Всего их было человек пятнадцать, но большинство явно присутствовало для мебели. Для себя я сразу отметил только двоих: Эда-Смутьяна, гордого, как король, и рослого рыцаря в черном, на плече которого извивалась белая орденская гадина. Последний был весьма похож на моего противника и повадкой, и снаряжением, только вместо меча его пояс украшала секира. Я даже слегка содрогнулся при мысли, что под вороненой маской шлема скрывается полубезжизненное лицо. Не знаю, почему, но я решил, что в этой парочке главный - он, и даже удивился, когда заговорил Эд.
Речь Эда явно была заучена наизусть и хорошо отрепетирована. Произносил он ее с выражением, как актер, старался на совесть. Впрочем, ничего нового в содержании я не уловил. Всем благородным рыцарям предлагалось принести присягу новому герцогу Каринтии и занять не последние места в рядах доблестного воинства. Лично мне обещали ни много ни мало, все северо-западные равнины до самого моря, вместе с таальским пограничьем. Потом последовало обращение к благоразумию горожан. В заключение, Эд помянул о страшной участи, ожидающей ослушников, и предложил на размышление три часа. Тут я задумался, стоит ли потянуть время. Конечно, при получении отрицательного ответа посередь дня, они могли отложить атаку на завтра, и тогда у нас получались сутки передышки. Но для нас эти сутки обернулись бы мучительным ожиданием неотвратимого, а для них - временем для подготовки. К тому же, за ночь до Кариссы могла добраться пара-тройка блудных баронов с несколькими сотнями, что едва ли нас порадовало бы. Значит, ответ был ясен. Я поправил голубой с серебром плащ и подошел к проему между зубцами. Сэферт начистил мне кольчугу и шлем до блеска, и это добавляло к моему облику воинственности и изящества. Во всяком случае, Эда мне удалось удивить. И пока удивление не прошло, я пустил в ход вульгарное хамство. То-есть просто объяснил, в каком направлении следует отправляться господину дипломату, а так же подверг сомнению законность его происхождения, различные достоинства и вообще право вести переговоры с потомком королевского рода от имени кого бы то ни было. В заключение этой блистательной речи я смилостивился и позволил господину послу передать герцогу Каринтийскому глубочайшие соболезнования по поводу будущей встречи со столь любимыми им, герцогом, арестантской каретой и королевским тюремщиком. Сказать, что Эда перекосило - значило бы не сказать ничего. Он приходил в себя в течение нескольких минут и потом враз охрипшим голосом осведомился:
- Это ваше последнее слово?
В ответ я издевательски помахал перчаткой.
Эду ничего не оставалось, кроме как развернуться и поехать обратно. И тут случилось неожиданное. Когда они немного отъехали от ворот, рыцарь жестом фокусника извлек из воздуха зазубренный дротик, по размеру годный в снаряды для арбаллисты, повернулся в седле и метнул его в меня. Дальше я увидел стремительно летящий навстречу каменный пол, потом лязгнул тетивой спускаемый арбалет.
Когда я поднялся, в ушах шумело и завывало, видимо, приложился головой об зубец. Дротик отсутствовал, как будто его и не было. Рядом со мной стоял Дэниел, держа в руках арбалет, а рыцарь, пропустив вперед остальных, удалялся чуть ли не парадным шагом, и торчащая в плече стрела вовсе ему не мешала. Я пытался сказать что-нибудь осмысленное, но смог только крепко выругаться. Так крепко, что стоявшие вокруг солдаты оглянулись с одобрением. Рейвен негромко, словно про себя, сказал:
- Красиво сделано, но подловато. Вот этот фокус я им еще припомню.
И очень недобро улыбнулся. А потом добавил так, что услышали только мы с Дэниелом:
- Кажется, мои худшие опасения начинают сбываться, - и снова продолжил вслух: - Я на Стражнице. До сигнала не беспокойте.
И ушел вместе с девчонкой, про которую я совершенно забыл.
Только сейчас я сообразил, что Дэниела не было все утро, и не мешало бы узнать, чем он занимался. Но времени на это не хватило. В поле затрубили рога, и весь людской муравейник разом зашевелился. Дэниел хлопнул меня по плечу:
- Отправляйтесь в Альсток, маршал, я останусь здесь.
Мне стоило большого труда уйти без поддержки Сэферта, и, уходя, я заметил на лице Дэниела новое выражение, с которым не сталкивался еще никогда. Это была неподдельная ненависть.
7.
Теперь от меня мало что зависело, особенно в начале боя. Войска уже заняли позиции, командиры знали свое дело и мне оставалось только наблюдать за ходом событий и пытаться вмешаться только тогда, когда они пойдут плохо или как-то вовсе неожиданно. Но неожиданностей пока не предвиделось. К воротам медленно поползли повозки, прикрытые щитами, за ними чуть в отдалении следовал таран. За ним клином двинулась пехота. В середине клина, среди небольшой группы всадников, реяло знамя Эда. Ударила башенная катапульта и один из щитов разлетелся в щепки. Все укрывавшиеся за ним разбежались, как тараканы из-под веника. Несколько убитых осталось лежать у осевшей телеги. Катапульта иэ-эа бруствера ответила ей, но неудачно: камень пролетел высоко над башней и упал где-то в городе.
Сверху вся эта картина была на удивление нереальной. Казалось, что ты смотришь на толпу сереньких муравьев, разыгрывающих потешное сражение. Это заставляло меня нервничать еще больше. Так хотелось оказаться среди происходящего, чтобы ощутить его страшную настоящесть!
А события развивались своим чередом. Наши катапульты с воротной башни и Стражницы проиэвели немалое опустошение в рядах нападавших. Когда расстояние сократилось, за дело взялись лучники и арбалетчики. Последние с одной стрелы сбивали даже тяжело вооруженного всадника. Стрелы нападавших, похоже, летели в основном впустую. Катапульта их продолжала пристреливаться и удачным попаданием частично своротила один из башенных зубцов. Уцелевшие повозки уже добрались до рва и сложеных в них фашин вполне хватило, чтобы обеспечить тарану свободный проход. Правда, из добрых трех сотен передовых воинов под прикрытие щитов тарана отбежало едва ли три десятка. Бой только начинался, а Гельмунд уже понес первые потери.
Таран неуклонно приближался к воротам. Тут я впервые заметил, что за ним едут и конные: девять всадников с черными флажками. Не к добру они, гады, там появились в таком количестве, и не просто так! Я всерьез забеспокоился.
Южную стену мне со своего наблюдательного пункта видно было много хуже. Мешал дурацкий купол городской ратуши. Но и там, похоже, ничего критического пока не происходило. Во всяком случае, бой наверх еще не перекинулся.
Пока я отвлекся от ворот, таран уже добрался до них, и раздался первый гулкий удар, неожиданно сильный для такого хлипкого, сделанного на скорую руку сооружения. И тут же сверху сверху пролился дождь кипящей смолы. Повалил черный дым. Когда он развеялся, оказалось, что таран цел и невредим, а на место погибшей обслуги встают новые воины. Из орденских никто не пострадал. Я начал подозревать, что пока они рядом, таран невозможно будет поджечь, даже если облить земляным маслом полностью. Удары, тем временем, зазвучали снова. Я послал одного из пажей к воротам, а другого - на южную стену и стал ждать подробных сообщений. Раньше, чем оба они вернулись, появился гонец, прибывший по собственному почину, и рассказал, что у южной стены первая атака захлебнулась. Более глубокий там ров удалось закидать фашинами только до половины, а меткая стрельба со стен окончательно смутила нападавших. Правда, и потеряли они всего порядка сотни человек, а у нас выбыло из строя десятка четыре. Северные лучники экономили стрелы, но били прицельно и очень точно. Отсылая гонца обратно, я приказал отправить раненых в цитадель и напомнил, что радоваться успеху рано: за первой атакой обязательно последует вторая, а потери и так непозволительно велики. Делалось это скорее для очистки совести, потому что для Валдона все было очевидно и без меня.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
