из любимого в русском народе духовного стиха. Это настроение, развившееся в молодом и впечатлительном юноше под влиянием древних Патериков и Житий, еще более усилилось благодаря пламенной проповеди о наступлении последних времен, разносившейся по всему Поморью соловецкими иноками. Из рассказов иноков не раз он слышал о том, что православная вера теперь поругана, что сами церковные власти изменили ее на чуждые русскому человеку обычаи ненавистного и нечестивого Запада. Рассказывали, что сам патриарх Никон служил «в папежской шапке, с змией в руках, с змией на шее, будто он древлецерковные книги отвергнул, символ веры умалил, тайну двуперстия отменил и пересыпал лестию, честный крест трисоставный (восьмиконечный –
К. К.) заменил крыжем лядским (четырехконечным латинским –
К. К.) и им велел печатать просфоры и прочия тайны освящать». Все эти нововведения сопровождались крайними жестокостями по отношению к защитникам родной старины и древлего благочестия. Соловецкие иноки рассказывали: «Гради, села и веси страдальческою кровию обагряются – крестящиися двумя перстома зельне озлобляются и железными хомутами и горячими клещами и жестокими кнутами и прочими неслыханными муками утомляеми, овии во главу усекаеми, инии повешаеми и петлями удавляеми, друзии же во срубех огнем сожигаеми и прочими лютыми смертьми люте убиваеми».
Какие чувства могла вызвать эта жуткая картина в чистой и впечатлительной душе юноши, воспитанного в духе древлеотеческих традиций? Под влиянием проповеди соловецкого старца, «отца священного» Игнатия юный Андрей Денисов принял древлеправославное крещение и всю свою сознательную жизнь посвятил защите поруганной православной веры, преданий и обычаев предков, защите национальной культуры. Здесь был источник его неутомимой и разносторонней деятельности.
Когда Андрею исполнилось семнадцать лет, родители стали подыскивать ему невесту, «неусыпное рачение имеяху еже бы ему изобрести разумную супружницу». Однако мирному счастью в кругу семьи юноша предпочел скитальческое и «нужное» житие в пустыне. Решение разделить участь остальцев древлего благочестия, скрывавшихся от преследований в поморских пустынях, было окончательным и бесповоротным. В конце декабря 1691 г. Андрей Денисов оставил родительский дом и ушел на лыжах вместе с товарищем своим Иоанном Белоутовым в пустыню. Всю зиму скитались они в лесах, грелись у нудьи (костра, разложенного меж двух бревен и горевшего особенно долго), питались теми скудными запасами пищи, что прихватили с собой. Когда же наступила весна, поставили небольшую келью между Тагозером и озером Белым. Единственной сожительницей была им гора, а соседом – ручей. Не раз приходили им на память слова псалмопевца царя Давыда: «Надеющиися на Господа, яко гора Сион не подвижится во веки». А утоляя жажду из ручья, вспоминали: «Им же образом желает елень на источники водныя, сице желают души наши к Тебе, Боже».
Во время этих первых испытаний познакомились они с мужем досточудным Даниилом Викулиным, также и с другими остальцами древлего благочестия, «пустыннолюбными отцами», укрывавшимися тогда в заонежских лесах. Даниил Викулин родился в самый год издания Никоновой «памяти» – 1653-й. До 1682 г. был дьячком никонианской церкви в олонецком селе Шунгском, тайно проповедуя старую веру. После начала гонений в новгородской митрополии ушел «в пустыню». Сначала поселился вместе с племянником Андрея Денисова Петром Прокопьевым и «с товарищи» на Сарозере в келье Игнатия Соловецкого. Было это в 1684 г., а после самосожжения Игнатия в Палеостровском монастыре, происшедшем 4 марта 1687 г, Даниил возглавил Сарозерское общежительство.
В 1692 г. сарозерские насельники переселились на речку Рязанку в кельи Емельяна Повенецкого. В воскресные дни «пустыннолюбные отцы» с окрестных мест встречались, вместе совершали богослужения по древлеправославному чину, читали Священное Писание, беседовали о пользе душевной. «И бываше сладкая радость и красное ликование и Ангельския воспевахуся песни и слово Божие, аки многоценная трапеза премудрыми предлагашеся проповедники, и питахуся души всебогатно небесною пищею, не гиблющею, но пребывающею в живот вечный. И тако пустыня другое небо показовашеся, вместо солнца вещественнаго разумное солнце Христа имущи, вместо же звезд таковыми добродетельными и благодатными мужи всекрасно сияющее»[75].
В 1694 г. келья Даниила Викулина сгорела, и он стал искать новое место. Пригласил Андрея Денисова с Иваном Белоутовым жить вместе с собою. После двух неудачных попыток найти место для поселения остановились, наконец, на сухом и просторном берегу при слиянии речки Сосновки и реки Выга. В том же году туда и перебрались, причем через некоторое время Андрей Денисов, тайком посетивший родительский дом, привлек с собою в пустыню и сестру свою Соломонию «из бури и треволнения мирского». А в 1697 г. на Выг переселились отец Андрея Денисова Дионисий Евстафьев и братья Семен и Иван.
Место это было освящено пребыванием великого светильника церковного: уже около полутора десятков лет проживал здесь преподобный Корнилий Выговский – «пустынь прекрасная, столп пресветлый, наказатель сладостный». «Беседовавше (Андрей Денисов и Даниил Викулин. – К. К.) со отцем Корнилием от Божественнаго писания, и о изменении в России православныя христианския веры… Потом нача отец Корнилий Даниилу и Андрею советовати и понуждати их и благословляти, дабы общее житие составити, поселитися у Выга… и правити чин и устав держати, по святых отец правилом против древних монастырей». По благословению этого святолепного старца, последнего остальца Святой Руси, в октябре 1694 г. было положено начало Выговскому поморскому общежительству, ставшему полноправным преемником Соловков на Севере.
Первым киновиархом Выговского общежительства (киновии) стал Даниил Викулин – как старейший по возрасту. Впоследствии, когда настоятелем был избран Андрей Денисов (1702), Даниил до самой своей кончины оставался почетным «вторым настоятелем» обители, именуясь и киновиархом. Являясь старейшим насельником Выга, он первым подписал книгу «Поморских ответов»: «Ко всепустынным сим нашим общесобранным и написанным известительным ответам общежительства Даниил Викулов по совету Выгорецкого общежительства братии руку приложил». Потому и называлась киновия в дальнейшем Даниловым монастырем, а поселение – Даниловым.
Выбор Андрея Денисова настоятелем киновии во многом определялся его личными качествами. Примечательной была уже сама внешность выговского киновиарха. По свидетельствам старообрядческих писателей был он среднего роста, волосы на голове курчавые («как у Феодора Стратилата»), бородка округлая, сияющая струями («как у Златоуста»), очи светлые и проницательные, брови высокие и густые, нос прямой, «мало надгорб», персты на руках длинноватые, «тонкостью цветущие». Лицо выразительное и умное. Андрей Денисов обладал необыкновенной живостью памяти и воображения, остротою ума, силой рассуждения. Он мог быстро решать самые трудные задачи, отвечать без затруднения на всевозможные вопросы, скоро подавать светлые и полезные советы. Он был очень разносторонен. Прекрасно знал не только иноческие, но и приказные, торговые и даже воинские уставы. По этой причине при встрече с лицами, принадлежавшими к разным социальным слоям, он всегда был приятным собеседником и всех удивлял своими глубокими познаниями. Обладая необыкновенным красноречием, Андрей Денисов «толико бо хитр и сладостен бе словом, яко никто ин таков обретается в нынешних христианех: о церковных же догматех и о православии тако знаяше Божественная писания, тако в конец ведяше, яко и впредь не чается таков быти, и просто рещи: дом бе премудрости и жилище философии христианския, подобен Иоанну Златоусту»[76]. При этом он отличался самообладанием, спокойствием и учтивостью в слове. «Вообще он производил впечатление человека благородного и образованного, а не жесткого и грубоватого мужика»[77].
Андрей Борисов, написавший в конце XVIII в. Житие Андрея Денисова, описывает такие душевные качества киновиарха, как терпение, рассудительность, воздержание, мужество и постоянство, отсутствие высокомерия. «Не имея же отнюд в себе вышемернаго о себе мнения, аще и весма бысть премудр, достаточен и справедлив во всех разсуждениях, но всегда мнения своя во общебрацких делах прочим предъявляаше. Аще же когда бываше в соборном разсуждении какое дело, то толико во оном истину изобретааше и при том и братию требованием от всех совета всесмиренно утешааше, яко и до самых последних и подлых вопрошениями дохождааше и от них разсуждения восприимати не стыдяашеся». «Всегда бо во всем и везде сие при себе имеяше: в пустыни и в градех и во многом повсюду странствовании своем, аще в пищи и питии, аще в словесех и молчании, аще в хождении и седении, аще во бдении и спании». «Такожде и одежды ношаше по церковному уставу по времени и месту: в простыя дни простыя крашенинныя и пониточныя, иногда же и сии уже многоплаченыя,
