Мы начнем с усиления фемы Херсон[388], – продолжал развивать свои замыслы Константин. – Со времен базилевса Феофила[389] эта фема опустилась постепенно до разряда пограничной клисуры. Но я прикажу Василию восстановить на юге Таврии полноценную византийскую фему. Херсонес Таврический должен стать главной базой в дипломатической деятельности Византии на северо-востоке.
В Готии, на месте разрушенного Дороса, хазарами выстроена крепость Мангуп. Эта крепость расположена в области компактного проживания Гаутингов, которые называют ее страной Дори. Теперь Мангуп наш. Его необходимо заново укрепить и отстроить. Я придам этой Готской области статус пограничной клисуры. И назову ее Феодоро. В этом статусе ее воинственные обитатели будут платить налоги государству в виде воинской повинности. И у стратига Херсонеса всегда будет под рукой боеспособное войско.
А тебе, Феофилакт, надо будет отрядить толковых монахов для усиления просветительской деятельности в тех землях. Надо придать епископу Херсонеса особый статус.
Эх, жаль, нет с нами архонта Андрея[390] из рода Балтов[391]. Варвар по рождению, возвеличенный моим дедом, он дослужился до звания византийского патрикия, когда во главе азиатских легионов дошел до Тарса. И даже смещенный интриганами, он и в своем киевском изгнании, верой и правдой служил моему деду. Был оплотом Византии в Восточной Европе. Не давая спуску ни кагану болгар на Западе, а кагану хазар на Востоке – Константин мечтательно вздохнул.
– На полуострове Таврия, помимо епархии Херсонеса состоящей из местных епископатов греческих портовых городов есть еще две: Готский округ[392] тервингов и Сугдейский[393] округ аланов. Епископа Херсонеса я возведу в ранг архиепископа, переподчинив ему все эти епархии…, – начал говорить патриарх, но вдруг остановился что-то припоминая. Потом, вдруг вспомнив, торопливо добавил:
– Конечно, очень жаль, стратига Андрея убитого язычниками. Но сейчас в Константинополе находится вдова норманнского князя из Киева. Регентша, со сложным именем. Что-то вроде Хельга или Эльга[394]. Думаю, она ищет сильных союзников или покровителя, чтобы утвердиться во власти. Поговаривают, что ее посольства побывали и в Болгарии и в Хазарии. – Да я знаю. Она давно просит аудиенции. Вполне предсказуемо. Русские архонты своенравны. Они никому не хотят платить налоги. Тем более женщине, которая назвалась наместницей. И купцы их хотят иметь беспошлинный выход к морю.
Сама регентша вынуждена разрываться между своими вассалами. Ведь одни, склоняют ее к союзу с нами, другие тянут ее во Всемирный торговый союз рахдонитов. При этом ей еще надо отбиваться от ростовщиков Атиля, которые пытаются выбить с нее долги мужа. И еще она умудряется воевать с рексами тервингов за старшинство.
– Тяжелое наследство ей досталось, – покачал головой Феофилакт.
– Но это не оправдывает ее жестокость к нашим союзникам, – заметил Константин. – Ведь это она уничтожила несколько тысяч гревтунгов из Дороса и сожгла Керстень!
– Так это она сожгла христианский город Готской епархии? – Возмутился Феофилакт. – И как осмелилась она после этого появиться в Константинополе?
– Успокойся, Феофилакт. Своим невниманием я ее уже достаточно наказал, – успокоил патриарха базилевс. – А мой прославленный тесть Лакапин наглядно показал, что с Русью можно договориться. Попробуй пока с ней пообщаться ты. Вероятно она язычница. Поэтому, расскажи ей о вере Иисуса. Но без давления. Как я уже говорил, на варваров хорошо действуют аргументы, сдобренные чудесами. Дай ей понять, что союз с Византией возможен только после ее крещения, – наставлял патриарха Константин.
– В том то и дело, что она христианка, – буркнул Феофилакт. – Она приняла крещение в Тане. И ней прибыл ее духовник. Монах Григорий, приставленный к ней митрополитом России. Это и ввело меня в заблуждение. Я не мог даже подумать, что христианка способна сжечь город единоверцев.
Но, ради высшей цели, я не буду придавать ее анафеме[395], – продолжал рассуждать вслух патриарх. – Церкви Боспора присущ аскетизм. И хотя христианство в горы Алании принес еще Святой апостол Андрей Первозванный, тут явно видно влияние и Святого папы Иоанна Златоуста[396], объединивший отдельные округа Боспора в митрополию[397] России.
Отсюда и склонность этой Церкви к восточным ересям. Тем более, что их ближайший сосед на юго-востоке – это католикос Иверии, который, как и епископ кахов, первое рукоположение принял от патриарха Антиохии, где до сих пор процветает ересь единобожия – ислам.
– Стоп! – остановил Феофилакта Константин. – Не надо объяснять ей тонкости наших духовных разногласий. Это еще рано. Покажи лучше ей наши храмы, церковные обряды и службы. Женщины любят красивые одежды, приятные ароматы и пышные церемонии. После аскетизма проповедуемого митрополитом в Тане, яркие театрализованные обряды Константинополя должны поразить ее воображение.
Она знает, что я являюсь законным Владыкой Вселенной. И все же развязала войну с тервингами самовольно, не полагаясь на мой суд. Если она готова признать свою вину, что ж, пожалуй, прощу ее. Я приму ее посольство, и она получит испрашиваемую помощь. Но на моих условиях.
Глава 4. Патриарх и Ольга
Вселенский патриарх Феофилакт жил в северной части Константинополя, на территории Великого храма Святой Софии. Многие приезжающие, не будучи верующими, восхищались великолепием этого святилища. Шпили Великого храма, завершенные золотыми шарами, были видны из любой точки города, но дорога к нему вела через немыслимый лабиринт узеньких улиц. Храм стоял в гордом одиночестве посреди большой площади. Эта площадь была главным местом собраний городского охлоса. Когда возникала необходимость, отцы церкви менее высокого ранга могли говорить с народом перед стенами храма, в то время, как патриарх обращал свою речь к немногочисленной группе избранных в самой Святой Софии.
Патриарший дворец[398] находилась прямо за храмом. Вот сюда-то и пригласил Феофилакт гостью из Киева на Днепре. Это был комплекс зданий, включавший как резиденцию патриарха и его канцелярию, так и его конюшни. Не секрет, что Феофилакт был страстным любителем лошадей и скачек. Это его страсть служила темой многочисленных пересудов монашествующей братии. Горожане же знавшие об этой слабости первосвященника, относились к этому снисходительно. Как к некоей индивидуальной черте, присущей только их любимому патриарху. Возможно, что многие зажиточные купцы возводили себе куда более просторные виллы. Но этот дворцовый комплекс производил впечатление стабильности и уверенности.
Точное время не было оговорено, поэтому Ольга подошла к двери патриаршего дома во второй половине дня. Слишком раннее посещение было бы расценено, как признак нетерпения, слабости. Встреча была неофициальной, поэтому ее сопровождал только начальник личной охраны Мстислав Лютый[399] и несколько его дружинников. Дверь перед ними неожиданно открылась, и круглолицый монах подвел к выходу знатного горожанина, одетого в льняные штаны и тунику из зеленого шелка.
– Я надеюсь, Святой отец[400] сможет помочь вам, господин Маркопулос? – Вежливо поинтересовался монах.
– Я тоже надеюсь, – ответил тот, но его лицо, темное, с густыми бровями, осталось суровым и озабоченным: – Пожертвование на свечи, – сказал посетитель и вложил в руку монаха увесистый мешочек.
Затем Маркопулос прошел мимо Ольги и ее сопровождающих, даже не заметив их. Монах долго и задумчиво смотрел ему в след и лишь спустя какое-то время его рассеянный взгляд случайно коснулся новых посетителей.
– Могу ли я чем-нибудь быть вам полезен? – Спросил он, но в голосе его слышалось сомнение: перед ним были совершенно зверского вида воины с длинными усами, заплетенными в косы и в рогатых шлемах. Явные язычники. Норманны. На их фоне совершенно потерялась скромно, но опрятно одетая женщина с русыми волосами и невзрачный монах в черном одеянии. Для круглолицего монаха было очевидно, что у этих людей не могло быть веской причины нанести визит одному из глав Церкви. Даже когда Ольга спросила, может ли она поговорить с Вселенским патриархом, он не шевельнулся.
– Вы, наверно, знаете, что Святой отец очень занят, – монах сделал ударение на словах «Святой отец». – Возможно, завтра, или еще лучше послезавтра…, – монах не отрывал взгляда от телохранителей Ольги. «Уходите и не возвращайтесь, вот что он хотел сказать», – поняла Ольга.
– Кто это, Амброзий? – Послышался голос патриарха, и через минуту он появился перед ними в сопровождении еще одного, аскетического вида монаха. Он был одет по-домашнему. Вместо своих обычных пышных одежд патриарх сегодня надел простое белое монашеское одеяние. Увидев, кто стоит перед дверью, он удовлетворенно хмыкнул.
