я тоже светилась. Я огляделась вокруг, а затем снова посмотрела на Трэвиса, чей взгляд все еще был прикован ко мне.
— Как же тебе повезло, Трэвис, что у тебя есть все, — я махнула рукой, — это.
Взгляд Трэвиса оторвался от моего, и он огляделся вокруг. Как будто он смотрел в туманное окно, а стекло вдруг стало чистым. Когда он снова посмотрел на меня, его глаза были мягкими. И да, теплыми. Вокруг его золотисто-коричневых радужек были кольца темно-зеленого цвета. Необыкновенные глаза. Я заметила, что у его брата были очень похожие глаза, но его глаза были примерно на полтона светлее, чем у Трэвиса.
— Да, — сказал он через мгновение, — мне очень повезло. — Затем он улыбнулся мне, однобоко и по-мальчишески, как будто я только что преподнесла ему подарок, которого он не ожидал.
— Кларисса собирается предсказать нам судьбу через несколько минут. Пойдем с нами.
Трэвис закатил глаза.
— Ты ведь не веришь в эту чушь?
Я рассмеялась.
— Не знаю, если честно. Мне никогда не предсказывали судьбу. Но я буду непредвзято относиться к этому, если позволишь.
Он снова улыбнулся своей мальчишеской ухмылкой, и у меня свело живот от ее неожиданной невинности.
Так много слоев.
— Конечно.
Появилась Крикет с подносом пива в руках, в пластиковых стаканчиках плескалась пена, и протянула по одному каждому из нас. Когда Трэвис заколебался, она сказала:
— Давайте, шериф, Вы свободны от службы, а Берт отвезет нас домой.
Я подавилась маленьким глотком пива, который только что сделала, а глаза Трэвиса расширились, когда он взглянул на ухмыляющегося слепого. Крикет разразилась бурным смехом, ударив пустым подносом по бедру. Трэвис сделал глоток.
— Похоже, мне не придется ехать домой еще несколько часов.
До рая осталось несколько часов.
Я подняла свой стаканчик, а он встретил мой своим.
Место Клариссы находилось на другой стороне фестиваля, поэтому мы начали идти, я и Трэвис в хвосте группы.
— В каком районе Лос-Анджелеса ты выросла? — спросил Трэвис.
Я остановилась и сделала глоток пива.
— Знаком с Лос-Анджелесом?
— Не очень, кроме известных районов… Голливуд, Бель-Эйр, Беверли-Хиллз, Лагуна-Бич.
— Не в этих районах, — сказала я с небольшим, невеселым смешком. — Представь себе противоположность солнечных пляжей, магазинов «Луи Виттон» и закрытых поселков — именно там я и выросла.
Крикет издала громкий смешок, а Трэвис прищурился в сторону, где шла остальная часть нашей группы. Она бросила не очень скрытный взгляд на Трэвиса, а затем достала то, что казалось фляжкой, и налила порцию в протянутые Бертом и Бетти стаканы.
— Она действительно плохая преступница, — пробормотал Трэвис. — Неудивительно, что она отсидела.
Я издала небольшой смешок.
— Итак, — сказал он через минуту, — никаких черничных фестивалей в противоположном от закрытых поселков месте.
— Никакой черники, и точка.
Одна бровь поднялась, другая опустилась, и он посмотрел на меня.
— Это не может быть правдой.
— Поверь мне, это так. В винных и круглосуточных магазинах вообще не продают никаких ягод и фруктов, разве что стоит корзина с тремя-четырьмя бананами у прилавка, которые обычно остаются нетронутыми. Когда моя мама приносила домой еду, она, как правило, брала чипсы, газировку и пончики. Это пищевая пирамида бедных районов. Полагаю, так везде, хотя, признаться, я не везде была. — Я улыбнулась ему, как надеялась, веселой улыбкой, но он не улыбнулся в ответ. Я отвернулась.
Почему я поделилась этим? На черничном фестивале? На теплом, светящемся, залитом солнцем черничном фестивале.
Потому что сегодня, как никогда, приятно чувствовать себя кем-то. Идти среди всех этих людей, которые связаны с другими людьми, и чувствовать, что и ты тоже связан.
Неужели так плохо хотеть этого хотя бы на один день? Через пару месяцев я больше никогда не увижу этого человека. Неужели это действительно имеет значение?
— Поэтому для тебя так важна здоровая пища? — мягко спросил он.
— Наверное. И я не хочу, чтобы моя мама выглядела слишком плохой. Она старалась, знаешь, иногда больше, чем другие, но… она была продуктом своего окружения. Она приносила домой еду, которая, как она думала, нам нравилась. Еда нам нравилась, но она не была полезной для нас.
— Как тебе удалось стать другой?
— Я украла дыню.
— Ага. Я сразу понял, когда впервые тебя увидел, что ты склонна к криминалу.
— Признаюсь. Когда-то давно это было правдой. Мне было одиннадцать, и однажды я пошла домой из школы по другому маршруту, который вел меня мимо корейского продуктового магазина. Там был прилавок с дынями. Конечно, я видела дыни по телевизору, но мы никогда их не ели. Я задержалась у этого прилавка. Мне хотелось одну. — Я вспомнила тот момент желания. Как это было яростно внутри. Может быть, я просто хотела быть другой, жить жизнью, которая мне не была дана, хотя бы на короткое время. Достаточно долго, чтобы съесть дыню. — Я хотела попробовать дыню, хотя бы один раз, — сказала я, опустив остальное.
Я почувствовала взгляд Трэвиса на своем лице и посмотрела на него. Его выражение лица было озадаченным, и еще там было что-то, но я не знала его достаточно хорошо, чтобы назвать, что именно.
— Значит, ты ее украла, — сказал он.
— Да. И меня сразу же поймали.
— О, нет.
Мои губы дрогнули, и даже я услышала нежность в своем голосе, когда сказала:
— Мистер Ким, владелец магазина, кричал и ругался. Я изо всех сил старалась не заплакать, но меня трясло, я была так напугана. Он провел меня через квартал вверх по улице к двери, и женщина, ростом всего четыре с половиной фута, ответила, и он сказал: «Вот, эта маленькая воровка пыталась украсть одну из наших дынь. Разберись с ней». — Я снова мягко улыбнулась. — Она повела меня на крышу своего здания, и она не выглядела сумасшедшей, так что я последовала за ней. И там у нее был такой сад! Все эти идеально организованные растения и цветы в деревянных ящиках, покрывающие каждый квадратный сантиметр крыши. Это было удивительно. Я никогда не видела ничего столь прекрасного. Она сказала мне, что если я проведу следующий час, выкапывая картошку из земли, я отработаю свой долг, и она отправит меня домой с дыней.
— Это было мило, — сказал он.
— Да. Да, она была доброй. И она, и ее муж. — Я прочистила горло, когда последнее слово моего заявления вышло нечетким от эмоций.
— Что с ними случилось? — спросил Трэвис.
Я глубоко вздохнула, удивленная тем, что мне все еще больно говорить о Кимах, что шрам, который оставила после себя их потеря, все еще иногда тянет.
— Мистер Ким умер от сердечного приступа, когда я училась
