А актрисульки от меня ускользнули, их смыло потоком слез, которыми я разразилась в финале, — тихих слез, я всегда была сентиментальной. Вот и над ними всплакнула, упавшими в пропасть в своей открытой машине.
Тельма понравилась мне больше, Луиза — меньше, Тельма была забитой красоткой (почти как я), а Луиза — энергичной дурнушкой, в приличном возрасте и с мешками под глазами. Обе телки отправились на уик-энд — оттянуться, а потом пристрелили по дороге одного парнягу, за дело, я бы тоже пристрелила, — а потом все понеслось как снежный ком, уик-энд превратился в мышеловку, и за ними начала охотиться полиция, и уж тут-то они развернулись по полной. И в этом «по полной» они были крутыми и прекрасными, нужно сказать. Крутыми и прекрасными.
И они выиграли.
Даже когда упали в пропасть. Сами, хотя выбор у них был, чего уж там. Но они выбрали то, чего я точно не выбрала бы никогда, спасибо папахену, научил спину гнуть… Они выбрали то, что редко выбирают в жизни, и почти всегда — в кино. Они просто нажали на газ, взялись за руки — и все.
Они выиграли. Мне даже крышу слегка снесло, от того как они выиграли, как красиво они обставили весь мир, как элегантно они сделали ему ручкой. Вернее, двумя руками, двумя сплетенными, сжатыми руками — рукой Тельмы и рукой Луизы.
Нет, кинцо было не просто симпатичным. Оно было самым настоящим.
— Ну как? — спросил Ленчик, когда просмотр закончился.
Я шмыгнула слегка распухшим носом, а Динка хмуро поиграла натянувшимися скулами.
— Супер, — тихо сказала я.
— А тебе? — Ленчик уставился на Динку.
— Да-а… — Динка снова выдержала паузу, хотя именно в эту секунду я поняла, что она меньше всего думает о том, как бы «выдержать паузу». — Круто. Я бы тоже…
— Что — тоже? — Ленчик прямо зубами ухватился за неоконченную фразу. — Что — тоже?
— Я бы тоже так… Так поступила… Правда… Пошли они все…
— Ну, да… Ну, да, ну да, — почему-то страшно обрадовался Ленчик. — Именно. Пошли они все. Очень хорошо. Я так и думал.
— В каком смысле? — удивилась я.
— В том, что это кино про вас. Про вас, какими я вас вижу.
Заявление было достаточно неожиданным. В любом другом контексте оно бы удивило меня, страшно удивило, телки из фильма были взрослыми, особенно Луиза, почти старуха, но… Это и правда было лучше, для меня — лучше, ведь я выбрала Тельму. Упавшую в пропасть, но не побежденную Тельму. Быть непобежденной — это вам не задницу разъесть через десять лет, как в Динкином сортирном пророчестве.
— Нас?
— Ну, не вас, как Дину и Ренату… Я же не садист, хотя похож, — тихая улыбка Ленчика сразу же убедила меня в обратном. — В пропасть вас никто толкать не собирается. Но именно так я вижу вас как проект. Как проект…
— Интересно, — протянула Динка. — Может, объясните популярнее?
— Объясню… Одни против всех, как вам такая перспектива?
— А других нет?
— Других — полно. Но эта — самая выигрышная. Поверьте. Одни против всех — это приключение. Самое настоящее. Русская рулетка, в которой барабан заряжен полностью, никаких шансов. И все знают, что никаких шансов. Все знают, что вы не выиграете. Никогда. Выиграть у мира невозможно. Все это знают, но все равно будут на вашей стороне…
— А попроще нельзя? — Динка даже сморщила лоб от титанических умственных усилий.
— Попроще?..
Ленчик осекся, обхватил подбородок ладонью и задумался.
— Попроще… Попроще — только вера. А вы обещали мне верить. Закрыть глаза и верить.
— Все равно не совсем понимаю, — Динка даже обиделась. — А можно еще раз его посмотреть? Кино, в смысле…
— Конечно…
Ленчик отмотал кассету на начало, и Динка снова уставилась в экран. Смотреть по второму кругу о страданиях героинь мне не очень хотелось, фильм был не только хорошим, но и тяжелым, из тех, что смотрятся один раз, а потом долго вспоминаются…
Нет, я все же не люблю плохих финалов.
Не люблю.
Динка — другое дело. Динка снова воткнулась в экран. Будь у нее возможность, она наверняка просто влезла бы в сам фильм, пристроилась на заднем сиденье и благоговейно бегала бы за пиццей и гамбургерами для главных героинь. На заправках. А в перерывах между перестрелками, погонями и тотальным опускаловом всех встречных-поперечных мужичков делала бы им маникюр. И педикюр тоже, с нее станется. Ленчик смылся после первых десяти минут — в дверь требовательно позвонили, и он вышел из комнаты. Да так и не вернулся.
Я посидела с Динкой еще немного. Вернее — не с ней: сама по себе. Динка посчитала нужным меня не замечать, и вообще демонстрировала полнейшее ко мне презрение.
Сука.
Я выползла в коридор как раз в тот момент, когда Тельма с Луизой грохнули насильника на автостоянке, — выползла с заранее заготовленным сакраментальным вопросом для Ленчика: «А где здесь туалет». Но так и не задала его. И вообще, забыла и о туалете, и обо всем остальном: с кухни раздавались приглушенные голоса.
Подслушивать нехорошо, сказала я себе, и на цыпочках двинулась в сторону кухни: тут же, с подветренной стороны, обнаружились сантехнические удобства, для верности снабженные старорежимной крошечной чеканкой: писающий мальчик и моющаяся девочка. Я ухватилась за ручку под мальчиком какая-никакая конспирация. И выставила ухо.
И через секунду поняла, что Ленчик разговаривает с Виксаном. Я узнала бы голос нашей (хех, уже «нашей», оперативно здесь делают операции!) поэтессы из многих других, довольно специфический, нужно сказать, голос: низкий, вибрирующий и какой-то плывущий. Как будто она хотела сосредоточиться на чем-то. Хотела и не могла.
— …значит, по второму разу, говоришь? — выдала Виксан.
— Он им понравился. Он не мог им не понравиться, я так и знал…
— Обеим?
— Ну… Главное, что он понравился стриженой хамке. Он ее впечатлил.
— А вторая тебя не волнует?
Вот хрень, они говорили о фильме, точно. О фильме и о нас. Стриженой хамкой, естественно, была Динка, ведь я до самого последнего момента демонстрировала длинноволосую блондинистую лояльность. Оч-чень интересно, что скажет Ленчик обо мне? И будет ли эта моя чертова лояльность по достоинству оценена?
— Вторая… Вторая — нет. С ней проблем не будет. Она сделает все, что я скажу.
— Все ли? — позволила себе усомниться Вика.
— Абсолютно. В рамках проекта, разумеется. Я же не садист…
— Садист, Ленчик. Садист…
Ее голос был спокоен. Слишком спокоен. Абсолютно спокоен. Так спокоен, что я поверила сразу: садист. Садюга. Садюга, каких свет не видывал. Карабас-Барабас на заре туманной юности. Наплачемся мы с ним, ох, наплачемся…
— Это ведь только для тебя — проект. А для них это будет жизнью. И им придется как-то справляться с ней. Девчонкам шестнадцать, а ты хочешь их через колено сломать…
— Шестнадцать — это не так мало… Вполне сложившиеся личности. У них и паспорта теперь с четырнадцати, не забывай… Так что 134-я статья Уголовного кодекса Российской Федерации не прокатит ни при каком раскладе…
— Да статья-то тут при чем? — Голос у Виксана стал совсем безвольным.
— Ну, ты же ведь об этом думаешь?
— Ничего я не думаю…
— Думаешь-думаешь… Этические соображения тебя гложут, мораль опять же покоя не дает — и все прочее христианское дерьмо… Сразу видно — ширяться пора…
— Не твое дело…
— Да ладно тебе… Ну что так переживать из-за этих сосок? Наверняка в полный рост с парнями спят… При нынешней-то вседозволенности… Ну скажи мне… Чего они могут не знать? Чего?!
— Да дело не в этом, — начала было Виксан, но Ленчик перебил ее:
— Не трахай мне мозги! Я сам — психолог…
— Недоучившийся психолог. Недоучившийся…
— Какая разница. Все ключевые принципы человеческой психологии можно выгравировать даже на самом узком лбу… Я знаю, что делаю.
— Кто бы сомневался…
— Но ведь и ты в это ввязалась. И ты… Ведь это была твоя идея, Виксанчик, вспомни!
— Моя? Ты называешь идеей наркотический бред? — тут же открестилась Виксан. Ленчик расхохотался:
— Да я ноги тебе целовать готов за этот бред. Возить героин караванами… Самолетами, пароходами…
— Ловлю на слове… А вообще и идеи никакой не было… Ты ведь сам ее развил… До абсурда довел.
— А что ты думаешь? Ведь абсурд и есть гениальность. Идея гениальна, потому что она абсурдна. Потому что такого еще не было… Во всяком случае, в нашем сифилитическом шоу-бизнесе…
— Ты забываешь одно, Ленчик. Они — не идея… И даже не проект…
— Пока не проект, Виксанчик. Пока… Но через несколько месяцев…
— Они не проект… Они живые… Я очень хорошо это чувствую… потому что сама уже… уже неживая… Почти…
Я вдруг вспомнила серьги в бровях Виксана и ее проколотую губу. Тоненькие серебряные колечки, на них так легко набросить тоненькие серебряные цепочки. Или — не тоненькие. Или — цепи. Наверняка Ленчик так и делает, когда никто не видит: приковывает к себе героиновую Вику серебряными цепями… А ведь она совсем неплохая, Виксан. Совсем… Хоть и почти неживая… Почти…
