Чтобы создать ауру сообщества, необходимо быть капризной и требовательной, держать себя чуть картинно и причудливо. Очень важно точно определить температуру отношений с начальством – маленький адюльтер, но не больше. С полковником Фроловым я явно перегнула палку – я видела, что он сразу увлекся не на шутку, но продолжала поощрять его.
Полковник взял с собой на переговоры с грузинами меня и Сережу Соколова.
Грузинские боевики возмутились, что журналисты приезжают только на осетинскую сторону, и пригласили меня на ночь в гости. В залог они обещали оставить своих ближайших родственников. Я бы с удовольствием приняла приглашение, так как в жизни не видела более красивых парней. В их крепких мускулах чувствовалась первобытная жизненная сила. Но полковник Фролов прервал этот неуместный, на его взгляд, разговор и заявил, что не может рисковать моей жизнью.
Зимой в Цхинвали уже в четыре часа темнеет, а поскольку отсутствует электричество, то теряешь всякое представление о времени. Кажется, что наступила глубокая ночь. У нас с утра не было в желудке ни крошки, и полковник повел нас в гости к осетинке Евразии Джиоевой. Меня всегда поражало, что кавказские народы не утрачивают вкус к хлебосольству даже в тяжелые блокадные времена. Этот дом тоже не был исключением. Ловкие хозяйки при свечах накрыли такой стол, которому позавидовал бы самый престижный ресторан. При этом они не переставали извиняться, что не могут угостить нас на славу, так как город голодает. Видя мое изумление, Анатолий скрючившись от боли. Леша зажег все газовые конфорки, как будто их слабое пламя могло согреть большую квартиру, # сказал, что вернется через час. Когда за ним захлопнулась дверь, я впала в забытье.
Мне снилось, что я снова ребенок и играю в детском саду. Вот я хватаю большого плюшевого медвежонка, и он взрывается у меня в руках. Я с ужасом разглядываю свое разорванное на куски тело. Приходит мой папа, вдевает в толстую иглу грубую черную нитку и начинает методично пришивать мои руки и ноги к торсу. "Папочка, – говорю я плачущим голосом, – зачем же ты взял черную нитку? Ведь все швы будет видно. Я не смогу раздеться перед мужчиной". "Не бойся, – ласково отвечает папа, – когда ты срастешься, я выдерну нитки. Только не делай резких движений". И тут я узнаю, что опаздываю на какой-то пароход. Я бегу, задыхаясь и плача, и слышу, как противно трещат разрывающиеся швы. Мое тело распадается на куски, и я оседаю бесформенной грудой.
Очнулась я в кромешной темноте от звука четких пулеметных очередей. Вот почему трещали швы во сне! У меня не было никакого военного опыта, и со страху я подумала, что стреляют прямо за окном. Я еще не научилась по звукам стрельбы определять расстояние, отделяющее меня от опасности. Я лежала в холодной постели и боялась пошевелиться. Короткого сна хватило на то, чтобы изменить мое отношение к окружающему миру. Сколько же времени я проспала? Во всяком случае, больше часа. Где же в таком случае ребята? А вдруг эти идиоты поперлись на посты вместе с гвардейцами? Господи, а вдруг моих мальчиков уже убили? От этой мысли меня прошиб холодный пот, и я моментально подскочила.
Я побежала к окну, сшибая по пути стулья, и попыталась разглядеть, что происходит на улице. Но ни одного огонька не мерцало в черной пустоте, ни одно движение не привлекло моего внимания, ни один теплый человеческий звук не нарушал тишину, кроме лающих автоматных выстрелов. При слабом синем свете газа на кухне я отыскала свой диктофон и поставила кассету. "В этом городе должен быть кто-то живой", – пел мужской голос. Я подошла к двери, приложила ухо к замочной скважине и прислушалась. Мертвая тишина. Мертвый город. Кто-то же должен жить в этом доме, кроме нас! Что же делать? Ребята велели мне дожидаться их прихода. Но кто знает, где теперь они? Если я буду сидеть здесь в темноте, оглушенная тишиной, не имея никаких известий, я сойду с ума. Я должна знать, что происходит, я хочу видеть людей, я хочу поговорить с кем-нибудь. "Ночью, в тишине, убийцы могут войти в город", – вспомнились мне слова Евразии.
Скорее на улицу! Я повернула ключ в замке, и, как это всегда бывает, когда торопишься, ключ застрял. С минуту я ожесточенно дергала ключ, потом стала пинать дверь, бить по ней кулаками. В результате этих идиотских операций я ушибла руку, расплакалась и села на пол в прихожей. Неужели в этом городе больше никто не живет? Почему так тихо? Неужели никогда не наступит день? Я вглядывалась в большое трюмо, пытаясь уловить свое отражение, но колеблющегося света газа было недостаточно. "Я уже потеряла свое отражение", – с ужасом подумала я. "Не будь большей дурой, чем ты есть на самом деле. Возьми себя в руки, – сказала я громким голосом. (В трудных ситуациях мне всегда помогает прийти в себя собственный твердый голос.) – Этот ключ всегда поворачивался, повернется и на этот раз". Я встала, натянула куртку, легонько подергала ключ, и дверь послушно отворилась. Прежде чем выйти, я выключила газ и оказалась в такой темноте, что хоть глаз выколи. Разве бывает на белом свете такая чернота? Шагнув на лестницу, я оступилась и полетела вниз, пересчитывая ступеньки. Я даже не почувствовала боли и только радовалась, что не сломала себе шею. Этажом ниже я постучала в первую попавшуюся дверь и услышала звонкий голос: "Кто там?" – "Я журналистка из Москвы и плохо ориентируюсь в вашем городе. Не могли бы вы подсказать, как добраться до вашего исполкома?" – спросила я. Дверь открыла девочка лет десяти со свечкой в руках. "Здравствуй, маленькая, – заголосила я, радуясь, что нашла хоть кого-то живого. – А где твои родители?" – "Они еще не пришли. Но это не беда, я сама провожу вас", – ответила девочка и вышла в коридор. "Может быть, ты оденешься? На Улице очень холодно". – "Я уже привыкла к холоду", – спокойно сказала малышка и повела меня по лестнице, ориентируясь в темноте как домовой. Я шла за моим ангелом-хранителем, дивясь его храбрости.
"Послушай, котенок. Неужели ты не боишься?" – спросила я мою маленькую проводницу, когда мы вышли на улицу. "Чего же бояться! – спокойно ответила девочка. – Я же слышу, что стреляют далеко. Ничего, прошлую зиму пережили, даст бог, и эту переживем". У меня мороз пошел по коже от ее рассудительного тона.
"Вон наш исполком", – сказала девочка, махнув рукой в сторону большого дома, где едва теплились окошки. "До свидания, всего хорошего", – казалось, вежливый ребенок сейчас сделает книксен. Она растаяла в темноте, как маленький призрак, прежде чем я успела поблагодарить.
Свет фонарика ударил мне в лицо. "Привет, – сказал чей-то веселый голос, и я с трудом узнала его обладателя – ленинградского журналиста, с которым познакомилась днем в штабе российских войск. – Говорят, сегодня вечером ожидается наступление грузин на город. Так что я не советую тебе бродить по городу. Лучше пойдем со мной в гостиницу". -"Не выдумывай, пожалуйста, – с излишней резкостью сказала я. – Ты же знаешь, что осетины каждый вечер ждут наступления. Это та страшная сказка, которой каждую ночь пугают доверчивых журналистов". Несмотря на свои уверенные слова, я была страшно напугана, но стеснялась это показать.
В исполкоме мне сказали, что мои ребята действительно были здесь, но потом уехали вместе с гвардейцами на посты. "Чертовы мальчишки! – разозлилась я. – Ведь они обещали захватить меня с собой!" Человек по имени Альберт предложил проводить меня к штабу гвардейцев. Я с радостью приняла его помощь. Альберт пошел впереди, освещая дорогу фонарем, а мне велел идти сзади, прячась в тени.
Эта предосторожность заставила дребезжать мои и без того развинченные нервы. Он шел впереди, сильный и уверенный, а я вздрагивала от каждого шороха, пугаясь даже шуршащих листьев под ногами. Внезапно он остановился и направил фонарь на темные кусты. Душа моя ушла в пятки. Он наклонился к тонким веткам и сорвал чудную пурпурную розу. "Последние цветы", – с улыбкой сказал Альберт и протянул мне благоухающее чудо. "Я думаю, Альберт, что завтра днем я вряд ли вас узнаю, – сказала я. – Фонарь дает такой обманчивый свет. Вы останетесь в моей памяти как ночной человек". – "Зато я вас узнаю при любом свете", – любезно ответил он.
В штабе гвардейцев находились решительные, готовые на любую выходку парни. Ночь щекотала им нервы, давая возможность испробовать свои силы в страшных приключениях. Они отвезли меня на один из своих постов, который находился на окраине города в районе целиком простреливаемых жилых домов. Их жители давно привыкли к влетающим в окно пулям и ракетам. (К счастью, часть ракет типа "Алазань" делается с браком и не всегда взрывается.) Дома казались совершенно вымершими из-за отсутствия света, только ветер да пули гуляли в холодном воздухе. Но это обманчивое впечатление. Я поскреблась в одну из квартир, открыла вполне бодрая семейная пара. Чтобы нагреть дом, ни стоически жгли в печурке дубовый паркет, купленный когда-то за бешеные деньги. Гостеприимные хозяева тут же накрыли на стол.
