В любом случае вопрос о месте России в мире — это неправильно заданный вопрос. То, что произошло в путинскую эпоху, произошло с людьми, которых я знал, могло быть драматическим и более жестоким, чем в других странах, но смысл сделки не изменился. Всем дали возможность заработать — и россиянам, и иностранцам. Пакт начал трещать по швам, поскольку начала отходить потребительская «анестезия», а ничего другого, чем могло бы успокоиться сердце, у россиян не осталось.
Глава 4
Объединенные Арабские Эмираты: легкие деньги
Глава 4
Объединенные Арабские Эмираты: легкие деньги
Демократия — это система, с помощью которой обеспечивается по возможности наилучшая жизнь для народа. Это — не самоцель.
АЙМАН САФАДИ
Приехали все: Голливуд и Болливуд вперемешку с членами царствующих домов, персонажами из Галереи славы бейсбола и другими знаменитостями. Дубай приветствовал самую яркую тусовку изо всех когда‑либо виденных здесь. «Атлантис», колоссальный розовый отель–чудовище, открылся в ноябре 2008 года. Примерно 2 тысячи второсортных и третьесортных знаменитостей слетелись со всего мира, чтобы насладиться омарами и фейерверком (сообщалось, что он в семь раз мощнее того, которым сопровождалось открытие Олимпиады в Пекине). Напоказ был выставлен весьма специфический вариант пакта. В аравийской пустыне традиционное бедуинское государство устроило праздник в честь дворца алчности, принадлежащего еврею из Южной Африки. Ключевым событием вечера стало шоу Кайли Миноуг, всемирной гей–иконы.
В основу бизнес–модели было положено соучастие во имя потребления. Объединенные Арабские Эмираты стали идеальным местом для тех, кто хотел быстро разбогатеть, не задавая при этом много вопросов. Можно было удовлетворять свои самые безумные фантазии — за закрытыми дверями. Правящим семьям ОАЭ понадобилось только щелкнуть пальцами, чтобы к ним тут же слетелись политики, предприниматели и люди искусства. Всех, кто собирался обогатиться, принимали радушно, вне зависимости от цвета их кожи и паспорта. В этой связи все смотрели сквозь пальцы на то, что делали остальные. Всеобщая мечта стала реальностью: на десять лет или даже больше все стали победителями.
Затем все рухнуло. Как раз после открытия «Атлантиса» экономическая система развалилась. Цена барреля нефти упала до 50 долларов, то есть до трети от пиковой стоимости. Цены на недвижимость рухнули, фондовые рынки — также. Десятки тысяч иностранцев — британцы, индийцы, русские и все остальные — запаниковали. Из‑за кризиса ликвидности стало невозможно провести рекапитализацию или избавиться от имущества — все равно по какой цене. Распродажа проблемных активов еще сильнее понизила цены. Из‑за «эффекта домино» половина всех строительных проектов в регионе на сумму примерно 600 миллиардов долларов была приостановлена или свернута. На окраинах города, у кромки пустыни, остались недостроенные высотки.
Тысячи иностранцев, отправившихся в Дубай в надежде быстро разбогатеть, внезапно обнаружили, что их пассивы превышают активы (цена недвижимости оказалась ниже суммы ипотечного кредита). Безработные лишились рабочих виз и должны были покинуть страну в течение месяца. Многие решили сделать это добровольно. Просрочив платежи по кредитам, за что в ОАЭ можно сесть в тюрьму, тысячи людей буквально бежали. Парковки в аэропорте оказались заполнены машинами, брошенными владельцами с ключами в замке зажигания, с записками–извинениями на лобовых стеклах. Владельцы «Атлантиса», как и все их предшественники, не предполагали, что бизнес может заглохнуть: маркетинговые исследования подтверждали, что в людях, желающих заплатить 25 тысяч долларов в сутки за номер и поглазеть на акул и скатов в громадном застекленном аквариуме в холле, недостатка не будет. Тем не менее буквально за несколько месяцев дело дошло до размещения рекламы с предложением скидок на групповые туры.
Дубай был главным центром притяжения в Эмиратах. Когда мечта истаяла, он пострадал сильнее всего. Абу–Даби был более серьезным игроком, причем ему почти ничего для этого не требовалось: благосостояние гарантировалось нефтью. Абу–Даби обеспечивает 95% нефтедобычи ОАЭ и более половины ВВП страны. У эмирата больше денег, чем он способен потратить, и годами он искал все более изобретательные способы их разбрасывать. Один бизнесмен как‑то сказал мне, что «у них больше нефти, чем у бога — долларов». Сделка и правила игры в этом случае были сложнее. И эта модель оказалась более устойчивой.
«Если эта доктрина окажется успешной, то родится новый мир», — Ашраф Маккар пил со мной чай в одном из многих роскошных отелей Абу–Даби рядом с усаженной пальмами набережной Эль–Корниш. Некогда корреспондент агентства
«Рейтер», сейчас он служит советником по медиа в «Мубадала девелопмент компани» (МДК): серьезная должность в серьезной компании. МДК — инвестиционное агентство самого большого и богатого из семи эмиратов, образующих ОАЭ. Маккар, дородный, по–боевому настроенный мужчина, который журит меня за выбор темы беседы. Я поинтересовался, могут ли фонды национального благосостояния, созданные государствами Персидского залива, Китаем, Сингапуром и другими странами и скупающие большие доли в международных корпорациях, представлять опасность для остатков либеральной демократии и диктовать условия по всему миру. Маккар целыми фразами повторяет мне давно забытый текст. Я вспоминаю заголовок «Сингапур разделывает под орех британского писателя». На этот раз, впрочем, наставление было личным, устным и очень тактичным. Маккар сказал: «Здесь глобализация работает». Каждый приезжал в Абу–Даби (а позднее — в молодой Дубай) не только за богатством, но и за посланием, которое Эмираты транслировали в качестве глобальной модели мультикультурализма: «Посмотрите на эти огни. Никто не празднует Рождество лучше этих ребят». Он настаивает, что это модель гармонии: «Это единственное место, где индийцы и пакистанцы вместе играют в крикет. Собственность преобразует мир. У людей есть обоснованный интерес к тому, чтобы это место процветало».
Отец нынешнего правителя, шейх Зайд ибн Султан аль-Нахайян, превратил Абу–Даби из нескольких разбросанных в пустыне лачуг, зависящих от добычи жемчуга и скудеющей торговли скотом, в сияющий мегаполис. Шейх Зайд пришел к власти в 1966 году при поддержке уходящих британских колониалистов. В то время как Бахрейн и Катар предпочли независимость, шейх призвал соседей образовать федерацию, Объединенные Арабские Эмираты, и пообещал поделиться огромными природными ресурсами, предоставив при этом значительную автономию другим кланам. Наблюдая за тем, как его эмират богатеет благодаря нефти, шейх Зайд решил в конце 90–х годов, что город–государство следует всесторонне развивать, чтобы превратить в наилучшее место для проведения деловых, спортивных и культурных мероприятий, а также в место паломничества европейских любителей позагорать. Он настаивал на том, что все это должно произойти без посягательств на исконную культуру бедуинов и потворства неконтролируемому развитию вульгарного космополитического сообщества Дубая. Зайд не видел особой нужды открывать страну, не говоря уж о королевской семье, для любопытных взглядов:
Почему нам следует отказываться от системы, которая нравится нашему народу, ради системы, которая, возможно, породит разногласия и конфронтацию? Наша система правления основана на религии, и именно этого хочет наш народ. Если люди захотят альтернативы, мы готовы к ним прислушаться. Мы всегда утверждали, что нашему народу следует открыто выражать свои пожелания. Мы все в одной лодке, где народ — и капитан, и команда.
Унаследовавший в 2004 году трон Халифа ибн Зайд аль-Нахайян продолжил открывать Абу–Даби миру. Каждый шаг, однако, был тщательно выверен. У шейха есть дворцы и роскошные отели, какие только может пожелать любой монарх. Однако сильнее всего он хотел, чтобы королевство принимали всерьез, и был полон решимости добиться этого. Ресурсом, который необходимо было для этого приобрести, оказалась культура. Было выделено примерно 20 миллиардов ф. ст. на то, чтобы пригласить лучших архитекторов мира и приобрести лицензии лучших музейных «брендов» — с тем, чтобы их филиалы появились в Абу–Даби. Для строительства был выделен Саадият, «Остров счастья», один из нескольких искусственных островов, насыпанных для расширения площади Абу–Даби. Здесь архитектор Фрэнк Гери, спроектировавший знаменитый музей Гуггенхайма в Бильбао, строит новейший и самый большой в мире филиал этого музея. Французский модернист Жан Нувель проектирует первое в мире представительство Лувра. Оба музея будут на время предоставлять работы из своих коллекций для экспозиции, и каждый из них получит сотни миллионов долларов за право использования своей «торговой марки». Рядом с этими памятниками гаргантюанским фантазиям вырастет новый Национальный музей им. шейха Зайда, спроектированный Норманом Фостером, и театрально–концертный комплекс на 6 тысяч мест по проекту Захи Хадид. «Культурный хаб» также вберет в себя филиал Сорбонны и кампус Нью–Йоркского университета, который окажется первой американской гуманитарной школой, учредившей представительство за границей. Переговоры велись также с Публичной библиотекой Нью–Йорка (наряду с другими ведущими мировыми библиотеками) и нью–йоркскими же «Метрополитен–опера» и Линкольн–центром.
