Тут я понял, что только что видел величайшее колдовство. Величайшее, даже если бы оно не возымело действия. Эта птица сама была живой кровью, и жизнь ей только что дали мужчина и женщина. Когда я поднял глаза и взглянул на происходящее, орденское знамя уже упало, и у ворот не было ни одного живого, или, скорее, полуживого рыцаря.
- Сэр, а что там грохнуло? Я уж подумал, что башню подорвали.
Я обернулся. Это был Сэферт.
- Что грохнуло? - непонимающе спросил я.
- Да вот только что грохнуло, аж стены задрожали. Вы что, не слышали?
Я действительно ничего не слышал.
- А ты сокола красного видел? - спросил я у Сэферта.
Теперь Сэферт посмотрел на меня расширенными глазами.
- Какого сокола?
- Ну вот сейчас над башней летал.
Сэферт удивленно помотал головой. Видимо, он решил, что у меня начались галлюцинации.
И тут случилось еще одно событие. Оно обошлось без всякой магии, хотя и не без помощи Рейвена. Катапульту на Стражнице развернули, и посланный ей здоровенный камень рухнул точно туда, где поднимался на древке черный на серебрянном поле орел. Прямо в середину скопления народа. И, судя по беспорядку, который воцарился в ближайших рядах, Гельмунд тоже был около своего знамени. Был! Одновременно передовой отряд конницы ворвался на площадь. Дальнейшее превзошло мои самые смелые ожидания. Только немногим удавалось прорваться сквозь проулки под сыплющимся отовсюду железным дождем. Похоже, даже неугомонные мальчишки взялись за луки и пращи. Я представил, как уцелевшие вырвутся из ловушки, объятые ужасом, какой эффект произведет внезапная смерть рыцарей и падение знамени... Нет, теперь настало время рисковать. Я рявкнул Сэферту:
- Конным команду к бою! Человека на главную улицу: пусть освободят проход в баррикадах. - И сам бросился вслед за ним вниз, во двор.
Это было сумасшедшее предприятие. Шесть сотен стоящих в резерве конников против по меньшей мере десяти тысяч, находящихся в поле. Но когда мы, в прямом смысле, по трупам вылетели из ворот, драться было уже не с кем. То-есть, почти не с кем. Паника сделала свое дело, и большая часть войск бежала, бросая оружие. Я никогда не видел, как с тонущего корабля разбегаются крысы, но, наверное, это было очень похоже.
К удивлению своему, я заметил, что кто-то пытается навести в этой панике подобие хоть какого-то порядка и сзывает к себе тех, кто еще не потерял голову от страха. И я, взмахнув флажком на копье, повернул к нему коня. Противником себе в копейной сшибке я выбирал, естественно, предводителя и, как только увидел его, понял, что рука моя просто не сможет нанести неверный удар. Ошибиться было невозможно: передо мной, на черном коне, гарцевал каким-то чудом уцелевший трандальский рыцарь. Правда, щит его был из четырех черных и белых полей, вроде ландвальской шахматной клетки, но в центральном щитке герба извивалась знакомая тварь.
А дальше мы столкнулись. Мощным ударом в щит меня чуть не выбросило из седла, но и мой удар достиг цели. Конец копья попал рыцарю прямо в шлем, и он подбитой птицей полетел с лошади. Потом мое копье сломалось, застряв в груди следующего противника. Я выхватил палаш и начал рубить открывающиеся спины. Организованного сопротивления не было уже никакого. Мы просто преследовали бегущих. Я осадил коня. Увлечься вылазкой означало слишком сильно рискнуть, пора было возвращаться. Но тут рядом со мной, как из ниоткуда, возник Дэниел, тоже верхом, и рявкнул:
- К Гельмунду! Захватим, если жив!
Я последовал за ним.
Самое необычное, что Гельмунд был еще жив. Камень, похоже, переломал ему все кости, а он, тем не менее, стонал и даже делал судорожные попытки подняться, но сломанные ноги ему, конечно, не повиновались. Спешившийся Дэниел взирал на это зрелище с удивлением. Потом наклонился и снял с поверженного шлем. Каким-то шестым чувством, видимо, тем самым, что проснулось в ночь сумасшедшей поездки, я вдруг понял, что сейчас увижу и не ошибся. Лицо Гельмунда было изжелта-бледным, волосы пробила седина, а в побледневших глазах плавали знакомые молочно-голубые блики.
Дэниел даже уронил шлем и изумленно вымолвил:
- И ты?..
В груди Гельмунда что-то заклокотало, и родились слова:
- Дэн... Если бы я знал, что ты... Они говорили, что все иначе... Это крестообразное... в Сарголе... Там можно... бессмертие... - остальные части его речи потонули в каком-то хриплом бульканье. Потом Гельмунд закрыл глаза.
Но я видел, что он по-прежнему жив, только потерял сознание. Дэниел, оказывается, тоже это видел, потому что он достал свой меч и нанес удар. Потом мы переглянулись. В глазах Дэниела стояли слезы, и единственное, что я мог сказать ему, было:
- А все-таки, мы победили!
Часть 3. 1.
Над Кариссой поднимался сумрачный рассвет. Красное встающее солнце парило в дымке, словно глаз древнего бога войны, обозревающего поле недавнего боя. По серым стенам цитадели плясали розовые блики, похожие на несходящие кровавые пятна, и следы от метательных снарядов казались открытыми ранами.
А крови вчера и впрямь было пролито немало, хватило бы на многих давно некормленных богов. По меркам феодальных войн сражение обернулось настоящим побоищем. Десятки рыцарей нашли свою смерть под градом стрел и щиты их, еще вчера блиставшие гордыми гербами среди гельмундовской рати, стали украшением помоста на городской площади. Пали Эд, сеньор Барна, которому новый герцог уже успел пожаловать титул барона Аррехтского, сэр Родвильд и сэр Брендон-из-Болот, владельцы земель близ таальской границы, скончался от раны, нанесенной стрелой, Эдмунд Вирденский - и это только из имеющих право распускать знамя. Более мелких дворян считали десятками, воинов - сотнями. По самым скромным подсчетам, всего у осаждающих погибло в бою около двух тысяч и еще столько же сдалось в плен. Правда, уцелел сводный отряд численностью тысячи в четыре, способный к сопротивлению, но командовавший им Эдвин, Эдмундовский брат, думал только о том, как бы побыстрее уйти обратно за реку. Ему теперь не за что стало воевать: Гельмунд, надежда каринтийских баронов, погиб, и едва ли кто-нибудь из уцелевших рискнул бы продолжить мятеж. Все войско просто растаяло, как снег под дождем.
Потери осажденных тоже были немалыми, но их как-то затеняла общая радость победы. Конечно, не для тех, кто потерял вчера брата или отца, сына или внука. Но их горе было как-то незаметно на фоне всеобщего ликования. Видимо, так бывало всегда. А пока одни оплакивали погибших, другие устанавливали на площади трофейные щиты и знамена, а третьи обыскивали трупы, в башне Альсток шел утренний совет.
Все четверо предводителей, собравшихся здесь, отделались только легкими ранами. У Лайонела гудело плечо, по которому пришелся не пробивший кольчугу удар, капитан Ральф временами поправлял на перевязи простреленную руку, Дэниел предпочитал вовсе не вставать, чтобы не показывать хромоты. Правда, вспомнить, где и когда его задело копейное жало, он так и не смог. Наиболее изможденным выглядел Рейвен, чьи темные волосы просто представляли контраст с белым лицом. Однако, несмотря на страшную усталость, речь его осталась четкой и язвительной. Лайонелу предоставилась возможность в этом убедиться, когда зашла речь о планах на будущее, и Рейвен заявил:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
