присягали новому князю-государю не только в Смоленске, параллельно процедура принесения присяги развернулась во всех не отпавших от Смоленска городах княжества.
Вечером того же дня на Торговой площади были выставлены бочки с водкой и пивом. Спиртное разливалось бесплатно всем желающим. Но народ вусмерть не успел напиться, уже через пару часов все ёмкости с хмельным опустели. Всю ночь до утра не смолкало в городе веселье. Народ развлекали скоморохи, играли и пели песни гусляры, а отпущенные в увольнительные вои, пребывающие навеселе, тискали повизгивающих девок в переулках.
Через день после грандиозного пира, устроенного в честь моего вступления в «новую должность», мы, во главе с новым наместником Перемогой, при участии выборных от горожан, вместе с некоторыми членами Боярской думы и при силовой поддержке вошедших в город войск продолжили искоренять изменническую скверну. Все, кто был замечен в поддержке Ростислава Мстиславича и чьи люди наиболее активно участвовали в вечевом побоище, хватались прямо в своих дворах и препровождались в порубы лояльных мне боярских семейств. А оттуда по одному попадали на мой княжий суд, где беседовали не только со мной, но и с мастерами заплечных дел во главе с Зуболомом.
Провокация, случившаяся на Вечевой площади, меня мало заботила. Это было в основе своей не чьим-то заранее спланированным злым умыслом, а, по большей части, стихийным явлением. Меня же прежде всего интересовал вооружённый мятеж, возглавленный дорогобужским князем.
По показаниям арестованных, главными организаторами и зачинщиками переворота выступили удельные князья – Ростислав Мстиславич и Владимир Андреич, при активной поддержке некоторых смоленских бояр. Большинство же вельмож влились в ряды бунтующих уже в процессе интервенции и захвата города. Отметились в мятеже, прежде всего денежными вливаниями, и немецкие купцы, жаждущие узнать секреты моих высокодоходных производств. Ну и обиженные бояре с купцами, так и не сумевшие вовлечься в мои предпринимательские затеи и проекты, но жаждущие приобщиться к такой заманчивой кормушке.
Людольф погиб, другие выжившие немецкие организаторы переворота сбежали в неизвестном направлении. На проделки немцев я предпочёл закрыть глаза. Пришлось, скрипя зубами, продолжить наши с ними деловые отношения. Отказываться от немецких металлов, полагаясь при этом лишь на итальянцев, было бы крайне недальновидно.
Но определённые санкции и ограничения в отношении немцев и прочих иностранных купцов всё же последовали.
Во-первых, наложил всем скопом, сразу на всю Немецкую слободу, денежный штраф в размере 1000 гривен серебра. После чего сразу же в их торговом смоленском кумпанстве конфисковал на означенную сумму товары.
Во-вторых, все купцы из имперских земель, находившиеся в момент бунта в Смоленске, стали, что называется, «persona non grata», нежелательными лицами, которым запрещена торговля в Смоленском княжестве. Также на территории немецкого подворья теперь воспрещалось держать вооружённые отряды, точнее, их численность ограничивалась тремя десятками. Все остальные вооружённые лица, включая корабельные команды, превышающие этот лимит, должны будут размещаться в пригородном селении Ясенском. Но и здесь их число одномоментно не должно было превышать двух сотен. В Ясенском отныне будут квартировать и все остальные купцы Балтийского региона. Для венецианцев и прочих южных и восточных купцов были установлены аналогичные ограничения, но местом их пребывания был определен город Катынь.
Немцы, да и иностранцы в целом, на мои санкции малость побухтели, да и успокоились, поскольку рвать налаженные торговые отношения ни одна из сторон по-настоящему не хотела. Существующие пошлины, права и обязанности, зафиксированные в торговых договорах, я пока оставил без изменений.
Новые места базирования иностранных торговых гостей отныне будут как официально, так и негласно находиться под бдительной опекой ОВС. Тырий и советник отдела разведки и контрразведки, проспавшие на пару всё на свете, были прилюдно обезглавлены руками Зуболома – сотрудника всё того же Управления, являющегося там штатным палачом и пыточных дел мастером. Этой казнью, думаю, я всем доступно и наглядно объяснил, что игры закончились и ждать снисхождения провинившимся не стоит, особенно если у них случаются провалы такого поистине мегагалактического масштаба.
Всё возможное, что считал нужным, я сделал. Будем надеяться, что этих мер хватит, чтобы подобные инциденты впредь не повторялись.
Жёстко разобравшись с боярской фрондой, я решил вплотную заняться смоленским епископом Алексием. Этот мой «друг сердешный» ещё в первый же день после подавления бунта через своего посыльного попытался отмазаться: дескать, я – не я и хата не моя! В грамотке владыки писалось о том, что он призывал народ на вече подняться и ополчиться против меня не по своей воле, а действуя так лишь исключительно под нажимом узурпатора – Ростислава Мстиславича. Ну-ну, так уж я ему и поверил! Спасло его от немедленной расправы только то обстоятельство, что церковный обряд вокняжения на Смоленский стол дорогобужца епископ так и не провёл – то ли не успел, то ли побоялся спешить. Тогда, прочитав «писульку» Алексия, я сразу же отправил назад гонца с заверениями искренней дружбы и симпатии, адресованными главному смоленскому пастырю. Время епископии в тот момент ещё не пришло, первым делом я считал необходимым разобраться с мятежным боярством.
А вот теперь-то во главе третьей роты первого полка я направлялся на Соборную гору, в главный кафедральный смоленский храм. Очень уж мне хотелось «душевно» поговорить с епископом, прямо руки чесались!
Вообще стоит сказать, что мои войска в немалой степени были укомплектованы язычниками, тайными или даже открытыми, кои ещё в немалом числе обитали в медвежьих углах Смоленщины. Да и вообще на нынешних церковнослужителей, ведущих активную политику закрепощения землепашцев, погрязших во всех мыслимых пороках, зуб имели не только язычники, но и христиане.
С собой я прихватил, на всякий пожарный, пороховые заряды, чтобы в случае чего вынести ворота. Ведь главный Смоленский собор являл собой хорошо укреплённую крепость, что неудивительно, так как в своё время под нужды епископии был отдан самый первый смоленский княжеский детинец.
Выдвинулись мы ночью, сразу после полуночи. В столь поздний час горожане мирно дрыхли в своих домах, отсыпались после бурных событий последних дней. Но не это главное, в городе по ночам теперь действовал комендантский час, все центральные сквозные улицы плотно перекрывались патрулями. Пехотинцы из сторожевых взводов, гревшиеся у костров, завидев нас, вытягивались и отдавали честь.
Приветствуя патрули, я чувствовал себя просто королём положения, прекрасно осознавая тот факт, что здесь и сейчас Смоленск находится целиком и полностью в моей власти. Первый и третий полки побатальонно размещались в конфискованных подворьях мятежных бояр, а второй полк стоял в Гнёздове. Такой всецелой единоличной власти князя над собой город не помнил, наверное, со дня своего основания. А за последний век, когда
