один кулак собрать, в стальной молот, и ковать им здоровье народа советской России.
Тут я с Семашко был полностью и категорически согласен.
— Лечебная медицина должна быть построена на последовательности проведения принципов: а) общедоступности и б) бесплатности… — неслось с трибуны.
Насчёт бесплатности — красиво… Но, ничего бесплатного не бывает. Государство за медицинскую помощь должно платить, а оно всё равно эти денежки из налогов возьмёт и иных своих доходов, с неба они не упадут…
«Общедоступность, бесплатность для пациента» — вписал я вторую строчку на листок раскрытого блокнота.
— Немедленно нужно озаботиться повышением качества медицинской помощи — организовывать специальные приемы, специальные амбулатории, специальные лечебницы…
«Качество медицинской помощи» — записал я.
— Очередными медико-санитарными задачами советской медицины, кроме общих и обычных, являются борьба с социальными болезнями — туберкулезом, сифилисом и прочими, а так же борьба с детской смертностью…
Семашко говорил, а я записывал.
— Только советская санитария способна бороться радикально и результативно с жилищной нуждой беднейшего населения…
Тут я не совсем всё понял, но для памяти зафиксировал слова Николая Александровича на бумаге.
— Ввиду далеко недостаточно сознательного отношения масс населения, особенно в провинции, к вопросам здравоохранения, необходимо немедленно развивать самую широкую санитарно-просветительную деятельность — беседы, лекции, выставки и тому подобное.
Семашко замолчал и начал обшаривать глазами первые ряды кресел в зале.
— Товарищ Воробьев! Встаньте!
Я сразу и не понял, что это он обо мне.
— Иван Иванович! Покажитесь!
Так! Это Семашко же про меня! В лицо-то он меня не знает…
Я встал.
— Вот, товарищи. Доктор Воробьев — это автор всем известного «Мойдодыра». Сейчас его по всей стране театры гигиены широко представляют.
— Знаем, знаем!
— Видели!
— Про вшивого парнишку!
— Тут и мыло подскочило…
— Про бегемотиков… — это и другое долетало до моих ушей из зала.
— Видите, все «Мойдодыра» доктора Воробьева знают. Это — прекрасный образчик передовой советской санпросветработы. Всем необходимо взять с доктора Воробьева пример. Ну, он нам про своего «Мойдодыра» послезавтра ещё расскажет. Присаживайтесь на место, Иван Иванович.
Я бухнулся на своё место. Уши у меня горели.
Николай Александрович продолжил свой доклад.
— Необходимо привлечение к текущей деятельности в сфере медицинской помощи рабочих организаций в городах и деревенской бедноты в деревнях…
Глава 41
Предложение, от которого не отказываются
Вот и настал мой день. Ну, когда мне на съезде выступать.
Реакция на моё появление на трибуне была… неожиданная.
— «Мойдодыр»!
— Малышки-бегемотики схватились за животики…
— Без вошки, любят паря девушки…
Развеселились что-то без меры делегаты, а так — все люди солидные. Многие — фронт и тюрьмы со ссылками прошли.
В президиуме тоже улыбочки туда-сюда летали…
Мля! Как клоуна какого меня воспринимают! А, может, оно такое и есть — народное признание?
— Тише, товарищи! — председательствующему даже пришлось голос повысить, утихомирить развеселившийся зал. — Начинайте, товарищ Воробьев.
— Товарищи! Значение санитарного просвещения переоценить трудно. Его целью является…
Сбиться я не боялся. Бумага с тезисами выступления — вот она. Ежели чего — только глаза опусти.
Насобачился я выступать в Просветительной комиссии. Ну, а если совсем точно, в Санитарно-просветительном подотделе Врачебно-санитарного отдела союза больничных касс Московской области. Сейчас я к данному подотделу приписан.
Такой вот выкрутас судьбы получился. Хоть и прибыл я в Москву о ля-куртинских событиях рассказывать, но меня как врача для получения пайка и прочего в санпросветподотдел приписали. Там в то время вакансии имелись.
Так и занимался я партийной идеологической работой, а числился по Просветительной комиссии.
Это ещё ничего. Сейчас и позаковыристей дела делались. Не улеглась до конца пока буря революции, не всё как надо устаканилось.
Кстати, этим и были обусловлены мои совместные приезды на заводы и фабрики с театром гигиены. То, я перед ними выступал, то — театр после меня. График-то нашей работы в одном подотделе составляли.
Вот и выстроилась цепочка. Представления театра гигиены навели меня на мысль «Мойдодыра» для их деятельности приспособить, что я и сделал, а успех данной постановки и привёл меня в данный зал.
Провожали с трибуны меня овациями, переходящими в бурные и продолжительные аплодисменты.
Уже сидя на своем месте я получил от Семашко записку. После заседания он меня просил задержаться, было у его ко мне дело.
— Иван Иванович, завтра Владимир Ильич подпишет декрет об учреждении Народного комиссариата здравоохранения — высшего государственного органа, объединяющего под своим руководством все отрасли медико-санитарного дела страны.
Так. Куда он речь ведёт? Мы же на съезде ещё не голосовали, а тут, оказывается, уже и декрет на подпись Ленину подготовлен…
— Я предлагаю Вам новую работу. В отделе санитарного просвещения наркомата.
Ого! У Семашко уже и структура комиссариата имеется! Ну, правильно — серьезные дела заранее готовятся…
— Времени на раздумья нет. Прошу ответить сразу.
Вот те раз… Мне место в наркомате предлагают!
— Пока, конечно, не начальником отдела, но в будущем — кто знает…
Я долго не стал думать. Да, и не давали на это мне времени.
— Согласен, Николай Александрович. Благодарю за доверие.
— После съезда Вас известят. Всего доброго.
На прощание Семашко мне даже руку пожал. Такой я чести удостоился.
Вот как сейчас дела делаются… Ну, революция и время сразу после её, это — период социальных лифтов. Причем, как — вверх, так и вниз. Меня, похоже, вверх понесло. Лишь бы всё хорошо было…
На следующий день мы голосовали. Уже поздним вечером.
Я тоже свой мандат над головой поднял. Отдал голос за создание Народного комиссариата здравоохранения.
После небольшого перерыва Семашко озвучил всем присутствующим декрет. Сделал упор на то, что он без секундного промедления был Владимиром Ильичом подписан. Понимает де Ленин важность создания данного народного комиссариата.
Через три дня я стал сотрудником нового наркомата. Сидел в маленьком, но отдельном кабинете. Так сам Семашко распорядился. Мне некоторые из-за этого и завидовали, но так наркомом было сказано — доктору Воробьеву для работы тишина требуется. Глаголом он жечь сердца людей будет, а в шуме и гаме творить плохо получается.
Из-за этого отдельного кабинета у меня в будущем проблемы и возникли, а пока я в тишине текст для противохолерного плаката писал.
Бумаги извёл уже листов больше десятка, а всего-то шесть строчек из себя выжал.
'Товарищ, брось глупую моду
Пить невареную воду.
Влезет холера в нутро!
Квасы, фруктовки, ситро —
Всё замени ты простой
Чистой отварной водой!'
Дальше процесс у меня застопорился. Я и курил, и по своему кабинету туда-сюда ходил…
Перед обедом меня озарило. Пара минут и…
'Меньше натискивай в пузо
Дынь, помидоров, арбуза!
Если же купишь мясца,
Маслица, рыбки, сметанки,
В рот
