочесывает весь замок, — сказал Кент. — Клянусь, я видел пар из его ноздрей.
— Он же не станет святки портить, правда?
— Святки! Святки! Святки! — затянул Харчок. — Карман, а можно нам поехать на Филлис посмотреть? Можно-можно?
— Знамо дело, парнишка. Если в Глостере есть ссудная касса, я тебя туда отведу, как только твой наряд высохнет.
Кент вскинул удивленного дикобраза — свою бровь:
— Это чего он такое?
— Каждые святки я вожу Харчка в «Ссудную кассу Филлис Терр» в Лондоне. Он там поет Иисусу «С днем рожденья» и задувает свечки на меноре.
— Но святки же — языческий праздник, — молвил один оруженосец.
— Заткнись, недоносок. Хочешь испортить радость недоумку? Вы вообще тут зачем? Вы разве не Эдмунду служите? Вам же полагается мою голову на пику насаживать сейчас или как-то.
— Они мне переприсягнули, — молвил Кент. — После того как я их отлупил.
— Так точно, — молвил один армифер. — У сего доброго рыцаря мы научимся большему.
— Точно так, — вторил ему армифер-два. — Да и по-любому мы были Эдгара людьми. Лорд Эдмунд — негодяй, если позволите, сударь.
— К тому же, дорогой мой Кай, — молвил я, — известно ль им, что ты незнатен и безгрошен? Тебе не по чину и карману содержать боевое подразделение, будто какому-нибудь… ну я не знаю, графу Кентскому.
— Верно заметил, Карман, — рек мне Кент в ответ. — Добрые судари мои, я должен освободить вас от службы.
— Значит, нам не заплатят?
— Весьма прискорбно мне, но нет.
— Ой. Ну тогда мы пойдем.
— Прощайте, парни, будьте начеку, — сказал им Кент. — И помните — сражаются всем телом, не только мечом.
Два фелефея с поклонами вышли из портомойни.
— Теперь расскажут Эдмунду, где мы прячемся? — уточнил я.
— Вряд ли. Но тебе все равно лучше облачиться.
— Мытея, как мой шутовской наряд?
— Исходит паром у огня, сударь. В доме-то носить уже можно, сдается мне. Я верно услыхала, что вы кинжалом пробили ухо лорду Эдмунду?
