— Мне было очень страшно, — сказала она, помолчав.
И я понял, что это правда.
Мы повернули к берегу. Но то ли был встречный ветер, то ли кончились силы, только берег не приближался, сколько мы ни мучились.
— Я больше не могу, — упавшим голосом сказала Роська и легла на воду.
И тут случилось ещё одно чудо. Из глубины моря поднялся и ткнулся Роське в спину дельфин. Роська завизжала, как молодой поросёнок.
— Роська, это дельфины! Они всегда утопающих спасают!
Ещё один дельфин выпрыгнул рядом со мной, ослепляя брызгами. А потом ещё и ещё. Их тела блестели от воды. Целое дельфинье стадо окружило нас.
— Листик, но они же дикие, — сказала Роська, подплывая ко мне поближе. — Они… ничего нам не сделают?
— Ты же веришь Мерабу Романовичу, — напомнил ей я. — Вот и верь.
Через минуту-другую Роська так осмелела, что забралась одному дельфину на спину. У меня в глазах ещё долго-долго потом стояла картинка: уставшая и испуганная Роська с растрёпанными мокрыми волосами, в прилипшей анулейской рубахе, сидит верхом на дельфине, упирается коленями ему в бока, а вокруг летят брызги.
Я ухватил двух дельфинов за спинные плавники, и они, добродушно ухмыляясь, везли меня… Куда?
Плыли мы не к берегу, а вдоль него. Может, дельфины решили обогнуть остров и доставить нас прямо в Посёлок? Во время этого путешествия с дельфинами я окончательно поверил в чоларинскую теорию. Дельфины вели себя, как группа иностранцев на экскурсии. Болтали без умолку, обсуждали что-то, менялись местами, даже смеялись. Один потрещит-потрещит, будто что-то расскажет, потом все как застрекочут-захрюкают-заскрипят, будто смеются. Роська сказала:
— Интересный, наверное, анекдот рассказал.
И мы с ней тоже, наконец, засмеялись.
Третья пара дельфинов сменилась, таща меня на буксире. Замёрз я страшно, у Роськи посинели уже не только ногти и губы, но, кажется, даже щёки. День был не очень жаркий, вода не успела прогреться. Один раз я, кажется, уснул или потерял сознание, потому что ощутил какой-то провал в памяти, а очнулся оттого, что Роська кричит.
— Громкая птица! Тьфу ты, чтоб вас! Вертолёт! Листик, очнись, вертолёт!
Над нами завис вертолёт. Наверное, с Большой земли к нам на поиски прислали…
— Э-эй! Мы здесь! — кричали мы и махали руками.
Но вертолёт повисел секунду и плавно ушёл в сторону земли.
— Почему? Куда он? — Роська посмотрела на меня так, будто я был пилотом вертолёта.
А дельфины вдруг поменяли курс и понесли нас в открытое море. Но не успели мы испугаться, как увидели приближающуюся моторную лодку с флагом Центра. В лодке мачтой высился Иван Петушков.
Глава IX. Что было потом
Я, Роська и Максим сидели на Хребте Дракона. Рядом со мной развалился Гаврюша. Он теперь не отходил от меня ни на шаг.
Около его живота пригрелся видимый Репей, который вернулся в Посёлок ещё раньше нас. Наверное, он знает какие-то тайные шуршунские тропы.
— Топлива до Посёлка бы не хватило, — рассказывал Максим. — Я до Холмов дотянул, а там пешком. Прихожу — тишина, все спят ещё, раннее утро всё-таки. Я к Степанову, а у него на двери табличка: «Я на работе». Ну, думаю, всё, где я буду искать его засекреченный кабинет? Метался-метался по второй линии.
— А тётя Глаша тебе почему не помогла? — удивился я. Тётя Глаша — это сторож. — Вызвала бы его по внутреннему.
— Да спала она. Я думал: чего там, сам найду. С самолётом справился, а какой-то кабинет найти не смогу? Ну и… как заяц, бегаю по этой второй линии… И такая ярость меня взяла, я как крикну: «Степанов! Спасите!»… Ну, в общем, как ты, Рось, и говорила. Смотрю — вот он, кабинет. Степанов оттуда выскочил, обнял меня и чуть не плачет, честно. «Максимушка, — говорит, — слава Богу…» — Максим смущённо потёр переносицу.
— Почему же вы так долго? — укоризненно спросила Роська.
— Так не было ничего! И катер, и вертолёт — всё на поисках. Они нас круглосуточно искали. Степанов пока с ними связался, пока вернулись, пока то да сё… тут ещё Вероника прибежала, — Максим опять потёр переносицу и улыбнулся растерянно. Видимо, без слёз и объятий не обошлось, а этого от Вероники Максим никак не ожидал.
— Я хотел со спасателями на вертолёте лететь, но меня не пустили.
Потом мы рассказали, что и как было. Максим благодарно погладил Репейника.
— Ребята, я ничего не сказал про «Ласточку». Понимаете… дядю Фаддея просто убьют за это. Я сказал, что мы пришли к анулейцам через Холмы. Согласны?
Конечно, мы были согласны.
Максим сдержал своё слово: мотор от «Ласточки» утопил в море.
— Лучше бы сделал что-нибудь полезное с ним, — проворчала Роська, глядя мотору вслед.
— Нет, — вздохнул Максим. — Тогда мне всегда будет хотеться поставить его опять и полетать.
«Ласточка» так и осталась в Холмах. Это было не очень далеко от Зелёного Холма, и иногда мы приходили туда играть. Мы съездили на Большую землю, навестили дядю Фаддея. Он ещё не мог шевелиться и разговаривать, но врачи сказали, что он идёт на поправку и пусть не скоро, но сможет вернуться к работе. Мы рассказали ему о наших приключениях. Он слушал, а по щекам текли слёзы.
Ещё мы зашли к Варе Петушковой. У неё родились близнецы: Соня и Саня. Мы подумали и подарили им по анулейскому амулету, которые вручил нам Вождь.
На следующий день после возвращения я сидел под Чудо-Юдом. Мне хотелось посидеть вот так, чтобы никого вокруг не было, и обо всём подумать. Вдруг я увидел Онтовых — ИА и тётю Свету. Я знал: их вызвал Степанов, чтобы рассказать про Игоря. Они шли от него. Медленно шли и глаз не поднимали, смотрели в землю. Когда они проходили мимо Чудо-Юда, я услышал, как И А сказал:
— Лучше бы он погиб.
А тётя Света заплакала.
Игоря искали в лесу еще целую неделю, но так и не нашли. У братьев Казариновых пропала одна весельная лодка. Возможно, Игорь добрался до Поселка, украл лодку и доплыл на ней до Большой земли. Онтовы уехали с Лысого. Мы больше никогда их не видели.
А Стеша умерла.
— Я обнаружил у нее в крови странное вещество, — сказал Георгий, — голубое, светящееся и… состав его не имеет аналогов. Мало того: оно не разлагается на известные мне составляющие, а я неплохой химик. Звучит, как очередная теория моего отца, но я могу предположить, что это вещество внеземного происхождения.
Афалина Жанна родила чудного дельфинёнка. Нам разрешили назвать его Локи.
У нас оставалось еще одно дело, очень важное, но мы просто не знали, как к нему подступиться.
— Ладно, пошли, сколько можно тянуть! — сказал Максим наконец и похлопал по своему карману, где лежала степановская тетрадь.
Через пять минут мы звонили с вахты Центра в приёмную Степанова.
— Приёмная Степанова, здравствуйте.
— Ксюша, это я — Листик. Нам срочно надо к Андрону Михайловичу.
— Андрон Михайлович занят.
Мы знали, что Степанов готовится к официальному визиту к анулейцам, который назначен на завтра. Тем более мы должны подготовить его. Ведь он ничего не знает! Не знает, что его там ждёт сын!
— Ксюша, — сказал я самым проникновенным голосом. — Это очень важно, и это касается его завтрашней поездки.
Ксюша помедлила.
— Хорошо, я спрошу.
И через минуту:
— Подходите.
— А кабинет не спрячется? — уточнил Максим.
— Нет, — усмехнулась в трубку Ксюша.
Степанов вышел к нам навстречу.
— Что у вас? — спросил он недовольно.
Как и мой папа, он терпеть не может, когда его отвлекают. Но тут он увидел в руках у Максима свою тетрадь.
— Что это… у вас?
— Это ваша, — сказал Максим. — Игорь украл, а потом отдал нам. Возьмите.
Степанов взял. Отрешённо как-то перелистал, сказал «спасибо».
— Андрон Михайлович… — сказала Роська. — Мы должны сказать вам кое-что…
— Важное, — добавил я.
Степанов как-то занервничал. Потом я понял, что ему было неудобно, что эту тетрадь кто-то читал. Всё-таки это он только для себя писал, не для посторонних.
— Ну, зайдите, — сказал он, пропуская нас в кабинет.
В кабинете было всё, как раньше: стеклянные шкафы с ракушками, морскими звёздами и кораллами, контрабас в углу; анулейский нож на стене. Теперь я знал, откуда он у Степанова.
— Садитесь, герои.
Мы сели.
— Ну?
Как же начать? Как же сказать? Мы переглянулись, и никто не решался.
— Андрон Михайлович, — сказала, наконец, Роська, и голос у неё был такой, как будто она говорит со смертельно больным человеком. — Там, у анулейцев есть мальчик… Локи.
— Я вам рассказывал, — вставил Максим.
— Он наш друг. И он очень хороший, — продолжала Роська. — Только он… ну, не совсем анулеец.
— У него есть всякие особенности, — сказал я. — Кожа светлая, голос громкий…
— Его мама умерла, когда он был совсем маленький, — подхватила Роська. — Но у него есть дедушка…
