Тот в свою очередь живо повернулся лицом к строю:
— Рота-а!..
— С богом!.. — взял под козырёк Рейнгардт.
Вслед за Сарбалаховым, покатившим первым, длинной цепочкой на широких, подбитых мехом лыжах-туут, в белых балахонах двинулись цепью и остальные. Когда они скрылись во тьме, стоявший рядом с полковником тучный офицер ткнул Аргылова в плечо:
— Ну, пошли и мы!
Аргылов вздрогнул:
— Ким?.. Мин?!
— Ну!..
Старик поспешно вырвал из рук Апанаса ременную ньегу, сел в нарты и только сейчас вспомнил, что сзади цугом привязаны другие оленьи упряжки. Он принялся отвязывать их, стянувшиеся узлы не поддавались, тогда Аргылов пустил в ход зубы.
— А, чёрт! — толстяк офицер ткнул Аргылова кулаком в лоб и, выхватив нож, полоснул по ремням. — Ну, быстрей! Рота-а-а-а!
Аргылов направил оленей по большой дороге, затем свернул на боковую тропинку, по обе стороны которой люди в белых одеждах споро скользили на лыжах, молчаливые, как привидения. Перешли почтовый тракт на Якутск, миновали заставу и вышли к слободе с северо-западной стороны. Невдалеке замаячили смутные очертания окраинных домов. Тишь, глушь, темень, даже собаки, которые обычно всю ночь ведут ленивый перебрёх, в этот раз молчали — мороз утихомирил даже их.
— Бу… — показал Аргылов в сторону темнеющих домов подошедшему к нему толстяку офицеру.
— Хорошо. Рота-а, в цепь! — полушёпотом скомандовал тот.
Белые призраки растянулись в широкую дугу, затем взяли винтовки наперевес, молча двинулись к деревне и через несколько минут исчезли во тьме. Тишина оставалась прежняя, лишь самое чуткое ухо могло бы уловить удаляющийся шорох скользящих лыж, редкий заглушаемый кашель какого-нибудь простудившегося да бряцание оружия. Толстый военный последовал за своими людьми, даже не оглянувшись на Аргылова.
Едва он скрылся, Аргылов решительно повернул упряжку назад, бросился в нарты и взмахнул кюряем. Олени рванули с места, лёгкие нарты полетели, едва касаясь земли. То по тропинке, то по снежному целику довольно долго мчался он так, не давая передышки оленям, то и дело погоняя их то кюряем, то ньегу: скорее, как можно скорее и дальше отъехать от этого страшного места. Он сделал всё, что требовалось от него, в этом убедился сам господин полковник. Другим же людям, особенно слободским, этого знать нельзя! Переменится власть или не переменится — в любом случае лучше, если никто не будет знать, что именно он был проводником белого отряда, напавшего на Амгу. Такие дела надо обделывать скрытно: завёл пружину, подстроил дело и улепётывай.
Аргылов остановил оленей и, приподняв наушники шапки, прислушался. Царила прежняя глухая тишина. Что-то долго они идут… Хитрые черти, всё дивился и никак не мог надивиться Аргылов. Надо же догадаться натянуть на себя белые матерчатые дохи! Опытные вояки! Храбрые к тому же: человек даже к уткам подбирается крадучись, а эти верзилы, каждый под печатную сажень, идут в полный рост. Красные небось дрыхнут, знать ничего не зная. Спите, голубчики, спите! Сейчас вас, сукиных сынов, будут брать тёпленькими, в чём мать родила, да откручивать головы, как утятам.
И тут действительно, положив конец нетерпеливому ожиданию Аргылова, со стороны слободы донёсся сначала яростный брёх собак, потом несколько одиночных выстрелов, а следом за ними — сплошной слитный треск ружейного боя. Когда на этом чуть приглушённом из-за расстояния фоне отчётливо зататакал пулемёт, Аргылов, очнувшись, вновь ударил по оленям и помчался пуще напрямик, не выбирая уже, где дорога, где целик. Чуя опасность, взбудораженные олени и без понуканий рвались вперёд. Распалённый не менее животных этой бешеной скачкой, Аргылов всё же успел заметить, что олени вынесли нарты на почтовый тракт. На полном скаку он успел также разглядеть сотни оленей, на которых белые приехали сюда давеча. Полковника и его людей не было — значит, тоже уже там, в слободе.
— Атаас, отдай оленей! — откуда-то сбоку донёсся крик каюра.
Аргылов промчался мимо: кукиш с золой под нос тебе, а не оленей. Всякий голодранец-хамначчит будет мне говорить: «атаас». Посмей только преследовать — получишь кюряем в лоб!
Прошло уже время достаточное, чтобы выкурить две трубки табаку. Лёгкие нарты летели безостановочно, но звуки боя позади ещё не утихли. «Так скрытно подошли, но что-то долго не могут справиться», — с тревогой подумал Аргылов.
На поляне за островком леса, считая себя уже вне опасности, расслабившийся Аргылов неожиданно вылетел из нарт, подброшенный на ухабистом раскате. Спасло его то, что он предусмотрительно намотал ременный повод на руку: протащив старика волоком, олени вынуждены были свернуть на глубокий придорожный снег и остановиться.
Аргылов с трудом поднялся, отряхнулся, передохнул и, обдумав происшедшее, решил, что всё обошлось хорошо, улепетнул он удачно. А бой в стороне Амги продолжался. Тихо стало, лишь когда Аргылов подъехал к самому дому: то ли вправду бой утих, то ли стал не слышен из-за дальности.
Не останавливаясь возле двора, Аргылов сразу же повёл оленей за хотон, на скотный двор. Что с ними делать? Оставишь при себе, хлопот не оберёшься: чего доброго, заявится к нему этот «атаас», станет требовать своих оленей да разболтает потом. Лучше он их сейчас же… Знать не знаю никаких твоих оленей, ни тебя самого, ничего не видел, ничего не слышал.
В доме он с трудом, пинками растолкал Суонду, велел одеться, и они вместе вышли за хотон. Здесь Аргылов подвёл одного из оленей и протянул Суонде захваченный в доме топор.
— Бей!
Тот недоумённо повертел топор в руках и поднял на хозяина умоляющий взгляд:
— Ы-ы-ы?!
— Бей в лоб, тебе говорят!
Суонда выронил топор и попятился.
Тогда Аргылов обмотал вокруг столба изгороди ременный повод оленя, схватил топор и изо всей силы ахнул им животное в лоб. Взметнув ветвистые рога, красавец олень постоял некоторое время как бы удивлённый, затем упал на передние ноги и ткнулся мордой в снег.
Глава четырнадцатая
Задолго до рассвета Соболев проснулся от сильного стука в дверь и машинальным движением выхватил из-под подушки браунинг.
— Кто там?
— Красноармеец Сычев, вестовой военкома.
— Чего надо?
— Товарищ командир, вас немедленно вызывают.
— Меня одного?
— Всех сотрудников.
— Хорошо. Сейчас приду.
Стараясь унять сердцебиение, Соболев некоторое время ещё лежал, закрыв глаза. Что бы такое могло стрястись? Соболев остановился на том, что это обычная ночная тревога, не спеша оделся, попил остывшего чаю и пошёл к себе в военкомат.
Его сослуживец и сосед по комнате Курбатов был уже на месте. Мрачно ссутулясь, он сосредоточенно рылся в своей полевой сумке.
— Что случилось, товарищ Курбатов?
— Вы ещё не слыхали? Прошлой ночью пепеляевцы овладели Амгинской слободой. Точнее — передовой батальон полковника Рейнгардта.
— Взяли Амгу?
Соболев был ошеломлён. Пала Амга… Как это случилось быстро! Рейнгардт… Полковник Рейнгардт…
— А что с отрядом Суторихина?
— Не знаю, — засовывая обратно в полевую сумку свои бумаги, буркнул Курбатов. — Сейчас у военкома совещание.
Совещание было кратким. Военком Рубин, разглаживая бритую голову, рассказал о вчерашнем ночном событии. Амга имела все возможности держать длительную оборону: бойцов хватало, вооружение было хорошим, боеприпасов достаточно. Но командир гарнизона Суторихин потерял бдительность, не сумел обеспечить хорошую разведку, не выставил дозоры и заставы на нужных направлениях. Застигнутый врасплох, красный гарнизон не смог дать отпора и оказался вынужденным попросту бежать. Сколько наших прорвалось — ещё неизвестно, есть сведения, что много красноармейцев попало в плен.
На сотрудников военкомата возложена обязанность по скорейшему обучению новых воинских частей, обеспечению их вооружением и боеприпасами. Якутск объявлен на осадном положении, город разделён на пять оборонительных районов. На строительство укреплений объявлена мобилизация всего трудоспособного населения и всех транспортных средств. Соболев получил назначение на южный участок обороны: от прежней радиостанции до церкви Богородицы. Затем приказано было всем сейчас же разойтись по своим участкам и уже к вечеру представить в штаб проекты укреплений.
После ареста Аргылова Соболев обрёл некоторое спокойствие: войско генерала Пепеляева находилось, по слухам, где-то очень далеко, в окраинных районах, до Якутска пепеляевцы могли и не дойти. Так хотелось думать Соболеву, и он так думал, подвёрстывая факты к этой своей надежде. И в самом деле, на востоке вплоть до Охотского моря и в окрестных улусах развелось нынче бог знает сколько белых отрядов, да только все они были или разгромлены, или распались сами. Почему дружину Пепеляева должна была миновать эта же участь? Ведь изо дня в день все повторяли одно и то же: поход генерала Пепеляева есть авантюра и, как всякая авантюра, заранее обречён на провал. Как было не поверить в это? А на деле выходит иначе. Пала Амга… Может, и правда у генерала большие силы? Нешуточное это дело — в пору самых лютых морозов, по бездорожью, пустынными пространствами в тысячи вёрст, по снежной целине да через несколько горных перевалов пройти с обозами до Амги и с ходу, с маху захватить её! Смело! Очень смело! Полковник Рейнгардт — хитрая лиса, без трезвого расчёта он не примкнул бы к ним.
