Не мог же Бонапарт при всех его полководческих достоиствах заниматься «оглуплением» опасного противника. Другое дело «забывать» его в своих мемуарах и военно-теоретических трудах или говорить о казаках из России так, чтобы не описывать их природную воинскую выучку и личную доблесть, рассказывать о поражениях французов, понесенных от казаков. В конце концов, император Наполеон I, основатель династии Бонапартов (которая на нем и пресеклась) был не рядовым мемуаристом. Он мог рассуждать о поражениях других военных вождей, прежде всего своих противников, но только не о собственных поражениях и неудачных действиях в войнах, которые вела революционная и имперская Франция.
Не менее справедливо мнение военного историка А. И. Михайловского-Данилевского и о том, что тот «маневр до сих пор не оценен достойным образом». Если рейд объективно не мог переломить ход сражения, значит, он играл на общий успех, на конечный результат большого дела. Играл на исход генеральной баталии Отечественной войны 1812 года, в чем сомневаться никак не стоит.
В конце концов, об этом говорит хотя бы такой факт. В Бородинском сражении стороны пленили всего по одной тысяче человек (число русских военнопленных оценивается от 700 до 1000 человек). Это свидетельствует прежде всего об ожесточенности и бескомпромиссности столкновения. Из той тысячи наполеоновцев, которые познали участь плена в день 26 августа, половина явилась военной добычей казаков.
Юнкер гвардейской артиллерии А. С. Норов в битве при Бородино был тяжело ранен и потерял ногу. Будущий член Государственного совета Российской империи оставил после себя воспоминания с названием: «Война и мир 1805–1812 гг. с исторической точки зрения и по воспоминаниям современника. По поводу соч. гр. Л. Н. Толстого «Война и мир». Мемуары, впервые увидевшие свет в середине XIX в., остаются привлекательными для исследователей эпохи Наполеоновских войн авторской оценкой. Среди прочего, Норов говорит и о значимости кавалерийского рейда Уварова и Платова в день 26 августа:
«Блестящая кавалерийская атака Уварова (и Платова) привлекла вдруг в смятение всю неприятельскую армию и отвлекла бешеные усилия французов от нашего левого фланга (где русские, как говорит Сегюр, образовали себе в третий раз левый фланг перед Неем и Мюратом), равно как и от батарей Раевского. Нельзя не жалеть, что при этой атаке кавалерия не имела при себе конной артиллерии, что Кутузов скоро удовольствовался произведенной во французской армии тревогой и отозвал Уварова…
Этот маневр мог бы совершенно порешить исход битвы в нашу пользу. Только что кавалерия наша, попавшая под сильный огонь артиллерии, возвратилась в свою линию, начались, опять одна за другой, яростные атаки на курганную батарею Раевского…»
…Рейд казачьего летучего корпуса атамана М. И. Платова и кавалерийского корпуса генерал-адъютанта Ф. П. Уварова показал, что конница кутузовской армии к началу второй половины дня 26 августа сохранила больше своих возможностей сражаться на поле Бородина, чем неприятельская кавалерия. Лихость рейда на правом фланге русской позиции должна была озаботить Бонапарта и неаполитанского короля Мюрата измотанностью своих конников уже в первой половине дня.
В перемешавшихся и расстрелянных картечью и ружейными залпами неприятельских эскадронах оставалось порой по 30–40 всадников, сидевших на измученных конях, но еще способных сражаться. К концу дня кавалерия Великой армии ходила в последние атаки только рысью. Это касалось не только тяжелой кавалерии латников, но и легкой кавалерии маршала Мюрата и армейских корпусов.
Бородинское сражение для императора Наполеона было особо значимо: победа в генеральной баталии определяла весь смысл его Русского похода. Поэтому он в день 26 августа кавалерии Великой армии не жалел, равно как и не жалел ее маршал империи Иоахим Мюрат. Победа «любой ценой» не далась даже ценой гибели большей половины кавалерии наполеоновской армии, прежде всего тяжелой, кирасирской. Именно она, не считаясь с потерями, таранила русскую позицию от Семеновских (Багратионовых) флешей до Курганной высоты (Батареи Раевского).
Рейд Платова и Уварова, думается, заставил императора французов озаботиться своим главным кавалерийским резервом в лице конной гвардии – почти 6 тысяч ветеранов наполеоновских походов (26 эскадронов, включая жандармов, мамелюков и гидов). Но Бонапарт не стал рисковать конной гвардией, опасаясь нового выхода на поле брани масс легкой конницы соперника в лице «хитрого лиса севера» Голенищева-Кутузова. Кто-кто, а тот хорошо знал, в каких случаях можно снова послать в бой казачьи полки.
Платовский же летучий корпус был готов к решению новой задачи на рейд во вражеский фланг. Тем более что броды через Колочь были уже изведаны, а казачьи кони в тот августовский день тяжести усталости еще не познали и могли повторить пробег по полю брани всего в несколько верст. Но второй раз в бой их не послали.
История донесла до нас несколько описаний рейда корпусов атамана Платова и генерала Уварова пером французских мемуаристов. Один из них, Лабом, пишет, что сильное движение неприятельской кавалерии на левый фланг, где стоял корпус вице-короля Италии, привлекло к себе внимание Бонапарта и его окружения. Генералу Дельзону пришлось спешно строить первую бригаду своей дивизии в каре влево от Бородино. Однако русская конница не пошла туда, а обрушилась на легкую кавалерию генерала Орнано и «за минуту привела ее в замешательство». Потом нападению подверглись пехотинцы кроаты (хорваты). Но они, устроив каре, смогли отразить атаку сильным ружейным огнем.
Лабом свидетельствует, что в том эпизоде битвы на Москва-реке вице-королю Эжену Богарне пришлось искать спасение в каре, образованном полком полковника Пего. И что Пего собирался двинуть каре вперед, но казаки были уже отбиты от левого крыла позиции Великой армии и «освободили его». Только тогда Эжену Богарне удалось восстановить полный порядок на позициях его Итальянского корпуса.
Другой мемуарист, Комб, так описывает действия платовских казаков на левом фланге наполеоновской армии. Правда, делает он это с большой неточностью и пониманием хода Бородинского сражения. Но все же его свидетельство, как очевидца, заслуживает внимания. Он пишет, что казаки бросились вперед «как стая свирепых волков, и с не большим порядком. Чтобы сдержать их, выслали значительное число стрелков». Так мемуарист в двух строчках изобразил казачью лаву и то, что смогло остановить ее.
Среди французских мемуаристов, описавших генеральную баталию 1812 года на Бородинском поле, заметен полковник (будущий бригадный генерал) Ж. Пеле (Жан-Жак-Жермен Пеле-Клозо), в день 26 августа находившийся при штабе помощника начальника Генерального штаба по пехоте генерал-адъютанта Ж. Мутона, графа Лобо. Участник сражения, Пеле свои воспоминания начал со слов: «Он был в этом великом сражении под стенами Москвы…».
В своих известных «рассуждениях военного писателя» Ж. Пеле (и, добавим, военного историка) не забыл и рейд русской конницы, который произвел на него, без всякого на то преувеличения, сильное впечатление. Более того, он был в числе тех лиц, которые сопровождали императора Наполеона, который около одиннадцати часов дня поспешил к берегам Колочи, чтобы быть в опасном для его армии месте удара многих (!) тысяч конников своего соперника Кутузова. Мемуарист-француз, пусть и в возвышенных тонах, писал следующее:
«Кутузов заметил, наконец, что ему нечего опасаться за правый фланг своей армии; он узнал, что следует как можно скорее сменить корпус Раевского, который (по Бутурлину) был, так сказать, уничтожен. (?!) Он направляет к этому пункту войска Остермана и Корфа.
В то же время он пытается остановить с помощью диверсии успехи 1-го и 3-го корпусов; русский генерал направил на наш левый фланг кавалерию Уварова и Платова, силой до тридцати эскадронов, в которой считалось три гвардейских полка. Но правый фланг русских был в очень косвенном направлении к фронту сражения и очень удален от (речки) Войны и дороги в Валуево.
Кавалерия переправилась через Колочу ниже Бородина, и заставила легкие войска Орнано отойти за Войну. Она безуспешно атаковала некоторые батальоны Дельзона, занимавшие возвышенность к северу от Бородина и построившиеся в каре.
Вице-король приспел с итальянской гвардией для защиты левого фланга и поместился сперва в каре 84-го полка. Уваров и Платов не продолжали свою попытку. Если бы они достигли окрестностей Валуева, то произвели бы беспорядок в тылу и линии армии, а также и в парках, покрывавших дорогу; но от этого не произошло бы никакого важного неудобства. Так как ничто не препятствовало их движению, так как для отступления у них было до 4 верст свободной местности между Бородином и Москвой-рекой, то мы вправе предположить, что Кутузов отказался от диверсии и послал приказание об отступлении.
