Раньше эти комнаты считались гостиными — предназначались для гостей, а те что слева, с окнами, выходившими на реку были хозяйскими.
Сами же комнаты кроме дверей, ведущих в коридор, тоже соединялись дверьми, и я именно на это и рассчитывал. Пройдя по всем комнатам, я запер все двери, ведущие в коридор и оставил открытыми двери между комнатами. Двери же первой комнаты, той что располагалась первой возле парадной лестницы, я не просто закрыл, а забаррикадировал диваном и парой небольших тумбочек. Тяжелую мебель я двигать не решился, так как шум мог раньше времени выдать меня незваным гостям.
После я выглянул во двор. Там дела обстояли точно так, как говорил Прохор. Посреди двора стояла телега с пулеметом. На облучке сидел еще один красноармеец, и похоже скучал. Еще раз оглядевшись и проверив оружие, я приготовился.
Первая моя пуля сразила часового, вторая и третья искорежили затвор пулемета. И хоть до конца я в этом уверен не был, но надеялся, что все именно так и вышло.
Однако не успел затихнуть грохот третьего выстрела, как кто-то, грязно ругаясь, начал ломиться в двери комнаты, где я засел. Развернувшись, я помчался через комнаты, захлопывая за собой двери. Если Прохор правильно рассчитал, то врагов осталось только пятнадцать. Оказавшись в дальней комнате, двери которой располагались возле черной лестницы, я осторожно выглянул в коридор. Трое здоровенных матросов, умело орудуя прикладами трехлинеек, ломились в дверь комнаты, через окно которой я застрелил часового. Они не видели меня, а сами были как на ладони, и грех было не воспользоваться такими отличными мишенями. Три выстрела — и три тела упали на пол. Словно в тире.
А потом, пока снизу не подошло подкрепление, я выскользнул из комнаты и захлопнул за собой дверь, метнулся к черной лестнице. Где-то позади громыхали шаги, но преследователи были еще далеко. «Эх гранату бы да на растяжечку!» — вот о чем я в тот момент думал. Но гранаты у меня не было, а посему, скатившись по лестнице вниз, я нырнул в комнату, шлепнулся на пол и отложив в сторону револьвер с пустым барабаном, взялся за следующий.
Вот на верхней площадке показался первый из преследователей. Я, как в тире, разнес ему голову, и тело с грохотом покатилось вниз по ступеням, забрызгав стены пахучей кровью. Осталось двенадцать экспроприаторов.
А потом кто-то с радостным криком швырнул вниз гранату. В общем, я получил то, чего так хотел, но не так, как хотелось бы. Пришлось мне в спешном порядке отступать.
Выпрыгнув из окна, я затаился, прижавшись рядом с ним к стене. И первый же разбойник, высунувшийся из окна, получил пулю в висок. После чего я ретировался за угол дома, пробежал через двор, и одним махом скинув засов, распахнул ворота. Я надеялся, что Прохор с крестьянами уже где-то неподалеку, однако никого на дороге видно не было.
Тут вокруг засвистели пули. Я метнулся влево-вправо, но единственным укрытием оказалась телега с пулеметом. Эй, зря я поспешил и разнес адскую машинку. Пулемет бы мне очень пригодился.
А так… положение у меня было почти безвыходным. Патронов много, три пистолета, так что до поры до времени я мог сидеть в укрытии и постреливать, не давая революционным солдатам высунуться. Только вот долго ли я так смогу продержаться?
— Эй, парень! — закричал один из революционеров в перерыве между выстрелами. — Ты бы лучше выходил сам. Сдашься, мы тебя просто расстреляем, а не выйдешь…
— …мы тебя на ленточки для бескозырок порежем, — добавил другой голос.
— Нож затупишь, резавши, — ответил я.
— Ничего, мы с тобой за товарищей наших поквитаемся. гнида белогвардейская!
Я только усмехнулся, правда, встречаться с этими борцами за свободу трудящихся у меня никакого желания не было. Шут с ними, уродами, только вот сколько я тут под телегой просижу? Видимо до темноты, а там рвану со двора. Неожиданно пуля ударила в дерево прямо у моего виска. Я обернулся.
Один из матросов выглядывал из-за ворот со стороны дороги, целя в меня из маузера. Стрелял он плохо, потому как ни с первого, ни со второго раза не попал, а возможности выстрелить третий раз у него не было. Я снял его точным выстрелом, и чуть сменил позиции, еще парой выстрелов приструнив тех, кто прятался за углом дома. Нет, если бы они действовали согласованно и одновременно бросились бы на меня с двух сторон, то мне пришел бы конец.
Однако единственной моей мыслью в тот момент была мысль о том, где Прохор. Неужели ж бывшие мои крестьяне бросят меня на произвол судьбы? И я всячески уверял себя, что этого не случится, что ничего подобного быть не может. А время шло. Мы по прежнему изредка постреливали, но ничего более не происходило.
А потом неожиданно, откуда-то из-за угла дома раздался вскрик. Я сразу понял, в чем дело. Подобравшись, метнулся к крыльцу дома и замер, уставившись в дуло винтовки.
Передо мной стоял рабочий в длинном пиджаке с засученными рукавами. На отвороте пиджака красовалась красная ленточка. Чем-то он напоминал матроса, который «застукал» меня, когда я лез в дом, только рабочий не был таким мордатым.
— Доигрался, парниша, — объявил он. – Добегался. А потом на лице у него появилось странное, недоверчивое выражение. Он дернулся всем телом, словно не мог поверить в происходящее, а потом, прорывая одежду, из тела его выскользнули три острых зубца вил. Руки его задрожали, плечи обмякли, и винтовка выпала из ослабевших пальцев.
Рабочий качнулся, струйка крови протянулась из уголка его рта. А потом он повалился, и я едва успел отступить, чтобы, падая, он не сбил меня с ног. И я оказался лицом к лицу с молодым парнем в длинной домотканой рубахе. Его простое, немного глуповатое лицо вытянулось от удивления. Казалось, он и сам поражен тому, что случилось. То и дело он переводил взгляд с мертвого тела на окровавленные вилы в своих руках.
— Молодец, — похлопал я по плечу ошеломленного юношу и проскочил мимо него в дом. В сенях или прихожей, как высокомерно ее любил называть наш управляющий, никого не было. Только я успел оглядеться, как кто-то закричал — крик был пронзительным, вибрирующим от переполнявших человека чувств. Без сомнения, кричали из главной залы.
Держа оба револьвера наготове, я пинком распахнул дверь. Зрелище, открывшееся мне тогда, показалось просто завораживающим, и только много позже я понял весь ужас, открывшейся мне картины. Большую залу, залитую светом из высоких стрельчатых окон, почти надвое разделял длинный накрытый стол.
По одну сторону стола столпилось с десяток крестьян, все вооруженные кольями и вилами — только у одного из них было охотничье ружье, которое он нацелил на двух большевиков. Те замерли, сжимая в руках пистолеты, но стрелять не отваживались. Однако больше всего меня поразила ненависть в глазах крестьян — казалось, еще мгновение и они с голыми руками бросятся на незваных гостей. Но у меня на этот счет были совершенно иные планы… до того момента, как я разглядел угощение на столе. На огромном блюде — на нем обычно в Рождество подавали поросенка — лежала полуобглоданная верхняя половина человеческого туловища. Людоедство!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
