— Посмотрю, Кирилл, — с готовностью пообещала Марина. — Если у них нет, я у Серафимы Ивановны возьму, у нее еще две литровые бутылки остались.
— Ты, Мариша, настоящий Привратник! Спасибо за наводку! У Серафимы я и сам выжру, — растрогался змей. — Знаешь, тут есть такая заковыка… Поскольку движения планет подвержены различным возмущениям, точно время совпадения трех шестерок не знает никто. Можно только отследить по звездам уже перед самым Концом. Поскольку возмущения многими путями вызвать можно. К примеру, заранее определив место циферблата и восьмой части будущего Армагеддона…
— А кто такое может знать? — растерянно спросила Марина и, не дожидаясь шипения «Кони в пальто», тут же вспомнила о командировочных из пятого купе. — А если они толкают мир… То какое же тогда… равновесие?
— Раз кто-то завладевает ключами от Нижних Врат не по праву, а затем совершает это возмущение, значит, в результате возникает и какое-то противодействие, вне логики и общих правил игры. Оно все должно расставить по своим местам, — нравоучительно заметил змей. — Хуже всего, что в складывающейся сейчас ситуации я не вижу никакой возможности… никакой перспективы для такого… противодействия. Ни одного шанса! Ты знаешь, что один из вас на общий сбор явился крещеным кровью?
— Н-нет, — с запинкой сказала Марина.
— Да уж, конечно, — с пониманием поддакнул змей. — Ничего она не знает, ничего не видит.
— Кирилл, а как ты определяешь, что… уже пора? — поспешила перевести тему на астрономию Марина. И почти льстиво добавила: — Как ты в этом разбираешься? Где же здесь можно увидеть, что на днях начнется Армагеддон?
— Ну, еще Антиох, по свидетельству Ретория, утверждал, что «Когда все судьбоносные светила встречаются в Раке, в одной части мира будет потоп», — тут же поддался на ее удочку змей. — Вот, сама полюбуйся!
— Так все-таки пожар или потоп? — уточнила Марина.
— А какая разница? — со скукой спросил змей. — Лично мне разницы нет — сожгут меня или утопят. Один конец — один писец. Все равно два раза не прикончат.
— Значит, все основные звезды соберутся возле Рака… Вот там? — ткнула пальцем в черное небо Марина. — Ой! А они уже собрались…
— Знаешь, что меня с этим Раком нервирует? Глубоко личное… Знаешь? — вдруг склочно сверкнул глазами Кирилл. — За что этого Рака поместили на небо? По преданию, он ухватил за пятку вон того Привратника по имени Геракл, когда тот душил Лернейскую Гидру. Никакого больше значения эта политическая проститутка не несет, поверь мне. Но главное, его тут же в зодиакальный цикл поместили! Мол, ведь не всем героями рождаться! Угу, кому-то надо и дерьмом уродиться, для общего равновесия. Мое созвездие Змееносца делит пополам созвездие Змеи, кстати, единственное созвездие, состоящее из разомкнутых частей. Да куда ты смотришь-то? Вон там! Рядом с созвездиями Дракона и Гидры. Мое созвездие всегда было зодиакальным, всегда! Нет, ради этого засранца Рака меня исключают из Зодиака, поясняя, что, мол, не стоит кое-чего афишировать! Дескать, ведь месяцев двенадцать, куда еще народу тринадцатое созвездие? Нет, ты отдаешь себе отчет? Что хотят, то и делают! А я потом — смыкай разомкнутую Змею! За здоров живешь! Когда этот Рак на горе свистнет! Мило, да?
— Это очень несправедливо, — подтвердила Марина, думая про себя, что с этой галереей героев не с одним Кириллом получалась огромная несправедливость.
— Как ты меня понимаешь, дорогая! — окончательно растрогался Кирилл. — Ну, хэрэ на сегодня. Ползи к себе, а я пока нашу народную сказительницу обшманаю…
* * *
Стенки тамбура и потолок были покрыты густым инеем, окна чернели непроглядной темнотой. Ямщиков наслаждался редкими минутами полного, абсолютного одиночества. Марина и Седой спали или прикидывались. Но, закуривая перед ночным дежурством, Ямщиков с удовлетворением мысленно констатировал оптимистический факт бытия: никто из его боевых, мля, соратников — до утра к нему уже не прицепится…
— Григорий! Гриша, можно тебя на минутку? — неожиданно возник в проеме тамбура проводник. — Очень твое мнение необходимо узнать!
— Ну, чо еще надо, вожатый? — раздраженно спросил Григорий, который только хотел, чтобы на эти пять минут от него все отстали.
— Слушай, ты бы не мог прочесть вот это? — с наглой, бестактной просьбой обратился к нему Петрович, подсовывая какой-то куцый листочек с неровными буквами. Ямщиков поднес листок к тусклой лампочке тамбура.
Я помню чудное мгновенье,И вечно буду вспоминать,Как вы, не согласуясь с моим мненьем,Полезли место занимать!
— Это чо такое, Петрович? Это ты про меня, козел, такое написал, что ли? Да я же билеты покупал! Еще бы я твоим мнением интересовался! — возмутился Григорий.
— Да при чем здесь ты? Григорий, я больше не могу! Горю, прямо заживо горю… Никогда не думал, что такое со мной может случиться, — со слезой вдруг бросился убеждать его Петрович. — Давеча пассажирка одна в вагон полезла, а я ее почему-то пускать не хотел. Не то, что мне в падлу с пассажирками возиться, а по жизни заколебали… Лезут и лезут… Твоя эта… в тамбуре крутилась, воздухом вроде дышала. У меня на твою куклу прямо аллергия, раздражение… Ты меня уж прости! Поэтому нарочно сходни не выставил. Думаю, как бы еще какую трихомудию не подцепить. А тут как раз Аннушка с перрона лезет, царапается по поручню, чемоданчик никак закинуть не может… И вдруг как поглядит на меня так… пронзительно… Я только послать ее хотел… к голове состава, но в этот момент меня будто молния пронзает! Даже такое мнение у меня возникло, будто всю жизнь только и ждал, когда она ко мне в вагон полезет, представляешь? Сам прыгнул на перрон, конечно… Кто бы раньше сказал, ни за что не поверил! А тебе стихи понравились?
— С календаря списал, что ли? — недоверчиво поинтересовался Ямщиков, потушив сигарету в жестянке, висевшей на тамбурной двери.
— Сам! Представляешь, сам сочинил! — не столько с гордостью, сколько с искренним удивлением себе самому ответил проводник.
— Иди ты! Ты меня не перестаешь поражать, Петрович!
— Скажи, как тебе стихи, а? Только честно!
— Если честно, Петрович, стихи в целом неплохие, доходчивые, — нерешительно промямлил Ямщиков. — Вот только эта первая строчка… Извини, Петрович, если ты хочешь узнать мое честное мнение, то скажу, что такое мог только какой-нибудь педрилка написать! Ну, что это за хрень: «Я помню чудное мгновенье»? Тебе самому такое писать не стыдно? Ты все же мужик, а не гамадрил какой-то!
— Сам не знаю, откуда эта строчка вылезла… Показалась удачной, — сокрушался Петрович, перебирая листочки.
— Ладно, не переживай, — разрешил Ямщиков и нахмурился, разом вспомнив обо всех своих неприятностях. — Слышь, Петрович, а мною никто не интересовался? Учти, из чистого любопытства спрашиваю.
— Я понял, Гриша, — просто ответил проводник. — Конечно, интересовались. Да всю дорогу только тобою и интересуются. Но я у того типа, которого ты чуть в купе не придушил, билет отобрал, а твой выкинул. Зачем ему билет в Чучково да еще на кладбище? Он даже постель не брал, скотина. Первый раз с конвоем дорожных ментов интересовались. Я сказал, что ты в Бабичах, в Белорусси с вещами вышел, постель сдал. На всякий случай сказал, чисто на автомате выдал. У меня, знаешь, какой нюх на железке выработался? Я всех насквозь вижу! Тобою больше шпики из военной прокуратуры интересуются. А я им нанимался — ихние интересы удовлетворять? Нет, главное, сменщика не дают, да еще перед всеми интересующимися шестеренкой дергаться, да? Я тебя знаю, а кто они такие — мне неинтересно.
— Спасибо, друг! — расчувствовался Григорий. — Так и быть, читай! Что там еще у тебя?
Долго ездил железной дорогой,А такую еще не встречал!Дорогая моя недотрога!Вы — судьбы моей вечный причал!
— Ни хрена себе, Петрович! Это ведь просто песня! Прямо садишься и сам пишешь? С ума сойти! Когда ты успеваешь-то? — искренне удивился Ямщиков.
— Я теперь все время сочиняю, а уже потом записываю, — сказал проводник и посмотрел так беззащитно и доверчиво, что Ямщикову захотелось немедленно придушить ту суку, которая довела Петровича до такого состояния. — Гриш, тебе правда нравится? Прочти еще, а? Оно короткое!
Петрович вынул из кармана кителя стопку бумажных обрывков. На первом Ямщиков не без внутреннего содрогания прочел:
Подарите мне свое лобзанье!До чего ж вы, Анна, хороши!Приходите в тамбур на свиданье,Отзовитесь мне на крик души!
— Слушай, Петрович, а это даже меня зажигает! Сукой эта твоя зазноба будет, если в тамбур не пойдет, — дипломатично выразил свое мнение Ямщиков.
