Начались аресты.
Революционный трибунал заседал почти непрерывно.
В эти дни нельзя было узнать коменданта ЧК Сергея Никишина. В наглухо застегнутой косоворотке, в надвинутой на уши бархатной кепке, он показывался редко, вздрагивал, когда к нему обращались, отвечал невпопад, смотрел невидящими глазами.
За ним тенью ходил Федя Фомин, специально приставленный Брокманом. Встретившись в коридоре с Алексеем, Федя шепотом сообщил:
– Запить может человек! Психологическое расстройство у него… – И вздохнул как-то по-девичьи, жалостливо. – Конечно, нелегко..
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ДИАНА ИЗ АЛЕШЕК
ПО СЛЕДУ
В ночь на седьмое августа заговорили пушки, а с рассветом к левому днепровскому берегу ринулась флотилия баркасов, шаланд и черных искалеченных пароходиков, до отказа набитых войсками. Над Днепром скрестились невидимые снарядные трассы, распушилась шрапнель, и ветер понес к берегам пороховую гарь. Правобережная группа Красной Армии форсировала Днепр.
К вечеру белых вышибли из Алешек и, развивая успех, двинулись на Большие Копани, громя левый фланг врангелевского генерала Драценко. В движение пришел весь каховский плацдарм. Херсон, отделенный Днепром от основного театра военных действий, оказался в тылу, но зато неизмеримо возросло значение Алешек, через которые шел поток войск и военных грузов.
Кроме всяких прочих дел, чекистам теперь приходилось в помощь Особому отделу работать с пленными, которых нагнали из-за Днепра великое множество. Надо было отобрать тех, кто попал к белым по недомыслию, кого мобилизовали насильно, угрозами или обманом. Затем с ними работали агитаторы.
За два дня до начала наступления Алексей с конным отрядом ЧОНа выехал в сельские районы. У Крамова в близлежащих селах была большая агентура. На ее ликвидацию ЧК послала два отряда. Со вторым отправился Воронько.
Отрядом, в который попал Алексей, командовал Филимонов, донской казак, кряжистый и весь точно наспех вырубленный из мореного дуба. Он был предприимчив и неутомим, как машина.
Больше месяца отряд мотался по селам и хуторам. Кое-кто из крамовцев был уже предупрежден и успел скрыться. Захватить удалось девятнадцать человек.
Каждого арестованного Алексей выспрашивал о Маркове. Да, говорили они, наезжал, привозил распоряжения от Крамова, долго не задерживался. Внешность описывали точно. Знали его как Крученого. И только один богатенький дьячок из Снегиревки сказал:
– Фамилие у них другое было. Я ихнего папашу знавал – сурьезный человек купеческого звания, Михаил Степанович Марков. Говорят, в Чека шлепнули. Сын в него пошел. Он вам папашу не простит, я думаю. Закваска у него лютая, купеческая.
– А где он сейчас?
– Э-э, кто ж знает! Он всю округу насквозь изучил, что здесь, что за Днепром, каждую тропку, ровно волк какой. Бродит где-нибудь. А может, с Врангелем ушел. Только не думаю…
– Почему?
Дьячок хитро поморгал глазами:
– Зверь от берлоги далеко не бежит. У нас разные власти бывали: и Деникин, и Григорьев-атаман, и ваши приходили, и чужеземцы хозяйничали, а он все тут, при любых властях. То на свет, то в тень, а уходить не уходил ни разу. У него много уголков вокруг.
– Что за уголки?
– Вот того не знаю. Все слухами пользуюсь.
– А какие слухи?
– Болтают люди… Так ведь слух – что? Воздушная ткань. Пролетел – и нет его.
– Что же про него сейчас говорят?
– Разное… Все разве упомнишь! Память уже не та…
Дьячок начал путать. Больше от него ничего нельзя было добиться.
Несколько позже задержали мельника, который когда-то имел дела с Марковым-старшим. От него узнали, что, по некоторым сведениям, Марков-сын скрывается в Алешках или поблизости от них.
После всех этих допросов в представлении Алексея Марков начал вырастать в еще более значительную фигуру, чем ему казалось раньше. Было очевидно, что два года и для него не прошли даром. Он заматерел, превратился в опытного, испытанного врага, избравшего совершенно определенную область деятельности: подполье, шпионаж. При Крамове Марков проделывал самую трудную работу, связанную с постоянной опасностью, а сам все время оставался в тени. И Алексей не был склонен объяснять это простой осторожностью, вернее, не только ею. «Скромность» Маркова была для него свидетельством того, что Марков – враг по вдохновению, упориый и последовательный, не выбирающий средств и на все готовый…
Отряд Филимонова вернулся в Херсон в сентябре. На трех телегах везли арестованных, на четвертой – раненых бойцов. Филимонов тоже был ранен, но сесть на телегу не пожелал. В Херсоне его сняли с седла и на руках отнесли в госпиталь.
Алексей так устал, что по приезде лишь с большим трудом смог отчитаться перед Величко. Домой он не пошел, а лег в дежурке на лавке и как убитый проспал до следующего утра. Проснувшись, сходил в столовую и затем поднялся к себе.
Воронько еще не приезжал. В их комнате расположился Федя Фомин. Он допрашивал пленных. Кубанка его была надвинута на брови, что должно было придать суровое выражение его румяному лицу. На столе в боевой готовности лежал револьвер.
Трое пленных переминались с ноги на ногу возле двери, ожидая своей очереди, и с почтительным испугом разглядывали грозного чекиста; четвертый топтался перед столом. Это был невзрачный мужичонка в английской шинели, висевшей на нем, как на палке.
Увидев Алексея, Федя обеспокоился.
– Эге, приехал! – как-то уж слишком радостно закричал он. – Выполнил сложное боевое задание? Подавил местную контрреволюцию?
Пленные вытаращились на Алексея, решив, что перед ними очень важная шишка красной ЧК.
Не давая удивленному таким приемом Алексею ответить, Федя объяснил;
– Пришлось занять твой кабинет: у меня в комнате сейчас нельзя, там очень секретное одно дело… – И, повернувшись к пленным боком, усиленно заморгал ему левым глазом: помалкивай, мол.
Никакой комнаты, даже постоянного места у Феди не было, и он боялся, как бы Алексей нескромным замечанием не уронил его авторитета. Алексей это понял и промолчал.
Федя, надо заметить, высоко ценил его сдержанность, особенно после поимки сигнальщика: Алексей никому не сказал, что в ту ночь Федя упустил Крученого. А так как один шпион был все-таки пойман, то и честь этой операции делилась ими поровну.
Видя, что со стороны Алексея его авторитету не грозит никакой опасности, Федя уверенно продолжал допрос:
– Из каких будешь, Петр Киселев?
– По крестьянству мы, – гундосо отвечал пленный,
– Ты в нас стрелял?
Пленный потупился.
– Говори, как на духу! Не бойся.
– Стрелял.
– Зачем стрелял?
– Приказали.
– Кто приказал?
– Взводный, кто…
Пронзительно глядя на него, Федя повысил голос:
– А ты знал, что стреляешь в Советскую власть, в твою же родную крестьянскую власть?
– Знал.
– Так зачем стрелял?
– Да приказали же!
– А ты понимаешь, – врастяжку спросил Федя, – что тебе за это следует?
Пленный посмотрел на носки ботинок, помялся и неуверенно проговорил:
– Расстрелять меня, потому, правда, не знал…
– А! – удовлетворенно усмехнулся Федя – Понимаешь, что расстрелять за это мало! Ну так ступай. В другой раз разбирайся! Иди по коридору налево, последняя дверь, к товарищу Павликовичу. Он тебя определит куда надо…
Допросив подобным образом остальных пленных, Федя отпустил их и, сразу утратив солидность, бросился к Алексею:
– Здорово, Лешка! Приехал… Целый? – говорил он, ощупывая Алексея, точно не веря, что это на самом деле он, из плоти и крови.
– Ты что здесь наделал, чакист? – сказал Алексей, указывая на вороньковские книги, с которых была снята дерюжка.
– А что! Я только посмотрел.
– Погоди, приедет Воронько, он тебе пропишет ижицу!
Федя пренебрежительно свистнул:
– Сегодня не приедет, а завтра я – фьють, и ищи-свищи!
– Что такое?
– Уезжаю на ответственное задание! – торжественно объявил Федя.
– Куда?
– В Алешки. Целую группу посылают и меня тоже.
– Зачем?
– В Алешках контра расходилась. Наших из-за угла бьют. Одним словом, надо все разоблачить. Самых боевых ребят отобрали. Я, между прочим, не напрашивался, меня Величко назначил.
– Правда?
– Ну вот, стану я врать!
Алексей побежал к Величко.
– Верно, что в Алешки едет группа?
– Едет.
– Отпустите меня с ними, товарищ Величко!
– Там людей достаточно.
– Товарищ Величко, арестованный Серденко, мельник, показывает, что Крученый сейчас в Алешках. Прошу разрешить мне продолжить это дело.
Величко смял пальцами нижнюю губу, подумал.
– Пошли к Брокману, – сказал он. Председатель ЧК встретил Алексея приветливо:
– А, путешественник! Зачем пожаловал?
– Просит послать его с группой Илларионова, – сказал Величко. – Узнал, что Крученый в Алешках,
